Серое на черном. Удар!!! Больно больно больно! Назад, не чуя ног, по длинной полке, мимо вкусных мягких кругов, успев отгрызть один лишь кусочек, к спасительной темноте холодной ночи… Шелест материи. Запах сосновой палки. Серая тень. Прыг вправо! Влево! Гулкий стук дерева об пол, истошный женский визг — больно ушам — но путь открыт! За дверь, где серая луна на черном небе. Болит отбитый бок. Бегом-бегом, вдоль по улице, выгибая горбатую спинку, сжимая в острых зубах душистую хлебную мякоть — еда! еда! — се… Жуга открыл глаза. Долго лежал, не шевелясь, затем встал и подошел к окну мансарды. В комнате было тихо. Повернувшись на бок, мирно сопел на своей кровати Яцек. С улицы тянуло холодком. Город окутала туманная осенняя ночь. Таяли во мраке желтые цепочки фонарей. Жуга сел, закутался в одеяло и задумался. Вторая ночь в городе — и снова этот непонятный сон. Почему мир в нем видишь снизу, от самой земли? Почему вокруг море запахов и звуков, но всего один цвет? Почему в сердце все время сидит щемящее до боли чувство страха? Почему, почему, почему?! Жуга помотал головой. Наваждение какое-то! Так и не растолковав странное видение, он лег и долго ворочался, пока снова не заснул. Ему снился лес. * * * Три слепых мышонка, Три слепых мышонка — Как они бегут, Как они бегут! Дурашливая эта песенка летела ввысь из глубины городских улиц, звенела детскими голосами, словно напоминая, что уже утро, и пора вставать. В узкое застекленное окно мансарды лился потоками солнечный свет. День обещал быть хорошим. Мышатами — и Яцек это знал — дразнили троих: двух мальчишек по имени Кристиан и Фриц, и девчонку — ту самую Магду, которую вчера спас его новый знакомый. Эти трое всегда ходили вместе: играть с ними никто не хотел, ибо первый сильно заикался, второй был мал ростом, а девочка, кроме того, что была сущей тихоней, еще и говорила плохо и редко. Яцек зевнул, потянулся и открыл глаза. Огляделся. Жуга, хмурый и задумчивый, не спал, сидел одетый на кровати, обхватив колени руками и прислонясь спиною к стене. Смотрел в одну точку. Скомканное серое одеяло валялось рядом. — Привет, Жуга. Тот поднял голову, кивнул равнодушно: — Доброе утро, Яцек. Яцек отбросил одеяло и сел. Поежился от утреннего холодка. Посмотрел на Жугу, озадаченно почесал в затылке. — Ты чего такой хмурый? Не выспался? Жуга поднял руку, взъерошил рыжие нечесанные волосы. Усмехнулся невесело. — Нет, почему же. Выспался… Не в том дело. — А в чем? — Так… — Он помолчал, затем добавил: — Есть причина. — А-аа… — Яцек встал и принялся умываться. — Завтракать будем? — обернулся он. — Неплохо бы, — поддержал Жуга. — А где? — Да прямо здесь и закусим. Ты подожди, я сейчас. Яцек оделся, коснулся мимоходом печной трубы — теплая ли? — убежал и вскоре вернулся с булкой горячего хлеба и медным чайником. Чайник был странной формы — узкий, высокий, булькал свежим кипятком. Яцек поставил его на стол, с головой залез в сундук, вытащил два мешочка и насыпал в чайник немного коричневого порошка. В воздухе разлился сильный горьковатый аромат. Жуга озадаченно принюхался. — Это что? — Не знаешь? — Яцек оглянулся. — Кофе. Неужто не пил никогда? — Нет… Это какая-то трава? Яцек почесал в затылке. — Наверное… — неуверенно сказал он. — На, взгляни сам. Он снова пошарил в мешочке и насыпал Жуге в подставленную ладонь дюжину крупных — с ноготь — коричневых зерен. Были они овальные, сухие, слегка подгоревшие, пахли странно, но приятно. Жуга с опаской раскусил одно, хмыкнул: вкус был незнакомый, чужой, разливался терпко на языке. — Где это растет? — Не знаю, — пожал плечами Яцек. — Где-то на юге… Вот черт! — Что такое? — Гляди — крысы булку погрызли. И когда только успели? Ну, да ладно, пошли есть. Яцек разлил дымящийся напиток в чашки, нарезал хлеб, достал из сундука горшочек с маслом. Жуга отпил из чашки, поморщился: — Горько. Яцек кивнул: — Мне тоже поначалу не нравилось, а потом привык. На вот, сахару добавь. — Сахару?! Жуга заглянул во второй мешочек. Там действительно был наколотый кусками сахар — редкостное лакомство в горах. В Гаммельне его продавали в аптеках. Видно, не так уж мало денег получал Яцек за свою работу, если мог позволить себе такое! Поколебавшись, Жуга положил в кофе пару кусочков и снова попробовал. Напиток и впрямь стал вкуснее. Утренняя вялость постепенно ушла, в голове прояснилось. Хлеб из пекарни фрау Мютцель был свежайший — даже масло таяло, когда его намазывали на толстые теплые ломти. Приятели в два счета съели всю булку и засобирались по своим делам. — Вот так ты и питаешься? — спросил Жуга, когда Яцек укладывал все обратно в сундук. — Хлебом да водой? — А что? Жуга пожал плечами: — Хоть бы кашу варил, что ли… — Сваришь ее, как же! — фыркнул тот. — Нет ничего — ни огня, ни камина. Жуга обернулся, стоя в дверях. — Ты вот что, Яцек, — сказал он. — Раздобудь к вечеру какой-нибудь горшок. Только не шибко большой. И чтоб с глазурью. — Глиняный? — Ну. — Для чего? Я же говорю — негде готовить. Жуга загадочно улыбнулся.