* * * На улице было светло. В куче песка подле входа по-прежнему играли дети. Жуга щурился после соборного полумрака, моргал часто. — Куда теперь? — спросил он. — Направо, — ответил Яцек. — Там сперва… Что именно там находится, он не успел сказать: деревянные столбы неожиданно затрещали, и высокие строительные леса на левом крыле собора угрожающе зашатались. «Берегись! — донесся сверху чей-то истошный крик. — В сторону! В сторону!!!» Яцек поспешно рванулся обратно под прочные своды собора и потянул за собой Жугу. Ребятишки бросились врассыпную, убегая со всех ног, и лишь одна девчушка лет пяти осталась стоять, глядя завороженно, как заваливается на бок угловатая, неровно сбитая громада лесов. Жуга вскинулся запоздало. — Беги! — крикнул он ей. — Да беги, же!!! — И через миг осознал, что она его просто не понимает. — А, ч-черт! Да пусти ты! — он вырвал у Яцека из рук полу своей рубашки и бросился вперед. — Куда?! — ахнул тот. — Стой, дурак! Убьешься!!! Было ясно, что он не успеет — леса уж не заваливались — они падали, словно гигантский кулак, готовый прихлопнуть двух мошек — большую и малую. И вдруг… Яцек даже не успел толком понять, что произошло: Жуга вскинул руки, крикнул что-то на бегу, и воцарилась тишина. Леса вдруг зависли под самым нелепым углом, застыли внезапно, в одно мгновение. Яцек не мог поверить своим глазам. Жуга, хромая, поравнялся с кучей песка, подхватил девочку на руки и побежал дальше, отягощенный своей драгоценной ношей, не останавливаясь и не оглядываясь, как бегут последний раз в жизни… И тут невидимая подпорка не выдержала! Тяжелые балки с треском и грохотом рухнули, ломаясь, туда, где еще мгновение назад были девочка и рыжий паренек. Пыль, щепки, мусор взвились столбом, длинный брус ударил бегущего под колени, сбил с ног. Жуга упал, прокатился по камням мостовой и остался лежать неподвижно. Со всех сторон к ним бежали люди. Яцек стряхнул оцепенение и тоже поспешил туда. Жуга лежал, тяжело дыша и крепко прижимая к себе девочку. Из разбитого носа его текла кровь. Завидев Яцека, он кивнул и попытался сесть. — Ты цел? — обеспокоенно спросил тот. — Вроде… — прохрипел Жуга, откашлялся, сел и поморщился. — Нога вот только… Он осторожно поставил девочку на ноги, отряхнул на ней простое саржевое платьице. Оглядел хмуро растерянные, бледные лица столпившихся вокруг горожан. — Чей ребенок? Люди молчали. Жуга уже хотел повторить свой вопрос, но вовремя сообразил, что его опять не понимают. — Чья девочка? — спросил он уже по-немецки. — Это Магда, — дрожащим голосом сказала какая-то женщина, — прачки Анны-Марии дочка… Господи Боже! Давайте я отведу ее домой… Жуга встал, поморщился, ступив на больную ногу. Поглядел на обломки упавших лесов. Девочка стояла рядом, доверчиво держа его за руку теплой ладошкой, не хотела отпускать. — Хорошо, — кивнул он. Девочку увели к матери. Люди потихоньку расходились, обсуждая происшествие, и вскоре на площади остались только Яцек и Жуга. — У тебя кровь течет, — сказал Яцек. — Да? — Жуга осторожно потрогал свой распухший нос. — А, верно… Тут есть, где умыться? Колодец какой-нибудь там… — Вот что, — предложил Яцек. — Я тут, неподалеку живу, вон в том доме. Пошли ко мне — тебе все равно пока идти некуда. Жуга помолчал, задумчиво глядя на свои окровавленные пальцы. Кивнул: — Что ж, пошли, пожалуй. * * * Яцек обитал под крышей высокого каменного дома, что принадлежал вдове пекаря Эриха Мютцеля — Гертруде Мютцель. Сама хозяйка, дородная женщина почтенных лет, занимала второй этаж. Третий этаж и мансарды сдавались внаем. Внизу была пекарня. Яцек и Жуга вошли и поднялись наверх. — Садись, — Яцек кивнул в сторону кровати и потащил с полки большой фаянсовый кувшин. — Я сейчас за водой сбегаю. Жуга сел и огляделся. Низкая, но довольно длинная комната, где двух стен не было вовсе — лишь скошенный углом потолок — была обставлена просто: стол, стул, застеленная одеялом кровать, шкаф для одежды и большой, окованный железными полосами сундук с пожитками Яцека. В углу, на колченогой табуретке примостился таз для умывания. На столе, в закапанной воском бутыли торчал огарок от свечи. Справа углом выпирала из стены печная труба. Окно вело на крышу. — Я и не знал, что на чердаке можно жить, — сказал Жуга, когда Яцек вернулся. — Сколько ты платишь хозяйке? — За мансарду? — тот поставил кувшин на стол, вытер руки о штаны. — Талер в месяц. — Ну, это — не деньги… — Так ведь и это — не жилье, — грустно улыбнулся тот. — Летом жарко, зимой холодно, если только печь в пекарне не топят. Готовить, опять же, негде. Жуга стянул рубаху, нагнулся над тазом, подставил сложенные лодочкой ладони: «Лей». Долго, фыркая, умывался; вытерся протянутым полотенцем. Вода в тазу порозовела. Яцек во все глаза смотрел на спину Жуги, где изгибался неровной дугой рваный белый шрам. — А это откуда? Жуга поморщился, отмахнулся досадливо: — Дело прошлое… Скажи-ка ты мне лучше, где в Гаммельне жилье подешевле найти можно? — Надолго? — Не знаю, — Жуга пожал плечами. — На месяц-другой. Яцек потер подбородок, оглядел мансарду. — Если хочешь, живи пока у меня. Платить за комнату вдвое меньше, а кровать вторую у хозяйки попросим. Вещи твои где? — Да мешок у меня только, в аптеке у Готлиба остался… — Жуга подошел к окну, выглянул наружу. — Подумать надо. — Скажи, Жуга, — неуверенно начал Яцек. — А… что это такое с лесами сделалось, когда ты за девчонкой побежал? Это что, колдовство? Жуга промолчал, глядя в сторону. — Чего молчишь? Я же сам видел… Тот опять ничего не ответил. В дверь постучали, и Яцек пошел открывать. На пороге стоял тощий, весь перепачканный сажей паренек с витым горячим штройзелем под мышкой, блестел озорно глазами. — День добрый, Яцек! Видел, что на площади стряслось? — А, здравствуй… Видел, конечно. А что? — Ну, так я сейчас Дитриха встретил — он там работал. Знаешь, отчего леса грохнулись? Крысы веревки сгрызли! — Парень отломил от булки кусок и отправил его в рот. — Каково, а? Мне они тоже осточертели — каждый день в дымоходах застревают… Ну, пока! Заходи как-нибудь. Яцек закрыл дверь, обернулся. — Это Гюнтер, трубочист. Он тут вот, за стенкой живет… Так ты как насчет жилья? Жуга покивал задумчиво, поднял голову: — Так говоришь, кровать хозяйка даст? * * *