— Как это ни странно, может быть, для всех присутствующих, я — тоже за справедливость! Неужели вы, товарищи комсомольцы, думаете, что комитет ВЛКСМ выступает исключительно против справедливости?! Поднимите руки, кто так думает? Секретарь комитета комсомола, как и остальные члены президиума, требовательно посмотрел в зал, встречаясь с глазами каждого комсомольца. — Я так думаю! — Антон Воронцов выбросил вверх обе руки. — Тебя, Воронцов, мы уже приняли в расчет и выслушали. — Ветров недовольно поморщился. — Кто еще так думает? Поднимите руки. Но больше в зале рук не было. Комсомольцы, оживленно гудевшие при недавнем обсуждении похождений Марка и Антона, теперь молчали. Некоторые просто опустили глаза и внимательно изучали спинки стульев перед собой. Секретарь комитета комсомола словно почувствовал произошедшую в зале перемену. В этом, кстати, Виктору Ветрову нельзя было отказать. Он обладал исключительным политическим чутьем. И, словно хищник, который уже прихватил антилопу, снова посмотрел на присутствующих. Зал послушно молчал. Над собранием висела тягучая, вязкая тишина. — Ну, кто так думает?! Я жду! Но кроме двух рук Антона Воронцова, больше никто не решился поднять руки. Ветров продолжил: — Тогда ставим вопрос на голосование. Я предлагаю исключить Марка Квитко из членов ВЛКСМ за антиобщественное поведение. А комсомольцу Воронцову, раз уж он так просит, объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку за низкую принципиальность. И запомни, Антон, следующее взыскание по комсомольской линии — это исключение из членов ВЛКСМ. Мы тебе сегодня, можно сказать, даем реальный шанс на исправление. Антон смотрел в сторону. И ничего не сказал. Ветров снова продолжил: — Итак. Прошу голосовать. Кто за? — И первым поднял руку. Постепенно стали поднимать руки и в зале. Лебедкина сосредоточенно подсчитывала. Но Виктор с усмешкой проговорил: — Не напрягайся, Лебедкина. И так видно, что практически единогласно. Он снова задал вопрос залу: — Так, кто против? Воздержался? Нет? — Я против! — Антон Воронцов вытянул вверх руку с растопыренными пальцами. — Я против. Очень против! Ветров посмотрел на Антона с особенным выражением лица. И почти равнодушно проговорил: — Итак, большинством голосов комсомолец Марк Квитко исключается из членов ВЛКСМ. — И добавил: — А сейчас предлагаю объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку комсомольцу Воронцову. Из зала послышался недовольный голос: — А Воронцову-то за что? Секретарь комитета комсомола словно ждал этот вопрос. И ответ у него был уже заготовлен. Он неторопливо, со значением, произнес каждое слово: — За то, что комсомолец Воронцов, можно сказать, просто пренебрегает высоким званием члена ВЛКСМ. Если я не ошибаюсь, и вы все это слышали, он буквально несколько минут назад заявил о том, что не хочет оставаться в рядах Ленинского комсомола. Или я как-то не так понял его последнее выступление? Комсомольское собрание молчало, словно подавленное неопровержимой логикой. В зале было тихо, и эта тишина словно придавливала своей тяжестью сидевших на стульях комсомольцев. В глубине души, конечно, ребята Марку сочувствовали. Но понимали, что в данном случае Марк Квитко, к которому, кстати, большинство сидевших в зале, где проходило комсомольское собрание, относилось очень хорошо, пошел против системы, или система пошла против него. Или даже не сама система, а конкретный ее представитель — секретарь комитета ВЛКСМ Виктор Ветров. Последнее было даже точнее… Секретарь неторопливо осмотрел зал. В глубине души он уже чувствовал, что такое переменчивое «общественное мнение» постепенно склоняется в сторону президиума. Нечто похожее он не так давно прочел в фундаментальных трудах Никколо Макиавелли — «Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия». Великий флорентиец высказывался совершенно однозначно: толпа до тех пор пытается злословить на государя, пока перед ней не замаячит угроза наказания. Реального наказания. Ветров резко и жестко сказал: — Итак, кто за? За то, чтобы объявить комсомольцу Воронцову строгий выговор с занесением в учетную карточку. Еще раз напомню, что это взыскание комсомол объявляет ему за пренебрежительное отношение к высокому званию комсомольца. Прошу, товарищи, голосовать! Он сам первым поднял руку. И так же, как в первый раз, сидевшие в зале комсомольцы постепенно последовали его примеру. Ветров смотрел на зал и испытывал в душе неоднозначные чувства. Он внутренне гордился собой. Однако эмоциональное выступление Антона Воронцова и сам факт неподчинения одного из комсомольцев уязвили его самолюбие. И он твердо решил про себя, что