– Да. Все началось в первые пару дней нового года, после истории с Джейд. Дедушка подбрасывал монетку, и мне пришла в голову эта идея. И вот мы здесь, хотя прошло много месяцев после моего решения, и я все еще продолжаю это делать. – Ты кажешься все более и более странным, – смеется она, и мы прижимаемся друг к другу под зонтиком. Молча идем по берегу реки, любуясь тем, как красив город даже под дождем. – Могу я спросить, подбрасывал ли ты монету, чтобы решить, ехать тебе на поиски или нет? – спрашивает Люси через некоторое время. – Я так и сделал. Хорошо, что она сказала «да», верно? – улыбаюсь я. Она ничего не отвечает, и я вдруг понимаю, как это прозвучало. – Я в любом случае мечтал приехать и найти тебя. Просто моя мама хотела свести меня с девушкой, которая вроде старого друга нашей семьи, а потом я подбросил монетку, чтобы посмотреть, стоит ли мне искать тебя. Люси на мгновение задумывается. Я чувствую, что каждое мое слово ухудшает ситуацию, а не спасает ее. – Значит, ты подбросил монетку, чтобы выбрать между мной и ней? – ее тон быстро меняется с легкомысленного на серьезный. – Нет, я не это имел в виду. Звучит скверно, – я начинаю нервно смеяться. – Видишь ли, моя мама всегда говорила мне, что в детстве я хотел жениться на Элизабет. И я пошел к ней домой, и она показала мне свои картины с обнаженной натурой, которые нарисовала… А потом я понял, что ты мне нравишься, поэтому я подбросил монету. Я не очень хорошо умею объяснять. Просто заткнись, Джош. Она отпускает мою руку. – Вот что я хочу знать: был бы ты здесь, если бы монета не велела тебе сюда приехать? – Наверное… Не знаю, что бы я сделал… – бормочу я. – Джош, для тебя все это просто игра? Боже, за что мне это? – спрашивает она, глядя в небо. Я помню, что она сказала мне на кладбище о парне, которого любила и который не знал, хочет ли он быть с ней. – Это вовсе не игра. Честное слово, – я пытаюсь коснуться ее руки, но Люси отшатывается и выходит из-под зонта. – Ты промокнешь. Я не знаю, что делать и что говорить. В голове пусто. Люси морщится и недоверчиво качает головой. – Мне очень жаль, но думаю, что все это было большой ошибкой. Мы едва знакомы, но гуляем рука об руку по Парижу, как будто нам суждено быть вместе. Наверное, я просто слишком увлеклась. – Пожалуйста, мы можем просто поговорить об этом? – Нет, не сейчас, Джош. Мне действительно не хочется разговаривать, извини. Может быть, все не так плохо, как кажется, но сейчас я чувствую себя идиоткой. Она больше не может смотреть на меня, а только моргает, чтобы остановить слезы. Я чувствую себя ужасно и беспомощно. – Ты можешь просто дать мне немного времени? – тихо спрашивает Люси и поворачивается, чтобы уйти. Как я мог все испортить? Джош, ты идиот. – Прости, пожалуйста! Вернись! Все не так, как ты думаешь! – кричу я ей вслед, когда она боком пробирается сквозь толпу. Я опускаю зонтик и пытаюсь догнать ее, но мне преграждают путь люди, идущие бок о бок. – Извините, excusez-moi, – говорю я, отчаянно пытаясь протиснуться мимо семьи из четырех человек. Масса зонтиков заслоняет мне путь и обзор. Вытираю с лица капли дождя… Я больше не вижу Люси. Лавирую в потоке людей, отчаянно ища ее. Такое чувство, что я снова потерял ее, как тогда, на марафоне, но на этот раз виноват я сам. Я пытаюсь обогнать пару, идущую впереди, и не вижу, как велосипедист спускается по склону к реке. И велосипедист тоже меня не видит. Следующее, что я помню, – как он врезается в меня и как я падаю, растянувшись на мокром бетоне. Монета и телефон