– Просто все произошло так быстро. Оказалось, что дедушка болен… то есть был болен в течение некоторого времени. Рак. Он знал это, но держал при себе, – с трудом выговаривает мама. Я вспоминаю последние несколько раз, когда видел дедулю, и жалею, что так зацикливался тогда на своих проблемах. Мне ужасно стыдно, что я так и не перезвонил ему, когда он хотел поздравить меня с днем рождения. Я упустил свой последний шанс поговорить с ним. Вот и все. Навсегда. – Ты в порядке, Джош? Ты молчишь… Расскажи, как у тебя дела. Как прошла поездка? – спрашивает мама, пытаясь переключиться на другую тему. Она не понимает, что эта тема тоже болезненна для меня. – Все прошло хорошо, спасибо, – снова вру я. Я не хочу обсуждать то, что было в Париже. Не собираюсь обременять ее чем-то еще. Определенно не сейчас. Еще рано. Чувствую себя виноватым: несмотря на смерть дедули, я продолжаю вспоминать о Люси. Это ужасно, но я не могу выбросить ее из головы, когда должен думать о нем. Как будто воспоминания о ней были записаны на ту же пленку, что и память о дедуле. – Смотри, кто это! – взволнованно кричит мама, прерывая мои мысли. О чем она? Я никого не вижу. – Кто там? – растерянно спрашиваю я. – Это дедушка. О боже, она сошла с ума. Если мне сейчас так тяжело, то каково же ей? – Что значит «дедушка»? Ты в порядке? – Тут голубь… Я думаю, дедуля вернулся в виде голубя, – она указывает на неуклюжего толстого голубя, который ковыляет по асфальту рядом с машиной, сбитый с толку огнями аэропорта. Я ничего не отвечаю. – Ладно, я знаю, это звучит странно, но, когда я вышла из больницы, внезапно прилетел этот голубь, приземлился возле моей машины и просто посмотрел на меня. И вот он снова здесь. Он преследует меня. – Это звучит немного безумно, мам, – говорю я, стараясь, чтобы в моем голосе звучало сочувствие. – Я позвонила Грэму, когда ждала тебя, и он сказал, что это вполне может быть он. Очевидно, после смерти мы можем превратиться в любое животное, – отвечает она, почти защищаясь. – Если он вернулся голубем, значит ли это, что он сделал что-то плохое в своей жизни? Это ведь понижение в должности по сравнению с человеком? – перебиваю ее я. – Грэм говорит, что это может быть просто временное перерождение. Душа может переродиться снова или несколько раз, прежде чем найдет другое тело, в котором ей будет удобно. Грэм, должно быть, был в восторге, когда ему позвонили поздно ночью, чтобы спросить про голубя. – Как ты думаешь, кем он может быть? – Может, пандой или белым медведем? Мы снова умолкаем. Мама смотрит на голубя, а я пытаюсь представить дедулю в облике белого медведя. – А как насчет тебя? Кем бы ты стала? – спрашиваю я в конце концов. – Знаешь, мы с твоей бабушкой договорились о знаке, чтобы, когда кто-нибудь из нас умрет, мы могли общаться и знать, есть загробная жизнь или нет. – Что ты имеешь в виду? Например, включать и выключать свет в определенное время? – Очевидно же, что я не могу сказать тебе этого, глупыш, это секрет. Если мои представления о христианстве ограничены одним классом перед конфирмацией, то про реинкарнацию я знаю еще меньше. Дедуля умер всего несколько часов назад, а этот неуклюжий голубь выглядит намного старше, чем если бы ему был один день. Я решаю не думать об этом. Пока мы смотрим на голубя в ожидании, что он подаст нам какой-нибудь знак или перестанет ворковать и заговорит, к нему присоединяется его подружка. Эти двое быстро залетают на металлическую ограду и начинают заниматься любовью. Если это действительно дедуля, то он, похоже, не терял времени и отыскал новую партнершу. – Не говори бабуле, – говорю я маме, держа ее за руку. – Теперь мы поедем домой? Наконец она отводит взгляд от голубей. – Да. Поищи там монету в один фунт, – она кивает на бардачок передо мной. – Ты давно здесь сидишь? – спрашиваю я, перебирая коллекцию компакт-дисков и конфетных оберток в поисках мелочи, пока она едет к электронному терминалу. – Не знаю. Я, наверное, ждала тебя минут тридцать, и как долго мы… – Мам, ты что, не видела цены? Она смотрит на синюю доску рядом с барьером, освещенную парой прожекторов. До 10 минут = 1 фунт стерлингов 10–20 минут = 3 фунта стерлингов 20–40 минут = 5 фунтов стерлингов 40–60 минут = 20 фунтов стерлингов 1–24 часа = 50 фунтов стерлингов Она опускает окно и смотрит на экран билетного автомата, который подтверждает оплату. – Это какая-то ошибка… – говорит она. – Сколько там написано? – Пятьдесят фунтов! Этого не может быть! Она смотрит на меня, совершенно потрясенная. Мама, которая держала себя в руках, сообщая мне новость о смерти дедули, наконец