– Сейчас уже немного поздно для этого. Как же я сам не догадался? И почему она не сказала мне об этом раньше – до того, как мы провели Рождество вместе, обнимаясь под елкой, целуясь под омелой, обмениваясь подарками? Вот дерьмо! Джереми. Я подарил ей кролика на Рождество. Это должно было стать символом нашей новой семьи. Вполне в духе времени: домашнее животное, помолвка, брак, дети. Таков был план. – А как же Джереми? Как ты могла так с ним поступить? – возмущенно спрашиваю я, как будто кролик, который прожил у нас неделю, – это наш семилетний сын. – Думаю, нам придется с этим разобраться. И с квартирой. – Она смотрит в пол, не желая встречаться со мной взглядом. – Что мне делать с работой? Я не могу работать с тобой сейчас. Особенно когда он останавливается в отеле каждую неделю. – Я поговорю с папой и посмотрю, что можно сделать, – извиняющимся тоном произносит она. – Уверена, что он выплатит тебе выходное пособие, – добавляет Джейд, как будто уже все обдумала. Жить в квартире, принадлежащей отцу вашей девушки, и работать в отеле, которым он владеет, – это сплошное развлечение и удовольствие, пока ваша девушка не начнет развлекаться с кем-то другим. Я хочу разозлиться. Мне хочется плакать. Но я не могу сделать ни того ни другого. Я просто в шоке. Меня трясет. Я не могу смотреть на Джейд и старательно рассматриваю Лондон, который с этой высоты кажется игрушечным. Игрушечные лодочки плывут по реке, игрушечные поезда проносятся по мосту Хангерфорд. Черные такси и красные автобусы играют в пятнашки на улицах. Супружеские пары прогуливаются среди павильонов рождественской ярмарки, прихлебывают глинтвейн и смеются. Влюбленные парочки обнимаются и целуются. Терри и Джули[2] переходят мост Ватерлоо. Почему это не мы? Словно из уважения к нашим испорченным отношениям, Лондон на мгновение замолкает; слышна только музыка, несущаяся из динамиков где-то внизу, на земле. «Вот это я называю Рождеством!» С сентября в фойе отеля постоянно звучали песни из этого сборника – неудивительно, что за это время я выучил их наизусть. С первых нот узнаю долетевшую сюда песню: Lonely This Christmas[3]. Жую конфеты (не пропадать же добру) и не могу удержаться от смеха: диджей словно нарочно запустил саундтрек, который должен сопровождать меня всю жизнь. Джейд, похоже, не находит это забавным. Она начинает плакать. Почему она плачет? Это я должен плакать. Она не имеет права. – Приготовьтесь позировать для своей официальной фотографии в «Лондонском глазе», – с дьявольской точностью выбрав время, объявляет громкоговоритель. – Улыбочку! Крайне маловероятно, что наша фотография подойдет для рекламы «Лондонского глаза»: мы стоим на противоположных концах кабинки, Джейд в слезах, я маниакально смеюсь и набиваю рот шоколадными конфетами. В других кабинках шутят и хохочут счастливые пары и семьи, а мы молчим до конца поездки. О чем тут говорить? Конечно, есть еще вопросы, которые я мог бы задать, и ответы, которые хочу получить, но что это изменит? Я знаю, что все кончено. Высадившись из колеса обозрения, вручаю Джейд пластиковую карточку: – Вот, возьми. – Что это? – Ключ от нашего номера в отеле Sea Containers[4]. Это должно было стать частью сюрприза. Предполагалось, что мы встретим Новый год, наблюдая за праздничным салютом из нашего гостиничного номера как помолвленная пара. Но, по-видимому, это не то, чего ты хочешь. Я зарегистрировался там накануне, пока она ходила по магазинам, но сейчас не хочу сидеть в номере в одиночестве. Она молчит и смотрит на меня так, будто собирается сказать что-то важное. – Джош, я не могу. Я не могу остаться там одна, – вот и все, что за этим следует. – Ну, ты можешь пригласить Джорджа. Я прекрасно знаю, что Джордж Хенли сейчас не в Лондоне, тем не менее сказал именно это. По прошествии трех лет это мои прощальные слова женщине, на которой я хотел жениться. Джейд берет ключ и поворачивает налево. Идет