вываливаются из кармана и тоже ударяются о землю. Вскрикиваю от боли. К счастью, я, кажется, ничего не сломал. Вокруг собирается толпа, чтобы проверить, все ли со мной в порядке. Велосипедист помогает мне подняться на ноги, продолжая при этом извиняться. Я медленно наклоняюсь, чтобы найти монету и телефон. Ребра болят. Я беру телефон и замечаю, что экран покрыт трещинами. Мое сердце на мгновение замирает. Нажимаю кнопку на телефоне, чтобы проверить, насколько серьезны повреждения. Вижу список сообщений и пропущенных звонков; все они от мамы. Читаю верхнее сообщение. Оно короткое и недвусмысленное. Мое сердце останавливается. «Дедушка в больнице. Возвращайся домой». Глава 35 Пошатываясь, я ухожу с места аварии и перезваниваю маме. Она предупреждает, что перспективы у дедушки не очень хорошие, и просит меня как можно скорее вернуться домой. Нет времени искать Люси, чтобы загладить свою вину. Я покидаю Париж быстрее, чем высыхают слезы. Поездка проходит как в тумане. Хватаю свои вещи, выезжаю из хостела и покупаю билет на последний рейс из аэропорта Шарля де Голля. Это самый загруженный аэропорт во Франции, но в 10 часов вечера он почти пуст. Повсюду слоняются уборщики, магазины закрываются. Я сижу рядом с семьей из четырех человек с ушами Микки Мауса[60] на головах; двое их маленьких детей почти засыпают. Не думал, что полечу домой следующим рейсом за Джейком и Джесси. Когда они спросили, как долго я пробуду здесь, я надеялся, что… – Mesdames et messieurs! – приглушенно объявляют по-французски, и я жду перевода. – Леди и джентльмены, следующие рейсом EasyJet EZY6224 в Бристоль: ваш рейс задерживается примерно на сорок пять минут. Нет-нет-нет, мне нужно лететь домой сейчас же! Прохаживаюсь взад и вперед по терминалу. Служащая собирается опустить металлические ставни в последнем открытом магазине. Я замечаю рекламу шоколада «Тоблерон», которая вызывает тысячи воспоминаний. Это любимый шоколад дедули, у него всегда есть запас, спрятанный рядом с креслом, и он тайно делится им со мной, отламывая кусочек, когда никто не видит. Моя память, как видеоплеер, начинает воспроизводить моменты из детства. Мы шутили, играли в мини-гольф в Уэстон-сьюпер-Мэре, бросали монетки в игровые автоматы в Клеведоне, искали потерянный футбольный мячик в местном парке… Однажды мы прилипли брюками к пластиковым сиденьям на крикетной площадке… Дедушка прыгал в ручей, чтобы поймать мою мини-удочку, когда я ее уронил… Видео несколько раз останавливается, и я вижу его улыбающееся, смеющееся лицо. Не могу представить, что, возможно, никогда больше не увижу его, никогда не поговорю с ним. Больше всего меня ранит, что он никогда не увидит, как я добьюсь чего-то в жизни. – Простите, простите, вы говорите по-английски? – я бросаюсь к женщине, закрывающей магазин. – Немного, – отвечает она. Ставни уже наполовину опущены. – Я знаю, что вы закрываетесь, но можно мне купить «Тоблерон»? – Извините, мы закрыты, – отрывисто говорит она. – Пожалуйста, вот деньги, – я поспешно достаю из кармана банкноту в пять евро и протягиваю ей. – Это для моего дедушки, он в больнице, и я хотел бы отдать ему, когда поеду навестить его, вот куда я сейчас лечу… – Хорошо, давайте. Не думаю, что она понимает меня, но я мешаю ей закрывать магазин. Она берет деньги и протягивает мне батончик. С «Тоблероном» в руке иду к электронному табло с расписанием, надеясь на хорошие новости. Задержка на час. Уже на час? Каким образом она увеличилась? Самолет что, летит назад?! Достаю из кармана телефон, чтобы проверить, нет