разражается потоком слез. Я наклоняюсь, чтобы обнять ее, и тоже начинаю плакать. Глава 36 Странно приглашать людей на похороны человека, которого они считали давно мертвым. Когда я обзваниваю соседей, все, кажется, больше удивлены тем, что дедуля был еще жив неделю назад, чем шокированы фактом, что его больше нет. Некоторые даже думают, что уже были на его похоронах. Миссис Биггс, например, уверяет, что читала его некролог. Поэтому, когда вслед за этим она говорит: «Его будет очень нам не хватать», это кажется немного неискренним. Честно говоря, трудно уследить за тем, на чьих похоронах ты был, а на чьих нет, когда в нашей деревне каждую неделю кого-нибудь хоронят. Учитывая, что средний возраст жителей Кэдбери составляет примерно семьдесят четыре года, то если в чем-то мы знаем толк, так это в похоронах. Для местных жителей такие мероприятия – шанс пообщаться и получить бесплатную еду. Многие приносят с собой небольшие контейнеры, чтобы забрать ее домой. Я никогда раньше не был на похоронах. Когда умер дядя Эдвард, мама сказала, что я недостаточно взрослый, чтобы идти на похороны, а папины родители скончались до моего рождения. А когда умерла моя рыбка, мы просто спустили ее в унитаз: папа сказал, что с золотыми рыбками принято поступать именно так. Утром в день похорон я впадаю в панику, когда понимаю, что у меня нет черного костюма. Вернувшись из Парижа, я занимался преимущественно двумя вещами: сочинял надгробную речь и безуспешно пытался связаться с Люси. В конце концов мама решает, что один из костюмов дедули мне подойдет. Очень странно идти на похороны в одежде человека, которого хоронишь. Вдвойне странно, учитывая, что дедуля был примерно на фут ниже меня. – Ему это больше не понадобится, – говорит мама, и с этим не поспоришь. Черный лимузин забирает нас в час дня. Это явно лишнее: церковь в пяти минутах ходьбы, мы слышим церковные колокола, не выходя из сада. Но «традиция есть традиция» – так говорит мама, когда папа причитает, что можно сэкономить деньги и пойти пешком. Я не только впервые иду на похороны, но и впервые сажусь в лимузин, вот только не при таких обстоятельствах, как хотелось бы. Папа ерзает на кожаных сиденьях, пытаясь настроить портативный радиоприемник на футбольное обозрение станции «Би-би-си» в Бристоле. Он не надевает наушники, так как они «не влезают в его уши», поэтому мы все вынуждены слушать футбольный обзор. Папа поставил десятку на победу футбольного клуба «Сити», и они уже проигрывают со счетом 1:0. Сегодня он в плохом настроении: во-первых, похороны совпали по времени с матчем, а во-вторых, родители уже купили дедуле рождественский подарок и не сохранили чек. Мама смотрит в окно, постукивая себя по лбу ради позитивных вибраций, и пытается разглядеть пролетающего мимо голубя. Она, по-видимому, ожидает, что дедуля прилетит на собственные похороны. Я чувствую, что если он это сделает, то будет немного разочарован. Кажется почти жестоким устраивать церковную службу для человека, который ненавидел и церковные службы, и большие скопления людей. Бабуля в полном шоке и выглядит так, словно собирается в Аскот на королевские скачки. Ее шляпа задевает потолок салона машины, а улыбка такая же широкая, как лимузин. Она изо всех сил старается скрыть эмоции, которые ее обуревают. Бабуля начинает кашлять и, чтобы перестать, кладет в рот сливочную ириску, которая, боюсь, задушит ее. Я верчу в руках распечатанный текст надгробной речи. Мои потные пальцы пачкают углы и мнут бумагу. Когда мы сворачиваем за поворот, впереди я замечаю катафалк с гробом дедули. Я отвожу взгляд, пытаясь притвориться, что все это не на самом деле. – Ты в порядке? – шепчу я бабуле. – Да, Джош. Разве эти цветы не прекрасны? Мэри проделала фантастическую работу… – ее голос дрожит и срывается. Она быстро вытирает слезу, прежде чем кто-нибудь заметит это. – Если вы не возражаете, я высажу вас здесь, а потом приеду и заберу вас, – перебивает шофер. Поездка действительно заняла всего две с половиной минуты. Он подъезжает к церкви, останавливается позади припаркованного катафалка и высаживает нас из машины. Церковь у нас старомодная, убрана в соответствии с традициями и достаточно мала, чтобы прихожане могли держаться за руки во время службы в День матери. Странно думать, что две недели назад мы с Люси осматривали кладбище, а теперь я оказался на похоронах. Когда мы открываем задвижку на деревянных воротах и идем через кладбище к церкви, я замечаю свежий холмик земли в углу. Для дедули уже приготовлен участок рядом с могилами других членов нашей семьи, которых я никогда не видел.