мимо уличных музыкантов и прохожих, мимо старинной карусели с веселыми детьми. Вдыхая букет ароматов рождественской ярмарки, проходит мимо переоборудованного двухэтажного автобуса, торгующего замороженным йогуртом, – направляется к отелю и нашему номеру, который был предназначен для нас двоих. Теперь там будет спать только один человек. Я смотрю ей вслед, пока она не исчезает из виду. Постояв так немного с конфетами в руках, я поворачиваю направо. Перехожу Вестминстерский мост, не обращая внимания на освещенные достопримечательности, которые попадают в поле моего периферийного зрения. Я не хочу смотреть вверх. Такое чувство, что все наблюдают за мной, осуждают меня. Как будто все знают, что произошло. Кажется, что на меня смотрят даже скульптуры рыб, обвитые вокруг фонарных столбов. Я абсолютно одинок в одном из самых оживленных городов мира. Здесь живет девять миллионов человек, а у меня никого нет. Я иду, глядя под ноги, и замечаю монету в пятьдесят пенсов, поблескивающую в сгущающейся темноте. Мне нужны деньги, чтобы компенсировать сегодняшние траты, поэтому я наклоняюсь и поднимаю ее. Как там всегда говорила мама? «Если пенни подберешь, то удачу обретешь». Означает ли это, что я получу в пятьдесят раз больше удачи? Я не склонен к суевериям, но сейчас перемена в судьбе нужна мне, как никогда раньше… Кладу монету в карман, и она звенит, ударившись о коробку с кольцом. Какого черта я сделал гравировку на кольце? Куда теперь его девать? Продираюсь сквозь толпы тусовщиков, идущих мне навстречу с бутылками в руках; они пытаются занять лучшие места для обзора сегодняшнего праздника. Стрелки часов движутся к полуночи и к Новому году, и взоры людей со всего мира устремляются на колесо обозрения «Лондонский глаз». По всей планете будут транслироваться кадры фейерверков, взрывающихся там, откуда мы только что ушли. Это будет сцена ликования и торжества. На набережной Темзы сотни тысяч гуляющих будут весело петь и танцевать. Миллионы людей уютно устроятся дома перед телевизорами. И все они будут вести обратный отсчет. Обратный отсчет перед тем, как поцеловать своего любимого человека, радуясь наступившему году. Десять, девять, восемь… На их месте должен был быть я. Я должен был напевать под нос Auld Lang Syne[5] и целовать свою невесту, наблюдая за всем этим из нашего идеально расположенного номера. Вместо этого последние несколько часов этого года я провожу в автобусе, прижатый к довольно крупному мужчине, поедающему готовый ланч из супермаркета «Сэйнсбёрис». Я возвращаюсь в Бристоль – в пустую квартиру, откуда должен съехать, и к работе, с которой вскоре придется уволиться. Внезапно осознаю, что за один вечер я потерял девушку, дом и работу. Вот уж действительно, с Новым годом. Глава 2 – Ну, Джош, по крайней мере, ты понял: если что-то звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой…[6] Мне было интересно, как скоро кто-нибудь додумается до этой остроумнейшей шутки. Что ж, с начала вечеринки прошло восемь минут и тридцать семь секунд – додумались даже быстрее, чем я предполагал. Приз достается дяде Питеру, который еще не успел переступить порог дома. Выглядит он так, будто прибыл не на «Мерседесе 4×4», а на машине времени прямо из лета 1976 года. Он похож на участника музыкального дуэта Hall & Oates, того, что с жуликоватыми усами. Его рубашка, расстегнутая до середины груди, открывает яркую золотую цепочку и поросль седых волос. Войдя через парадную дверь, он официально пожимает мне руку, крепко стискивая ее, как будто мы на какой-нибудь конференции, а не на вечеринке. Двадцать лет работы в Сити обеспечили ему не только высокую пенсию, раннюю отставку и шикарную машину, но и привычку пожимать руку всем, кто подвернется: билетерам, кассирам супермаркетов, уборщицам. – Извини, не успели поменять купленный для тебя подарок, – предупреждает дядя и, не проявляя ни малейших признаков сожаления или