ли новостей от мамы. Ничего. Но ведь отсутствие новостей – хорошая новость? Или плохая? Подумываю позвонить ей, но не хочу ее беспокоить – да и не уверен, что готов сейчас услышать какую-нибудь новость. Вместо этого я прокручиваю список последних звонков и нажимаю на имя Люси. Я хочу извиниться, хочу объяснить ей, что случилось и почему я уехал. Но больше всего хочу услышать ее голос. Вместо Люси со мной говорит автоответчик. Либо отключила телефон, либо заблокировала мой номер. В любом случае ясно, что она не хочет со мной разговаривать. На два часа позже, чем планировалось, мы в конце концов садимся в самолет. Полет, кажется, длится целую вечность. Возникает сильная турбулентность, самолет ныряет в воздушную яму и выныривает, отправляя стюардов в свободный полет. Вцепившись в подлокотники, я изо всех сил стараюсь успокоиться и не заплакать. Со стороны, должно быть, кажется, что я панически боюсь летать самолетом. Впрочем, большинство пассажиров крепко спит. Ерзаю в кресле всю дорогу, пока мы не приземляемся в Бристоле. В голове проносятся события прошедшей недели: волнение в Мюнхене, отчаяние в Амстердаме, поездка на машине с Хесусом, радость от встречи с Люси, а теперь дедуля… Я выхожу из самолета через длинный извилистый терминал. К счастью, в этот раз у меня нет проблем с паспортным контролем. Похоже, таможенники больше интересуются тем, сколько времени осталось до конца их смены, чем моим паспортом. Женщина на таможенном контроле едва взглянула на мою фотографию, вернула паспорт и помахала мне рукой. Пробираюсь мимо сонных отдыхающих, возвращающихся из самых разных мест. Завернув за угол, я вижу привычную очередь из встречающих и таксистов. Вот старик с седыми волосами… Он не похож на дедулю, но, когда к нему подбегает маленький мальчик, я с трудом сдерживаю слезы. Отвожу взгляд, смотрю направо, на табло вылета, под которым я стоял с Джейком и Джесси почти неделю назад. Такое ощущение, что меня не было гораздо дольше. Так много изменилось… С чего я вообще решил, что поездка – хорошая идея? Почему послушался чертову монету? Через те же вращающиеся двери, в которые входил в аэропорт на прошлой неделе, выхожу в прохладную беззвездную ночь. Перевожу часы на один час назад, жалея, что не могу вернуть время на неделю назад. Вижу мамину машину, припаркованную на экспресс-парковке. В это время ночи здесь тихо, вокруг всего несколько машин. Кладу рюкзак на заднее сиденье и открываю переднюю дверцу. Мама тут же берет меня за руку. Глаза у нее красные и воспаленные. – Джош… И я уже не слышу ничего остального. Помню, однажды я прочитал статью, в которой утверждалось, что к двенадцати годам дети становятся свидетелями более 12 000 смертей на экране телевизора. По идее, мы должны быть готовы к смерти. У нас должен был выработаться иммунитет. Но видеть, как умирает мать Бэмби на экране, – это не то же самое, что переживать смерть близкого человека. Ни в малейшей степени. Я не знаю, что сказать. Мы сидим в тишине, кажется, целую вечность, пока последние отдыхающие разъезжаются, оставляя нас совершенно одних. Автостоянка пуста. Я не плачу. Я просто в шоке. – Я не хотела тебе писать, но ты не брал трубку, – мамин голос звучит так, будто она разговаривает сама с собой. – Я пыталась дозвониться тебе весь день. – Знаю, мне очень жаль. Телефон был на беззвучном режиме, я собирался перезвонить тебе позже, – вру я. Я понимаю, что если есть какая-то форма рая и дедуля смотрит на нас сверху, то он видел, как я плохо обошелся с Люси, а теперь видит, что я лгу.