– Да. – А как Китти? Оппи опустил взгляд. Накануне его поездки сюда они с Китти поссорились. В пьяном гневе она обвинила его в том, что он едет в Ливермор не потому, что ему нужно побеседовать с Теллером, а чтобы увидеть ее – «ее», – Джин, которая когда-то жила неподалеку. Но Джин уже четырнадцать лет как умерла. Когда Оппи, как ему показалось, мягко указал на это Китти, она швырнула в него стакан. – У нее все хорошо, – сказал Оппи. – А как Мици? – У нее тоже все в порядке. Она, естественно, передает вам наилучшие пожелания. – Естественно. – Очень мило с ее стороны. Молчание. Теллер оглядел Оппенгеймера с головы до ног и сказал совсем иным тоном: – Ну, со светскими любезностями покончено. Роберт, какого черта вам нужно? * * * – Итак, если позволите, я попытаюсь подвести итог, – сказал Теллер своим тяжелым низким голосом, каждый слог которого отдавался рокотом. – Вы считаете, что для доставки людей с Земли на Марс лучше будет использовать не химические ракеты фон Брауна, а конструкцию «Орион»? – Да, – ответил Оппенгеймер. – А «Орион» основан на том, что из его кормы будет выбрасываться множество бомб реакции синтеза, которые будут приводить ракету в движение воздействием ударной силы на металлическую плиту? – Да. – И для перемещения космического корабля на межпланетные расстояния потребуются тысячи бомб реакции синтеза? – Совершенно верно. – Значит, ключ к спасению человечества – это… – Да? – заполнил паузу Оппи, ожидая, что венгр закончит фразу. – Нет уж, я предпочитаю, чтобы вы договорили все до конца. Ключ к спасению человечества – это… Оппи моргнул: – …бомба реакции ядерного синтеза. – Известная также, как… Оппи скрестил и распрямил ноги. – Термоядерная водородная бомба. – Именуемая в научном обиходе… – Супербомба. – Супербомба! – согласился Теллер. – Та самая супербомба, которой вы, как сказали мне после Хиросимы, никогда не будете заниматься. Та самая бомба, разработке которой вы всячески препятствуете уже десять лет. Та самая бомба, совершенствованию которой я посвятил всю свою карьеру. Оппи глубоко затянулся трубкой и медленно выпустил дым. – Эд, ваша ирония ускользает от меня. – Ирония! – взбешенно выкрикнул Теллер. – Ирония, говорите? Я уже четыре года, с того самого проклятого расследования по вашей благонадежности, хожу в отверженных! – Эд, я пожал вам руку. – Вы – да. Но не Кристи! Не Раби! Не десятки других! Вы лгали правительству и кто вы теперь? Мученик! А я сказал правду, и меня подвергли остракизму. – Я понимаю, как вы… – Нет! – рявкнул Теллер. – Не смейте говорить, будто понимаете, что я чувствую. Вы на это не способны. Вы родились в благополучии и богатстве здесь, в Соединенных Штатах! А я трижды оказывался в изгнании! В восемнадцать лет – совсем мальчиком – мальчиком с одной ногой! – я вынужден был бежать из дома, из Венгрии, потому что там еврею нечего было и мечтать о научной карьере. А потом, в тридцать третьем, мне пришлось бежать из Германии, от нацистов, от Гитлера. А вы все это время жили тут в уюте, заигрывали с коммунистами и спали с чужими женами. А потом из-за того, что вы потребовали слушаний в Совете по благонадежности, зная, что неоднократно лгали, я оказался практически изгнанным из мира физиков! – Эдвард, вы… – Несправедлив? Ну, Оппи, скажите, каково это на вкус? Ирония, да? И теперь вам понадобилась моя помощь! – Ваша помощь нужна – необходима! – миру. И, между прочим, вы… – Что? – Нет, ничего. – Скажите. Оппи молчал. – Говорите! – заорал Теллер. – Ладно, черт с вами. В прошлый раз, когда мир был в опасности – во время Второй мировой войны, – вы предпочли отсидеться. Нам нужна была атомная бомба, а вы не захотели помогать этой работе. Я нянчился с вами в Лос-Аламосе, предоставил возможность заниматься своим собственным проектом и… – И теперь этот проект оказался ключом к спасению человечества, да? Так? Оппи глубоко вздохнул и с шумом выдохнул. – Так, – кротко сказал