смущения, вручает мне пакет. Он жестом указывает на моих кузенов – Петулу, Пенелопу и Персиваля, которые не отрываются от своих новых айфонов. Ненавижу открывать подарки на глазах у дарителей: как только ты их распаковал, приходится делать вид, что ужасно рад. Сегодня я не хочу улыбаться и притворяться, но у меня нет ни сил, ни желания спорить, когда дядя Питер, стоящий в дверном проеме, призывает меня открыть подарок. Разрываю обертку (похоже, дядя использовал бумагу, в которую уже что-то заворачивали) и обнаруживаю книгу под названием «Как спланировать идеальную свадьбу». Спереди все еще красуется ценник: £1,99. Даже не знаю, что из этого кажется более оскорбительным[7]. – Уверен, что когда-нибудь это тебе пригодится! Он хихикает и похлопывает меня по спине, а потом отправляется пожимать руки всем остальным собравшимся в комнате. Вечеринка уже в самом разгаре. Играет музыка – Фрэнк Синатра и Дин Мартин, не какой-нибудь драм-н-бейc. Папа не любит современную музыку, а современным он считает все созданное после 1960-х годов. Засовываю оберточную бумагу в карман. На мне та же одежда, что была вчера вечером в Лондоне. Я решил, что не хочу возвращаться в нашу с Джейд квартиру и сидеть там в одиночестве. Только не после всего, что произошло. Хорошо, что мои родители живут недалеко от Бристоля. И в такое время нет места лучше дома. По крайней мере, я так думал. Кузены принимают эстафету от своего отца: каждый из них приветствует меня остроумными соболезнованиями, как будто они не радио во время поездки слушали, а придумывали шутки. – Джейд Тугуд? Больше похоже на Джейд, которая ни на что не годится[8]. – Очевидно, предложение было не слишком хорошей идеей. – Вероятно, она была слишком хороша для тебя. Я изо всех сил стараюсь не реагировать. Когда я сказал маме, что планирую сделать предложение, она разволновалась и решила собрать семью, соседей и еще целую толпу незнакомых мне людей на вечеринку по случаю моей помолвки. Что может быть хуже, чем провести день, празднуя помолвку в компании едва знакомых людей? Теперь я знаю что: провести с ними день, оплакивая свою несостоявшуюся помолвку, куда труднее. Когда вчера я попросил все отменить, мама возразила, что приглашения уже разлетелись, и посмотрела на меня так, словно все неделями ждали этого события, разбив палаточный лагерь под открытым небом, поэтому никак нельзя просто обзвонить их и сказать, что вечеринка не состоится. Баннер «Счастливой помолвки!», висевший на фасаде нашего кирпичного дома 1960-х годов постройки, был перерисован и теперь гласит «Добро пожаловать домой!». Большинство людей просто купили бы новый баннер… Даже нет: большинство людей просто отменили бы вечеринку. Но мои родители – не большинство людей. Мама целую вечность ждала шанса покрасоваться перед соседями. Предыдущую вечеринку она устроила, когда я первым в нашей семье поступил в университет. Всем говорила, что я отказался от предложений из Оксфорда и Батского университета, хотя на самом деле это был университет Брукса. В нашей деревне главное развлечение – выпендриваться друг перед другом, больше в Кэдбери почти нечем заняться. В соседнем поселке Уэстон-сьюпер-Мэр есть хотя бы пирс и ослы, на которых можно кататься по пляжу, а у нас – только магазин «Рыба и чипсы», аптека, где проходят неофициальные встречи группы «Весонаблюдатели», и «Национальный паб года» (так написано на вывеске. И лишь мелким шрифтом уточняется, что эта награда была присуждена в 1987 году; с тех пор у заведения сменилось пять владельцев). До меня в нашей деревне никто и никогда не оканчивал университетов. Я хотел вырваться отсюда, увидеть мир, изучать искусство и литературу, влюбиться – но из-за нескольких неудачных решений меня принесло обратно. Похвастаться мне нечем: ни девушки, ни карьеры. Ничего. Я отхожу от входной двери и заглядываю в гостиную. Папа, как и всегда, когда собирается компания, пользуется