Дубовая роща ночью выглядела призрачно и таинственно. Серебрились в свете луны массивные шершавые стволы. Было тихо, лишь ручей журчал неподалеку, да похрустывали изредка сучья под ногой. Реслав спустился в ложбину, перебрался на ту сторону. Прислушался. Звук стал яснее, и Реслав двинулся вперед, осторожно ступая и глядя под ноги: в этих местах он еще не бывал. Мелодия лилась, тихая и холодная, как лунный свет, то замирая на низкой ноте, то призывно взлетая и рассыпаясь легкой трелью, звуки сталкивались, кружились, сбегали вниз, вторя переливам оставшегося за спиной ручья, умирали, чтобы воскреснуть и воскресали, чтобы умереть. У Реслава защемило сердце. Он вдруг почувствовал себя безумно одиноким, внимая голосу ночи, и невольно ускорил шаги, идя на этот странный, чарующий зов. Вскоре музыка уже раздавалась так близко, что Реслав стал хорониться за деревьями и, выглянув из-за второго или третьего ствола, понял, что пришел. Здесь была большая, совершенно круглая поляна, по краям которой, на равном расстоянии друг от друга росли исполинские дубы. На самой поляне не было ни кустика, ни деревца, лишь короткая ровная трава. Кроны деревьев смыкались правильным кольцом, и лишь в центре виднелось звездное небо. Реславу показалось, что он попал в храм — так величественно выглядело это место. Он затаился, внимая терпким, летучим звукам, и вгляделся в темноту. Дубов было девять. Между двумя из них промежуток был гораздо больше других, словно еще одно дерево росло когда-то здесь. Но дерева не было. Вместо этого там стоял Жуга. В лунном свете он не казался рыжим, скорее — седым. Худой и длинный, Жуга стоял неподвижно, и лишь пальцы его рук танцевали, плели мелодию из тонкого камышового стебля. Реслав утратил чувство времени — прошло минут, наверно, пять, а может — целый час, как вдруг музыка смолкла. Жуга опустил свирель. Несколько мгновений царила тишина, затем в ночи раздался вдруг тихий, бесцветный голос. — ты звал меня, — сказал он. Не спросил, не ответил, просто — сказал. Реслав напряг взор, и ему показалось, что посреди поляны шевельнулось что-то, мерцая серебристой звездной пылью. Оно двигалось, сливаясь с темнотой, в воздухе возникали и тут же таяли, подобно стихнувшей только что мелодии, полузнакомые очертания: неясный абрис человеческой фигуры в длинном плаще, белая цапля, раскинувшая крылья, олень — ветвистые рога вдруг слились в один длинный и прямой на широком конском лбу, завились двумя бараньими кренделями… Снова не разбери-поймешь, кто… — Я звал тебя, Авелиста, — подтвердил Жуга. — ты все еще пытаешься угадать мое имя — Я не теряю надежды, Армина. Я знаю, на какую букву гадать. — ты дерзок — Это так, Аставанна. Иначе ты не пришла бы ко мне в моем последнем сне. — чего ты хочешь — Помоги мне, Араминта. — не могу — Тогда ответь на мои вопросы, Атахена. — спрашивай Жуга помолчал, раздумывая. — Ты знаешь, кто идет за мной? — спросил он. — да — Знаешь его имя? — нет Жуга опять промолчал. Переложил свирель из руки в руку. — Ты знаешь, за кем иду я, Алаванна? — да — Они связаны меж собою? — да — Я так и знал! — Жуга сжал кулаки. — Где мне его искать? — иди на закат — Это я знал и раньше! Куда именно? — ты узнаешь — Что он хочет? — все Жуга постоял в угрюмом молчании, посмотрел зачем-то на небо. Серебряная тень пульсировала, мерцала неярко. — Я твое оружие, Аренита, но я тебе не принадлежу, — сказал Жуга. — Я благодарен тебе, но не обязан. Твои цели — не мои