– Не… Анкрат? – Возможно… когда-то. – Боже правый! Ты это он! – Я определённо кто-то. – Он высоко поднял фляжку и осушил её. – Йорг Анкрат. – Я знал его, хотя видел лишь однажды, больше года назад в таверне города Крат, и тогда у него не было такого ожога. – Сказал бы "к вашим услугам", но нет. А ты, значит, принц Красной Марки, да? То есть, один из потомства Красной Королевы? – Он попытался поставить флягу и промахнулся. Он был пьянее, чем выглядел. – Имею такую честь, – сказал я. Мои губы плохо шевелились, и слова выходили невнятно. – Я – один из её экспериментов по выведению потомства, хотя и не тот, который бы её порадовал. – Все мы кого-то разочаровываем. – Он снова глотнул и откинулся на подушках. – Впрочем, разочаровывать лучше врагов. – Знаешь, похоже, эти проклятые матемаги свели нас вместе. – Я так и знал, что Юсуф слишком легко отпустил меня. Йорг не подал вида, что услышал меня. Я подумал, не вырубился ли он. Долгая пауза обернулась полночью, как часто бывает, когда сильно напьёшься. Далёкий удар колокола побудил его заговорить. – Я многих пророков заставил сожрать свои предсказания. – На этот раз они посчитали неправильно – от меня тебе никакой пользы. Это должна была быть моя сестра. Она должна была стать волшебницей. Стоять рядом с тобой. Привести тебя к трону. – Я почувствовал влагу на лице. Мне не хотелось обо всём этом думать. Йорг промямлил что-то, но я уловил лишь имя. Катерина. – Наверное… у неё никогда не было имени. Она не видела этот мир. – Я остановился, горло перехватило от глупости, в которую может завести человека выпивка. Я осушил чашку. За нашими глазами есть писец, который записывает историю событий, чтобы мы могли потом ей пользоваться. Если продолжаешь пить, то в какой-то момент он сворачивает свой свиток, складывает перья, и сваливает в ночь. Того, что оставалось в моей чашке, хватило, чтобы отправить его в путь. Уверен, мы с Йоргом, королём Ренара, продолжали что-то пьяно бубнить друг другу. Думаю, мы сделали по нескольку громких и страстных объявлений, прежде чем вырубились. Возможно, мы стучали чашками по крыше и кричали, что все люди нам братья, или же враги, в зависимости от того, какими пьянчугами мы были, но у меня нет об этом никаких записей. Помню, что я поделился с добрым королём своими проблемами насчёт Мэреса Аллуса, и он милостиво предложил мне свой мудрый совет. Помню, что решение было одновременно элегантным и умным, и что я поклялся воплотить его. К сожалению, на следующий день ничего из этого обсуждения в моей голове не осталось. Последнее, что я помню, это образ: Йорг лежит, развалившись, спит как убитый, и выглядит намного моложе, чем мне казалось. Я натягиваю на него накидку, чтобы укрыть от ночного холода пустыни, а потом иду, опасно шатаясь, в сторону лестницы. Раздумываю, сколько жизней было бы спасено, если бы я просто скатил его с крыши… Многие пьют, чтобы забыть. Алкоголь смоет окончание ночи, сотрёт полезный совет, как и случайный неловкий инцидент по дороге домой. К несчастью, если у вас есть талант подавлять старые воспоминания, накопленные в неприятно трезвом состоянии, тогда алкоголь часто разрушает эти барьеры. Если такое случится, то вместо мирного сна в благословенном забвении глубоко опьянённого человека, вам придётся терпеть кошмары оживших в памяти худших дней вашей жизни. Река виски унесла меня назад в воспоминания об Аде. – Иисусе Христе! Что это была за тварь? – Я выговариваю это между глубокими вдохами, согнувшись пополам, уперев руки в бёдра. Оглядываясь назад, я вижу поднятую пыль, которая отмечает путь нашего поспешного побега от маленького мальчика и его абсурдно громадной собаки. – Ял, ты же сам хотел увидеть монстров. – Говорит Снорри, прислонившись к одному из громадных камней, усеивающих равнину. – Адская гончая… – Я выпрямляюсь и трясу головой. – Что ж, монстров я насмотрелся. Где эта ёбаная река? – Пошли. – Снорри идёт, положив топор на плечо. Что-то кровавое мелькает в смертном свете и отражается от лезвий топора обратно в Ад. Мы проходим ещё милю, или десять, по пыли. Я начинаю различать фигуры вдали – души, бредущие по равнине, или сбившиеся в