случаем заработать. Тщательно оберегая последние сохранившиеся пряди волос, он стоит в углу в клетчатой рубашке, принимая ставки на то, кто из жителей деревни умрет следующим. Если угадаете, кто первым отбросит коньки, – заберете домой котенка (очевидно, после того, как папа получит за него значительный процент). Впрочем, это не идет ни в какое сравнение с тем, как он нажился на моем выпускном, купив туда дополнительные билеты и перепродавая их по грабительским ценам за пределами Барбикана. Мама тем временем в своей стихии: подносит гостям канапе, как хозяйка светского приема в Нью-Йорке 1920-х годов. Недавно она бросила работу риелтора и теперь ест слишком много шоколада, чтобы с полным правом ходить на встречи группы «Весонаблюдатели», где можно пообщаться и посплетничать. В остальном ее светская жизнь ограничена еженедельными визитами к Грэму, ее психотерапевту; он утверждает, что способен видеть будущее, однако о моем разрыве с Джейд не предупреждал. Бабуля с каждым моим приездом, кажется, становится все ниже и ниже. Сейчас она танцует и поет посреди комнаты. Спектакль «Волшебник страны Оз» в театре одного актера – для всех, кто готов смотреть и слушать. Она жизнь и душа любого мероприятия. Хотя вечеринка устроена в мою честь, я не знаю большинство людей, собравшихся в нашей гостиной. Да я и саму гостиную узнаю́ с трудом: мама уставила ее новой мебелью и украсила безделушками, которые папа завтра вернет в магазины. Кажется, что мы попалив журнал «Домашний очаг», но только на один день. Новый диван. Пледы, подушки и пуфы. Маленькие таблички с вдохновляющими цитатами: «Все случайности неслучайны», «Сохраняй спокойствие и двигайся вперед!», «То, что вас не убивает, делает вас сильнее». Даже подставки для напитков говорят мне: «Живи, люби, смейся». Над камином висит гирлянда моих школьных фотографий; на каждой красуется знак копирайта, прямо на моем лице. Папа уверен, что заключил выгодную сделку и «взломал» систему: распечатал фото с сайта, вместо того чтобы платить «этим грабителям» в фотостудии. Из тех, кого я знаю, здесь Мадлен – самопровозглашенный мэр деревни; обычно именно она организовывает подобные мероприятия. Без сомнения, позже она оценит нашу вечеринку – по косточкам разложит. Мадлен пришла со своим мужем Джеффом, у которого тревожное расстройство: он ненавидит любые неловкие ситуации. Еще у Джеффа фобия: он боится есть на публике. Желая избежать неловкости, он не отказывается от канапе, которыми его угощают, и к концу дня его карманы будут набиты сливочным сыром и копченым лососем. Я оборачиваюсь и замечаю нашего соседа Десмонда, который пристает к женщинам вдвое моложе его и рассказывает ужасные шутки, которые никогда не доходят до кульминации. Скоро он будет храпеть и давиться во сне своей вставной челюстью. Его жена Берил, сидя в инвалидном кресле, говорит всем, кто готов ее слушать, что не хочет рассказывать о своем здоровье, – а потом подробно излагает историю всех своих многочисленных болезней. Удивительное дело: какая бы медицинская проблема ни возникла у любого из соседей, вскорости у Берил появится такая же. Это как если бы деменцией можно было заразиться воздушно-капельным путем, а потом вылечиться за месяц. Снова раздается звонок в дверь, и я возвращаюсь к своим обязанностям. – О, мне правда очень жаль, Джоши, – говорит Карен, моя бывшая няня, войдя в дом. Мама действительно пригласила всех. Карен, по-видимому, не понимает, что прошло два десятилетия с тех пор, как она укладывала меня в кровать и любую беду могло поправить ласковое слово. Она протягивает мне коробку со сладостями, которую я кладу поверх быстро растущей горы других коробок, банок и контейнеров с подаренными шоколадными конфетами. Не исключено, что это те самые коробки, которые мы дарили сегодняшним гостям на прошлой неделе, и сейчас они просто возвращают их с оставшимися там батончиками «Баунти» и «Милки Уэй».