Глава 32 – Ну, это безусловно не лучший район, но будет круто, обещаю, – говорит мне Люси, когда мы встречаемся на выходе из станции метро «Порт-де-Клиньянкур». Она выглядит прекрасно в белой футболке и джинсовом комбинезоне. Мы обнимаемся, и я чувствую тонкий аромат ее цветочных духов. Вокруг нас вывески McDonald’s и KFC, дома, покрытые граффити; дорожные рабочие снимают асфальтовое покрытие с проезжей части. Тут грязно и шумно, совсем не похоже на туристический Париж, который я ожидал увидеть. Тем не менее я счастлив, что я здесь вместе с Люси. Мы идем по оживленной дороге мимо заправочной станции туда, где в брезентовых торговых палатках продается всякая-разная одежда. Шарфы, шляпы, толстовки, обувь. В течение тридцати секунд мне предлагают айфон, флакон духов «Диор» и пару кроссовок «Адидас». – Куда ты меня ведешь? – спрашиваю я. Мы проходим мимо наперсточника. Не могу поверить, что туристы все еще ведутся на эти трюки! Вокруг него топчутся несколько человек. – Сейчас увидишь. Люси откидывает прядь волос, упавшую на глаза. Ее волосы собраны в хвост, и пара свободных волнистых прядей танцует перед ее глазами. Пирсинг в ушах поблескивает на солнце. – Не волнуйся, тебе понравится, – успокаивает она меня. Как только она заканчивает фразу, мимо нас пробегает группа мужчин с большими сумками в руках; за ними мчатся четверо полицейских. Машины с визгом тормозят, пропуская бегущих. Похоже, тут продают не только поддельные сумки от Гуччи… Разве нельзя было просто пойти в Лувр? – Мы почти на месте. Сворачиваем с главной дороги, удаляясь от полицейских сирен. Узкая улочка выводит нас к самому замечательному блошиному рынку. Перед нами сотни открытых гаражей, украшенных красным лишайником. Там выставлены на продажу множество товаров – от игрушечных автомобилей до ювелирных изделий, спичечных коробков, пластинок и аркадных игр. – Сейчас большинство блошиных рынков либо ориентированы на туристов, либо сильно задирают цены, но этот – настоящий рай для барахольщика. Всегда можно найти что-то по душе. Буквально все в моей квартире – отсюда. Она права. Здесь нет толстовок с надписью «Я люблю Париж». Похоже, местные продавцы просто вытряхнули содержимое своих карманов, собрали то, что валялось в этих гаражах, и разложили на столе: наушники, обмотанные вокруг корешков билетов, разорванные журналы. Тут есть даже одинокие туфли (на случай, если вы потеряли одну из пары). Не знаю, кому может понадобиться пустой картридж от принтера, сломанный водяной пистолет или безногая Барби, но среди игрушек из «Киндеров» и другого барахла можно отыскать настоящие сокровища. Я покупаю пару парижских сувениров ручной работы (вручу их Джейку и Джесси в благодарность за их поддержку). Мне удается сбить цену с десяти евро до пяти, и я чувствую себя так, словно заключил сделку на несколько миллиардов фунтов. Люси останавливается перед прилавком с фарфором и столовыми приборами, а я нахожу в соседнем ларьке несколько страниц из фотоальбома, документирующих поездку какой-то женщины в Мадрид. Тут черно-белые фотографии, на которых она улыбается на фоне достопримечательностей, корешки билетов, гостиничные бирки и рукописные заметки. Почему кто-то продает это? – Они действительно классные, – Люси присоединяется ко мне, смотрит на коллекцию старых фотографий. – Я люблю такие вещи. Мне всегда хочется побольше узнать о жизни этих людей. – Кем именно она была? Что делала? К кому приехала? – Кто ее фотографировал? Был ли у них роман? Чем все кончилось? Мы должны ее найти! – Наверное, я пока воздержусь. Я уже искал женщину и нашел ее! – Мы оба смеемся. Мы бродим по лабиринту гаражей, останавливаясь, чтобы обсудить предметы, которые нам обоим нравятся, и рассуждая, что было бы хорошо купить домой. А может, в наш общий будущий дом. Антикварная мебель здесь – мечта дизайнера интерьера. – Bonjour, chérie, comment vas-tu?[52] Люси встречает харизматичный седовласый француз, которого она, по-видимому, знает, с объятиями и поцелуями. В его ларьке есть все – от кнопок до дверных ручек и табличек с номерами улиц. Я чувствую легкую зависть, наблюдая, как они смеются и шутят по-французски, и жалею, что в голове не осталось ничего из школьной программы. Они оглядываются на меня, и я улыбаюсь в ответ, не понимая, что происходит. Она протягивает ему немного денег, и в обмен он дает ей книгу, которую она быстро кладет в сумку. – Что ты купила? – спрашиваю я, когда Люси возвращается ко мне. – Потом покажу. Если ты тут осмотрелся, хочу отвести тебя в другое мое любимое место. На метро едем через весь город. По дороге мы много шутим и постоянно смеемся. Я рассказываю ей о своей семье и друзьях, она – о своих родителях, которые работают в Министерстве иностранных дел, и о своей лучшей подруге, недавно уехавшей в Южную Африку на шесть месяцев. Я – про Джейка и Джесси. Мы говорим о нашем детстве. Люси рассказывает, как она вставляла в разговор фразы из малоизвестных книг, чтобы казаться более интересной. Делимся анекдотами об университетах, сравнивая опыт учебы в Кембридже и Лондоне. Говорим о студенческих вечеринках и пьянках, о ее диссертации на тему «Джек Керуак и поколение битников» и моей – «Значение Девятилетней