в будущем комсомольцу Воронцову предстоит повторить судьбу того, кого он так яростно защищал сегодня. Виктор повернулся к одному из активистов, сидевших в президиуме. Тот вел протокол собрания. — Записывай. Единогласным решением комитета комсомола Московского медицинского стоматологического института члену ВЛКСМ Антону Воронцову объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку. — И снова обратился к сидящим в зале комсомольцам: — Итак, товарищи, повестка дня нашего собрания исчерпана. Какие будут замечания по ведению собрания? Нет замечаний? Тогда предлагаю объявить собрание закрытым. Кто за? На этот раз в зале уже никто не раздумывал. Все были за. Только Антон Воронцов демонстративно отказался голосовать. Но секретаря комитета комсомола это совершенно не смутило. Он улыбнулся Лебедкиной и твердым, не терпящим возражений голосом проговорил: — Итак, большинством голосов — один воздержался — собрание объявляется закрытым. Все свободны. Комсомольцы зашумели. Слышался звук передвигаемых стульев и оживленный гомон. Через несколько минут зал полностью опустел. Из членов президиума осталась только Лебедкина. Виктор повернулся к ней: — Ну, что скажешь, Ира? По-моему, совершенно неплохо все прошло. Народ нас поддержал. — Согласна. Действительно, все прошло как по маслу. * * * Осенние, пожелтевшие от дождей и календаря листья опадали с холодных веток съежившихся под пронизывающим ветром деревьев и, выписывая в воздухе затейливые пилотажные фигуры, сталкивались, издавая чуть слышный шелест. Листья еще продолжали о чем-то спорить и что-то обсуждать… Марк и Антон только что вышли из института и молча курили в небольшом скверике возле центрального входа. Антон втянул в себя слишком большую порцию сигаретного дыма и натужно закашлялся. Потом с надрывом проговорил: — Извини, что ничем не смог тебе помочь. Марк неожиданно улыбнулся и похлопал Антона по плечу: — Не переживай, Антон. Ты сегодня на деле доказал нашу дружбу. И это ты меня извини, что она обернулась для тебя строгим выговором с занесением. — Просто это было несправедливо. И непорядочно по отношению к тебе. Марк улыбнулся: — Еще раз спасибо, Антон. Кстати, если уж на собрании нас объявили собутыльниками, то почему бы нам… — Не опрокинуть? — подхватил Антон. — Именно так. Опрокинуть по маленькой. И, может быть, даже по «средненькой». — Предложение, которое подкупает своей новизной. Антон широко улыбнулся. В этот момент казалось, что он уже забыл о недавних неприятностях. — Так что? Идем? — произнес Марк скорее утвердительно. — А куда пойдем? — Я предлагаю в рюмочную. — Как говорится, без особых изысков… — А зачем нам изыски? — задал Марк вполне резонный вопрос. Антон согласился: — А действительно — зачем? Друзья сели на трамвай и через полчаса после блуждания красного вагончика по старинным московским улицам оказались в нужном месте. Марк радостно объявил Антону: — Все! Приехали! Молодые люди вышли из трамвая и через пару минут оказались возле здания, на котором красовалась весьма оптимистичная вывеска «Рюмочная № 5». На вывеске помимо названия заведения был изображен вполне жизнерадостный и, можно сказать, счастливый мужик, который держал в руке хрустальную, наполненную до краев рюмку с горячительной жидкостью. Антон посмотрел на вывеску и ехидно отметил: — Марк, смотри, рюмочная явно предназначена для отличников — номер пять! — Согласен. Заходи! Внутрь одного из самых популярных в столице заведений общепита вели обшарпанные, видевшие много самых разных ног ступеньки. Друзья спустились и подошли к стойке. Антон потянул Марка за рукав. Тот обернулся: — Что такое? — Смотри, там в углу есть свободный «сидячий» столик. Только, по-моему, там не убрано. — Да ничего. Иди, занимай. Антон подошел к небольшому столику. Рядом стояла вешалка для одежды. Совсем простенькая. Антон снял куртку и повесил на вешалку. Сам остался в брюках и свитере. День был рабочий, а вечер еще только наступал. И посетителей в рюмочной оказалось совсем немного. Антон направился к стойке — их очередь уже подошла. Марк повернулся к Воронцову: — Что будем брать? Антон пытливо осмотрел прозрачную витрину-холодильник. Выбор был невелик, зато ассортимент очень подходил к душевной атмосфере заведения. Большой поднос с аккуратно нарезанными бутербродами с колбасой под прекрасным названием «Любительская». Рядом — глубокая тарелка, в которой вплотную лежали сваренные вкрутую яйца. А также консервные банки, на которых сияли красочные этикетки: «Крабы», «Печень трески» и, конечно, «Шпроты». «Отличная закуска», — подумал Антон и улыбнулся. — Марк, я предлагаю сегодня погулять!