он. – Ну, в таком случае, – сказал Теллер, – чтобы я принял участие во всем этом, вы должны восстановить мою репутацию. – Эд, вы знаете, что у меня нет для этого возможностей. – Еще как есть! Что вы придумали к семидесятилетию Эйнштейна? Оппи кивнул, начиная понимать. «Премия Эйнштейна», учрежденная Институтом перспективных исследований, присуждалась по выбору комитета, который возглавлял Оппи. До сих пор эта премия присуждалась дважды: совместно Курту Геделю и Джулиану Швингеру в 1951 году и Дику Фейнману в 1954 году; в тот год газета «Нью-Йорк таймс» объявила награду «следующей по престижности после Нобелевской премии». – Между прочим, – сказал Теллер и скрестил руки на груди, – с прошлого награждения прошло уже четыре года. Пора присудить премию кому-нибудь еще. По иронии судьбы – как же часто возникает сегодня это слово! – золотую медаль и призовой фонд в размере 15 000 долларов предоставляет благотворительный фонд, созданный в память родителей Льюиса Стросса. Премию полагалось вручать в день рождения Эйнштейна, который приходился на 14 марта, и премия этого года, если ее присудят, стала бы первой посмертной. Оппи нахмурился. У комитета уже имелась кандидатура на этот год: Уильям Либби, тоже участвовавший когда-то в Манхэттенском проекте. Наградой намеревались удостоить разработанный им метод радиоуглеродного датирования, обещающий революционный прорыв в археологии и палеонтологии. – Решаю не только я, но и комитет, – сказал он. – И в Лос-Аламосе решали не только вы, – ответил Теллер, – но всегда выходило по-вашему. И в Консультационном совете по международному контролю за атомной энергией решали не только вы, но всем известно, что доклад Ачесона – Лилиенталя был написан под вашу диктовку. Вот и теперь, куда вы ни свернете, хоть в нужную, хоть в ошибочную сторону, остальные последуют за вами. – Ладно, Эдвард, ладно. Я это устрою: вы получите медаль. – Хорошо, – утвердительно произнес венгр. Немного помолчал, удовлетворенно кивнул и снова заговорил: – Ну а теперь к делу. Значит, к звездам на водородной бомбе, да? Вот и займемся. Глава 50 1959 [Проект «Орион»] позволит нам доставить колонию из нескольких тысяч человек к альфе Центавра, расположенной на расстоянии порядка четырех световых лет от нас, примерно за 150 лет [времени в пути]. Эти цифры представляют собой абсолютный нижний предел того, что можно было бы сделать, используя наши нынешние ресурсы и технологии, если бы какая-нибудь астрономическая катастрофа вынудила нас строить Ноев ковчег, чтобы спастись из гибнущей Солнечной системы. Фримен Дайсон – Водородные бомбы – это единственный известный нам способ сжигать самое дешевое топливо, которое у нас есть, – дейтерий, – сказал Фримен Дайсон. Он стоял на сцене в лекционном зале круглой библиотеки, диаметр которой совпадал с рабочим проектом корабля «Орион». – В настоящее время, – продолжил он с обычным блеском в немигающих голубых глазах, – я не знаю точно, насколько эффективны водородные бомбы, а если бы и знал, то не сказал бы вам. – В аудитории находились все пятьдесят сотрудников «Дженерал атомикс», занятых в проекте «Орион»; и почти все они дружно рассмеялись. – Далее я установлю верхний и нижний пределы величины, которую нам не положено точно знать… Это была прощальная лекция Дайсона; вскоре он возвращался в Принстон и Институт перспективных исследований. Но он оставил после себя технико-экономические обоснования решения, которое, как и было обещано, позволило бы доставить пилотируемые космические корабли «Орион» на Марс через шесть лет, к 1965 году, и к спутникам Юпитера еще на каких-то пять лет позже. Если какой-то из этих планет суждено стать новым домом для человечества, у «Ориона» будет возможность сразу приступить к перевозкам, причем задолго до того, как химические ракеты фон Брауна смогут доставить людей на мертвую – а в сравнительно недалеком будущем еще более мертвую – земную Луну.