группы, или просто стоящие там. – Приближаемся. – Снорри взмахивает топором в сторону бесплотного духа человека среди камней в нескольких сотнях ярдов впереди. – Чтобы пересечь Слидр, нужна отвага. Это заставляет многих медлить. – Похоже, этого держит не только недостаток отваги! – Из рук и ног души торчат колья. Снорри качает головой и идёт дальше. – Разум здесь создаёт свои собственные узы. – Так все эти люди обречены странствовать здесь вечно? И они никогда не перейдут реку? – Люди оставляют от себя эхо… – Он медлит, словно пытаясь припомнить слова. – Эхо, разбросанные по всему пространству смерти. Это – сброшенные кожи. Мёртвым приходится оставить здесь всё, что они не могут перенести через реку. – Откуда ты всё это берёшь? – От Кары. Я много месяцев путешествовал с вёльвой к двери смерти – странно было бы, если б я не спросил у неё, что мне ожидать! Это я оставляю без ответа. Сам-то я у неё как раз ничего и не спрашивал, но с другой стороны я и не собирался сюда отправляться. Мы взбираемся на низкий гребень, и за ним начинается спуск. Там под нами течёт река – блестящая серебряная лента в долине, которая вьётся в серую даль. Единственное в этом жутком месте с хоть какими-то признаками жизни. Я дёргаюсь вперёд, но тут земля обваливается и сыплется с обрыва высотой чуть больше моего роста, а у его основания разросся крюк-шиповник, чёрный и скрюченный, каким бывает в лесу после первых морозов. – Нам придётся пройти… – я осекаюсь. На границе шиповника какое-то движение. Я смещаюсь, чтобы разглядеть получше. Это мальчик от мильного камня, он бродит среди шипов, и те начинают блестеть. – Эй! – Оставь его, Ял. Этого не изменишь. Так оно было сотню лет до нашего прихода, и будет продолжаться, когда мы уйдём. Если мы уйдём! – Но… Снорри принимается искать более лёгкий путь вниз. А я не могу тронуться с места. Словно шиповник и меня поймал на крючок. – Эй! Погоди! Не шевелись, и я тебя вытащу. – Я оглядываюсь в поисках такого спуска с утёса, который не заведёт меня в тернии. – Я не пытаюсь выбраться. – Мальчик останавливается и смотрит на меня. Даже с этого расстояния его лицо выглядит кошмарно – кожа содрана шиповником, плоть порвана и усеяна шипами, вонзившимися до самых костей. – Что… – Я делаю шаг назад, поскольку земля под ногами крошится, и песчаная почва осыпается с обрыва. – Какого чёрта тогда ты там делаешь? – Ищу своего брата. – Кровь капает с его губ. – Он где-то там. Он снова бросается на шипы. Они длиной с его палец и на конце каждого маленький крючок, который вонзается в плоть. – Стой! Христа ради! Я пытаюсь слезть вниз там, где утёс опускается, но он обваливается, и я отскакиваю обратно. – Он не остановился бы, если б там был я. – Эти слова звучат неровно, поскольку щёки мальчика порваны. Я уже едва вижу его в зарослях шиповника. – Перестань… – Рука Снорри хватает меня за плечо, и он оттаскивает меня, несмотря на мои возражения. – Нельзя тебе в это ввязываться. Здесь всё – западня. – Он уводит меня прочь. – Мне? Разве это место не поймало тебя на крючок с тех самых пор, как ты впервые услышал о ключе? – Впрочем, это всего лишь слова, без страсти. Я не думаю о Снорри. Я думаю о своей сестре, которая умерла, не родившись. Я думаю о мальчике и о его брате, и о том, что сделал бы я ради спасения своей сестры. Намного меньше этого, говорю я себе. Намного меньше. Я проснулся всё ещё пьяным, и в моей голове стучало так много бесов, что прошла вечность, пока до меня дошло, что я в тюремной камере. Я лежал на жаре, крепко зажмурив глаза от боли, под слепящим светом, который обрушивался через маленькое высокое окно. Я чувствовал себя слишком несчастным, чтобы позвать на помощь или потребовать меня освободить. В конце концов меня нашёл Омар. Не знаю, сколько времени прошло. Достаточно, чтобы через меня прошёл кувшин воды, отчего камера стала вонять чуть больше, чем до моего в ней появления. – Пойдём, старый друг. – Он помог мне подняться и сморщил нос, всё ещё ухмыляясь. Стражники неодобрительно смотрели мимо него. – Зачем вы, северяне, так поступаете с собой? Пить нехорошо, даже если Бог этого не запрещал. Я прошёл, по коридору до