цели, но порой они переплетаются так тесно, что я не могу их различить, и ты этим пользуешься. Скажи лишь, верну ли я потерянное? Голос некоторое время не отвечал. — рано или поздно все вернется на круги своя, — наконец, сказал он, — старые боги уходят новые рождаются. жертва может стать охотником и наоборот. ты звал меня но мы здесь не одни. у тебя впереди свой путь. близится утро я ухожу но мы еще встретимся. прощай. — Стой! Погоди! — Жуга метнулся вперед, сделал несколько шагов, но серебристая тень уже растаяла в воздухе, как соль в воде, и он остановился. Постоял, глядя в землю, повернулся к лесу. Огляделся. — Реслав, ты, дурак? — окликнул он. — все испортил! Ну, где ты, давай, вылезай… Реслав, чувствуя себя страшно неловко, вышел из-за дерева. — Я это… Я не знал, Жуга. Прости. — А… — махнул рукою тот. — Ладно… Я и сам должен был смекнуть, что ты придешь. А ты, оказывается, чуткий малый! Балаж-то спит небось? — Без задних ног. Жуга покивал задумчиво, посмотрел на Реслава. — А я тебя недоценил, — сказал он. — Хорошо, что ты пошел со мной… Помоги мне, Реслав. — Я? — опешил тот. — Кабы я мог… — Ты можешь. Если пришел на свирель, не испугавшись, значит, можешь. Будем друзьями, Реслав. Реслав, несколько робея, пожал протянутую руку. Жуга улыбнулся необычно по-доброму и как-то грустно. — Ну, идем. — Слышь, Жуга, — окликнул его Реслав. — А… кто это был там, на поляне? Хозяин? Жуга обернулся. — А? Хозяин? Нет, что ты… Это — древнее. Оно… — он замялся. — Я как-нибудь потом расскажу. Реслав, ты в Маргене был? — Вестимо, был! — А я вот не был. И Балаж не был. Что там, как, я ничего не знаю. Я, если хочешь знать, вообще в городах раньше не бывал. Так что, ты у нас теперь за старшого. — Ну, смотрите, — усмехнулся Реслав. — Коли так, слушаться меня там как отца родного, ясно? — Да уж, не темно… А, вот и ручей уже! Оба напились воды, умылись. Небо уже посерело, на востоке занялась заря. Растолкали Балажа. — Эк вы, охламоны… — проворчал тот, широко зевая. — В такую кромешную рань подняли… Выходим, что ль? — С рассветом пойдем. — Жуга взял котелок, ушел за водой. Реслав раздул костер, вспомнил при этом о вчерашнем происшествии и, когда Жуга вернулся, спросил: — Такая нелепица тут, Жуга. Помнишь наговор вчерашний? — Ну. — Я ведь, вроде, все правильно сказал… Да только дрова, вишь ты — нет, чтоб гореть — вверх понеслись. С чего бы, а? — Вот как? — Жуга поднял бровь. — Забавно… А я-то думаю, что за шум был. Ты какой цвет выбрал? Зеленый? — Зеленый. Может, твой наговор только для одного человека годен? — Может быть… — Жуга бросил устанавливать котелок над огнем, потер подбородок. — Вверх, говоришь, полетели? В голове у Реслава что-то щелкнуло; он вдруг ясно вспомнил, для чего затеял тогда Жуга ворожбу на дворе у Довбуша, и изумленно покосился на приятеля. — Чудно… — пробормотал тот, тряхнул рыжей головой, улыбнулся виновато. — Я не знаю, Реслав. Как-нибудь потом разберемся. Больше об этом не говорили. В котелке заварили душистый взвар, добавили меду из глиняного горшочка — Довбуш дал в дорогу. Каких-таких трав Жуга понапихал в котел, друзья не знали, но в голове сразу прояснилось, остатки сна улетучились без следа. Быстро собрались, закрыли черную проплешину дерном. Напоследок сняли с Реслава повязки. Ткань побурела, напиталась гноем, зато раны были чистыми. Балаж уважительно промолчал. Жуга кивнул довольно, поднял посох. — Ну, двинули, — скомандовал на сей раз Реслав.