– Ей от двадцати до двадцати пяти. Темные волосы, собранные в пучок. Рост примерно пять футов. – А во что она была одета? – На ней желтая куртка, джинсы… И сумочка с разноцветными значками, – я пытаюсь вспомнить как можно больше деталей. Мы идем по краю Трафальгарской площади, на другом конце которой маячит Национальная галерея. – Может, нам разделиться, чтобы охватить бо́льшую площадь? – предлагает Джейк. – Один из нас может прогуляться по набережной, а двое других направятся прямо в галерею. – Да, звучит разумно. Я обдумываю, где она может быть, и подбрасываю монету. – Каков вердикт? – спрашивает Джейк. – Мы с Джесси пойдем в галерею, ты – на набережную, ок? – Да, я буду приставать к каждой девушке в желтой куртке. – Большое спасибо, Джейк. Мы расходимся в противоположных направлениях и подходим к тому же охраннику, который остановил меня раньше. На этот раз он впускает нас обоих без каких-либо задержек, несмотря на костюм Джесси. Я думаю о том, что в Лондоне, с учетом тех 650 000 зрителей, которые приехали посмотреть на марафон, шансы найти потерянную девушку и встретить настоящего единорога приблизительно равны. – Прости, я еще даже не поздравил тебя, – извиняюсь я перед Джесси, когда мы поднимаемся по каменным ступеням. Так был занят собой, что украл ее важный момент. – Все в порядке, ты и так достаточно наслушался моих разговоров о марафоне за последние несколько месяцев. Это гораздо важнее. – Простите, а где «Подсолнухи» Ван Гога? – спрашиваю я одного из добровольцев, патрулирующих зал. – В 44-м зале, так что идите прямо, а потом направо. Когда мы идем по галерее, высматривая ее, это похоже на дежавю. Но на этот раз я знаю, где она будет. Она будет ждать меня у «Подсолнухов». Я иду по ламинированному полу и, когда толпа редеет, наконец замечаю картину. Оттенки светящейся желтой краски завораживают меня… Отрываюсь от картины и оглядываю зал. Где она? Мы ходим из зала в зал. Она должна быть здесь. – Может, присядем и подождем? – предлагает Джесси, уже почти неспособная ходить. Садимся в кожаные кресла, наблюдая за бесконечным потоком людей, которые пришли полюбоваться картинами. Мы ждем и ждем, но она не появляется. Джейк пишет, что ему тоже не повезло. – Я уверена, что, даже если мы не найдем ее сегодня, ты сможешь найти ее в интернете. Она рассказала что-нибудь, что могло бы помочь ее найти? – Джесси пытается поднять мне настроение. Пытаюсь сосредоточиться, но все как в тумане. Я вспоминаю ее улыбку и мерцающие карие глаза, но ничего такого, что помогло бы ее разыскать. – Она англичанка? Какой у нее был акцент? – Джесси пытается помочь мне. – Да, она англичанка, но у нее не было особого акцента. Погоди, она сказала, что из Лондона. – Она сказала, где работает? – Да, упомянула, что сейчас работает за границей в книжном магазине неподалеку от того места, где находится другая картина Ван Гога «Подсолнухи». – Прекрасно. Значит, мы знаем, где она живет. Это большая подсказка. Где находится другая версия «Подсолнухов»? Мы выжидательно смотрим друг на друга: приличная команда знатоков должна знать ответ. Мы действительно можем опозориться на телевидении. Джесси тянется к телефону, отмахивается от потока поздравительных сообщений и гуглит «Подсолнухи». – Ты в курсе, что он нарисовал несколько версий «Подсолнухов»? – Джесси разбивает мне сердце. Это будет не так просто. – Сколько их там? – спрашиваю я, боясь услышать ответ. – Двенадцать. Двенадцать! – Нет, погоди, тут две разные серии картин, – она начинает читать вслух. – Первая серия, выполненная в Париже в 1887 году, изображает цветы, лежащие на земле, в то время как на картинах из второй серии, выполненной годом позже в городе Арль, букет подсолнухов в вазе. Так что нас интересует вторая серия, там подсолнухи такие же, как на этой картине. Я смотрю на Джесси, пытаясь переварить информацию: во второй серии оказалось семь картин. По крайней мере, это лучше, чем двенадцать. – Подожди секунду, – Джесси продолжает читать, теперь почти шепотом. – Одна картина погибла при пожаре во время Второй мировой войны, и еще одна находится в частной коллекции, так что у нас осталось всего пять. Еще лучше. – А те четыре картины случайно не в одной галерее? – с надеждой спрашиваю я. – Нет… к сожалению, нет. На самом деле они даже не в одной стране. Итак, одна здесь, в Лондоне… и есть другие – в Амстердаме, Мюнхене, Филадельфии и Токио. Филадельфия? Токио? – Мы хотя бы сузили круг поисков до четырех городов. – Да, но это не самые маленькие города в мире. Одному богу известно, сколько в Токио книжных магазинов! – Все в порядке. У нас хотя бы есть зацепка… Слушай, мне надо пойти прилечь, если ты не против. Но можешь остаться, если хочешь, – извиняется Джесси, глядя на часы. Она уже с ног валится от усталости. – Нет, пойдем. Она не придет. Спасибо, что подождала ее вместе со мной. – Уверена, что мы ее найдем, – оптимистично заявляет Джесси. Я в последний раз оглядываю зал и «Подсолнухи». – Очень на это надеюсь. Глава 14 Когда я окончил школу, то представлял себе, что мое возвращение туда будет триумфальным. Ликующая толпа выкрикивает мое имя, лимузин высаживает меня у входа… Вместо этого на встречу выпускников я направляюсь на пассажирском сиденье маминого «Форда-Фиесты». Я уже несколько недель с ужасом жду этого дня. Не потому, что я ненавидел школу. Совсем наоборот: мне там так нравилось, что иногда я задаюсь вопросом, не были ли это лучшие годы в моей жизни. Тогда было намного проще: не приходилось самому принимать важные решения, все было заранее спланировано. Самой большой проблемой было обогнать других по дороге в столовую или решить, в чьей футбольной команде играть на перемене… Я боюсь возвращения в школу, потому что мне абсолютно нечего предъявить за эти десять лет. С того момента, как папа открыл приглашение и приколол его к календарю, не было никаких шансов его проигнорировать. Особенно когда монета встала на сторону родителей. Иуда! По дороге в школу расстроенно молчу, а мама ведет машину. Поездка занимает двадцать минут. – Будет приятно снова повидаться со всеми, узнать, чем они занимаются. Я бы хотела повидать своих старых школьных друзей, – говорит мама. Несколько лет назад она была на встрече выпускников в честь тридцатой годовщины окончания школы и утверждала, что впредь будет поддерживать связь со всеми, но с тех пор они ни разу не виделись. – Ну же, Джош, поговори со мной… Что происходит? Я подумала, что сегодня, увидев старых друзей, ты сможешь взбодриться. Мама всегда приберегает серьезные темы для машины, когда у меня нет возможности увильнуть от них. В конце концов, если заблокировать замок на двери, я точно не выскочу посреди разговора. – Я знаю, что у тебя, должно быть, сердце разбито из-за Джейд, но прошло уже несколько месяцев, и я беспокоюсь о тебе. Как бы нам ни нравилось, что ты живешь с нами, я думаю, что сидеть сложа руки – этим делу не поможешь.