сторожки, пошатываясь, морщась и глядя на мир прищуренными глазами. – Я больше никогда не буду пить, так что давай не будем об этом. Хорошо? – Ты хоть помнишь, что с тобой вчера случилось? – Омар подхватил меня, когда я вывалился на улицу, и, закряхтев от напряжения, помог удержаться на ногах. – Что-то насчёт верблюда? – Я припомнил какую-то ссору с верблюдом в предрассветные часы. Он косо посмотрел на меня? Определённо, я решил, что он в ответе за отпечаток копыта на моём заду, и за все прочие несчастья, которые мне пришлось претерпеть от этих зверей. – Йорг! – вспомнил я. – Ёбаный Йорг Анкрат! Он был там, Омар! На той крыше. Ты должен предупредить калифа! Я знал, что между королевствами Лошадиного Берега и Либой идёт вражда, с набегами за море и прочим. А Анкраты в союзе с домом Морроу, а значит, враждуют с Либой. Сложно сказать, что мог бы сделать один человек калифу Либы, особенно если его голова на утро болела, как у меня. Но речь шла о Йорге Анкрате, который уничтожил герцога Геллетара вместе с армией, замком и горой, на которой все они находились. Несколько месяцев спустя после взрыва мы возвращались через Геллет, и небо было по-прежнему… – Иисусе! Взрыв. В пустыне! Это был он, не так ли? – Он. – Омар осенил себя жестом, прося у Аллаха защиты. – Он встречался с моим отцом, и теперь они друзья. Я остановился посреди улицы и некоторое время думал об этом. – Начинает строить свою империю смолоду, да? – Впрочем, это произвело на меня впечатление. У моей бабушки были союзники в Либе – она повсюду заводила знакомства в поисках хороших браков. Но она хотела найти кровь, которая, смешавшись с кровью её сыновей, произведёт ценного наследника – того, кто заполнит прорехи в видениях будущего Молчаливой Сестры… мою сестру. У Йорга Анкрата иные планы, и я раздумывал о том, как скоро они приведут его в Вьену, чтобы представить Конгрессии свою кандидатуру и потребовать трон Империи. – Интересно, как далеко это его заведёт? – Ну и как он тебе? – Омар вернулся за мной – сын калифа ждал меня на пыльной улице. Казалось, его удивительно сильно интересует мой ответ. Я понял, что раньше никогда не видел его так ясно, как сегодня, под гнётом боли, которую причинил сам себе. Омар – мягкий, пухлый, плохой игрок, слишком богатый, слишком дружелюбный. Но когда он так напряжённо смотрел на меня, как смотрел обычно лишь на рулеточное колесо, я понимал, что Матема видела в нём другого человека: того, кто не только внесёт мой ответ в уравнение невероятной сложности, но ещё и решит его. – По силам ли ему его амбиции? – Что? – Я схватился за голову. – Йорг? Не знаю. Мне плевать. Я хочу лишь отправиться домой. ПЯТЬ Омар с Юсуфом пришли на окраины Хамады, чтобы проводить меня. Омар в чёрной мантии студента, а Юсуф, блиставший чёрной улыбкой – в белой, с фрактальными рисунками магистра. Они рассчитали для меня безопасный проезд к побережью с соляным караваном. Они сказали, что путешествие с шейхом Маликом закончилось бы плохо, хотя и не сообщили, с чем был бы связан мой крах – с побуждениями шейха, с джинном или мертвецами, или с непристойными действиями по отношению к его прекрасным дочерям. – Это подарок, друг мой! – Омар кивнул головой в сторону трёх верблюдов, которых подводил его человек. – Ах ты сволочь. – Тебе они понравятся, Ялан! Подумай о том, что в Вермильоне все головы будут оборачиваться в твою сторону, если въедешь на спине верблюда! Я закатил глаза и махнул человеку, чтобы он добавил моё трио к гружёному стаду, щипавшему траву каррас позади меня. Уже скоро все восемь десятков пойдут по дюнам, а порядок будут обеспечивать лишь дюжина торговцев солью, да я. – И передавай Красной Королеве поклон от моего отца, – сказал Омар. – И от моей матери тоже. Мать Омара мне нравилась. Вторая по старшинству жена калифа из шести – высокая нубанская женщина из внутренней части континента, тёмная, как эбеновое дерево и аппетитно-привлекательная. И забавная. Думаю, что чувство юмора Омара досталось ему от отца. Подарить человеку трёх верблюдов, после того, как его заперли за нападение на одного из этих зверей – это подло и вовсе не забавно. Я повернулся к Юсуфу.