войны». Мы обсуждаем наши любимые фильмы, еду и музыку; сравниваем соусы – сальса и барбекю; спорим, какая часть «Истории игрушек» самая лучшая. Говорим о ее старом увлечении Кейт Буш[53]; теперь Люси обожает Эда Ширана[54]. С каждой станцией, которую мы проезжаем, я влюбляюсь в нее все больше. Выходим на станции «Филипп Огюст», и я вижу кладбище Пер-Лашез. – Итак, сначала мы чуть не попали в полицейскую облаву, а теперь ты ведешь меня на кладбище. Ты действительно знаешь, как произвести впечатление! – смеюсь я. – Слушай, а тут вроде была какая-то знаменитая башня, которую мы должны были увидеть, нет? – Я бы не назвала это облавой! Тебе же понравился рынок, так что не будь занудой. Думаю, здесь тебе тоже понравится. Странно, что мое любимое место в городе – это кладбище? – Да нет… Ладно, вообще-то, это немного странно, – говорю я с улыбкой, повторяя слова, которые она сказала вчера. Мы входим на кладбище через большие каменные ворота по соседству с очень удачно расположенным магазином, торгующим надгробиями. К нам присоединяются около дюжины туристов, все они смотрят на свои карты, и я удивляюсь, сколько людей, оказывается, предпочитают проводить воскресный день, разглядывая могилы. – Они все идут к могиле Джима Моррисона, что иронично, поскольку он, возможно, даже не мертв. – Только не говори мне, что ты веришь во все эти теории заговора, – смеюсь я. – Ну, вскрытие его тела никогда не проводилось, так что кто знает? Может быть, он все еще где-то с нами. – В следующий раз ты скажешь, что Элвис все еще жив. – Да, – она изо всех сил пытается сохранить невозмутимое выражение лица. – Очень смешно. Здесь похоронено много известных людей? – Очень много: Оскар Уайльд, Эдит Пиаф, Шопен, Мольер, Пруст, Гертруда Стайн. Мне жаль простых людей, похороненных рядом с ними: их могилы постоянно тревожат… Пойдем сюда, – Люси указывает направо, когда я собираюсь последовать за британской парочкой. Мы удаляемся ото всех остальных, сворачивая с бетонной дорожки. – Осторожно! – предупреждает Люси, когда я чуть не спотыкаюсь о торчащий корень дерева, скрытый под слоем листьев. – Здесь что-то вроде лабиринта, но мне действительно нравится тут гулять, читать эпитафии, представлять, какую жизнь вели эти люди. Это, наверное, немного странно, но тут вспоминаешь, как коротка жизнь и что ты должен успеть за это время как можно больше. – Значит, ты приходишь сюда каждую неделю? – Да, стараюсь. Так приятно укрыться тут от городской суеты. Здесь, должно быть, похоронено более миллиона человек, так что я прочла еще не все эпитафии. Одни из них очень грустные, а другие довольно забавные. Посмотри, например, на эту, – она указывает на одну из них, написанную по-французски, и переводит ее для меня: – «Возможно, я просто помешан на любви, но мне нравятся романтичные девушки». Я перехожу от надгробия к надгробию (все они разных форм и размеров), думая о ее словах. – Ты когда-нибудь была влюблена? – нерешительно спрашиваю я. – Когда-то была, но из этого ничего не вышло… – Люси делает паузу, и я жду, скажет ли она что-то еще. – Я сильно влюбилась в одного парня. Мы встречались целую вечность – почти два года, – но он никогда не хотел узаконить наши отношения. Он, казалось, не был уверен, что хочет оставаться со мной… а может, просто не знал, чего хотел, если уж на то пошло. В конце концов я решила, что заслуживаю того, кто знает. – Грустная история, – говорю я, и мы продолжаем петлять по территории. – Кроме того опыта, у меня не было долгосрочных отношений, если это вообще имеет значение. Думаю, я провела слишком много времени в университетской библиотеке, и мне, наверное, стоит перестать водить парней на кладбища, верно? Может, это и есть моя ошибка! – Нет, вовсе нет, я рад, что ты привела меня сюда. Это очень мило. – А как насчет тебя? Ты был влюблен? Я замолкаю, раздумывая, сказать ли ей правду. – Да ладно тебе. Я ведь тебе открылась. Я решаю «сбросить бомбу». – Я сделал предложение своей девушке в канун Нового года. – О, ничего себе, хорошо. Она смотрит на мою левую руку, чтобы увидеть, ношу ли я кольцо. – Она сказала «нет» и призналась, что встречается с другим, а мы в тот самый момент были на колесе обозрения «Лондонский глаз». Мы застряли там вместе примерно на полчаса. Не лучшие полчаса в моей жизни. Люси разражается смехом. Остальные люди обычно мне сочувствуют. – Ты смеешься над этим? – Прости, я не хотела! Но это было бы очень смешно, если бы произошло не с тобой, а с кем-то другим. – К сожалению, это было со мной, но да, теперь я нахожу это довольно забавным, – я улыбаюсь. – Серьезно, мне очень жаль. Звучит скверно. О боже… и вот она я, через пять минут после знакомства обсуждаю с тобой любовные неурядицы Ван Гога! Почему ты мне ничего не сказал? – спрашивает она, схватившись за голову. – Хочешь верь, хочешь нет, но я подумал, что мои собственные любовные неурядицы – не лучшая тема для разговора. – Но решил, что шутка про отрезанное ухо сработает? – она смеется. – А если серьезно, разве не лучше любить и потерять, чем вообще никогда не любить? Так говорят, во всяком случае. – Не знаю. Думаю, я просто делал то, что, по моему мнению, следовало сделать, а не то, чего я действительно хотел.