– Нет. Я копия Джеймса Алана Кендета. Его изображение, основанное на детальных наблюдениях. – А сам Джеймс? – Он умер больше тысячи лет назад. – Как он умер? – Над городом, в котором он жил, сдетонировало термоядерное устройство. – На бледном лице призрака отразилась печаль. – Что? – Взрыв. – Солнце Зодчих? – Устройство для синтеза… так что подобное солнцу, да. – Зачем Зодчие себя уничтожили? – Гариус напряжённо уставился из-под огромного лба на маленького призрака, парящего над пустой шкатулкой. Тот замерцал, и на долю секунды я увидел, как его кожа запузырилась, словно от воспоминания о жаре. – Нет главных причин. Эскалация полемики. Падает домино, потом следующее, и уже через несколько часов всё обращается в пепел. – Зачем им повторять это снова? – спросил Гариус. – Зачем уничтожать нас? – Чтобы выжить. – Наш дальний предок посмотрел на Гариуса, потом на меня, и снова на Гариуса, словно впервые заметил, что мы люди, а не просто голоса, задающие вопросы. – Дальнейшее использование воли нарушает равновесие… – он помедлил, словно глядя на что-то вдалеке где-то в другом месте. – … уравнения Рехенберга – так его называют. Оно управляет изменениями, которые вы, люди, называете "магией". Если честно, мы тоже называем это магией. Может, один человек из десяти тысяч понимает, что это. Остальные знали, что учёные изменили то, как работает мир, и бам! Магия стала возможной! Суперсилы! Хотя тогда это было не так, как сейчас – пользоваться ей было намного сложнее, и требовалось тренироваться… – Наша магия нарушает равновесие вашего уравнения. – Прервал его Гариус. – Зачем убивать нас? – Если все умрут, то никто не будет пользоваться магией. Возможно, уравнение само себя уравновесит. Изменения могут прекратиться. Мир может выжить, и цифровые эхо, которые находятся в дипнете, сохранятся. – Вы принесёте нас в жертву ради эха? Но… вы же не настоящие. Вы не живые, – сказал я. – Вы – воспоминания в машинах? – Я чувствую себя вполне настоящим. – Призрак Джейс приложил призрачные руки к прозрачной груди. – Я чувствую себя живым. Хочу, чтобы и дальше это продолжалось. В любом случае, если мы не уничтожим вас, то вы уничтожите сами себя, и нас вместе с вами. Тут он говорил дело, вот только мне не нравилось любое дело, в котором меня могли проткнуть. – Так почему мы всё ещё здесь? Почему было только два взрыва? – Есть разногласия. Нет большинства в пользу ядерного решения. Пока. Геллет был несчастным случаем. Хамада была тестом, который пошёл неправильно. – Почему ты всё это нам рассказываешь? – На его месте я не был бы столь откровенным. – Я библиотечная запись. Ответы – моё предназначение. – Но где-то… в машинах… есть полная копия Джеймса Алана Кендета? С его мнениями и желаниями? Призрак кивнул. – Несомненно. – Можно ли повернуть назад колесо? – С неожиданной настойчивостью спросил Гариус. Пауза. – Вы имеете в виду комплекс ИКОЛ в Лейпциге? – Судя по голосу, Джеймс читал по книге. – Ошимское Колесо. Джеймс Алан Кендет кивнул. Очередная пауза. – Это ускоритель частиц, круговой тоннель длиной более двух сотен миль. Рулевое колесо вселенной – вот упрощённый способ понимания тех изменений, которые совершил комплекс ИКОЛ, и продолжает совершать. Двигатели в ИКОЛ поворачивают гипотетическое колесо, циферблат, если вам угодно, изменяя основополагающие настройки реальности. На фоне оборудования в камере столкновений ваши соборы выглядели бы крошечными. Короче, поворачивать нужно машину, а не колесо. – Это машина! – Я уцепился за эту мысль. – Ты тоже машина! Выключи его! – Система изолирована, чтобы предотвратить вмешательство. А физически туда добраться… затруднительно. Поле Рехенберга яростно флуктуирует при приближении. – Что ж, ладно. – Мне сильно захотелось захлопнуть шкатулку, и я протянул к ней руку. Все плохие сказки начинаются в Ошиме, и я-то знал, насколько именно там всё становится плохо при приближении. Я положусь на то, что бабушка нас спасёт. – Значит, ничего не поделать. – Моей руке стало холодно, даже когда пальцы ещё не коснулись шкатулки, словно я сунул её в холодную воду. – Обнаружено затруднение. – Проговорил оригинальный голос шкатулки, ни мужской, ни женский – не человеческий. Призрак нашего предка замерцал и исчез, а на его месте появился пожилой мужчина с вытянутым лицом. Постояв перед нами с секунду, он исчез, и на его месте появилась молодая женщина с короткими волосами и тёмными кругами вокруг глаз, не красивая, но привлекательная. Оба были странно знакомы. – Стоп, – сказал я, и женщина осталась. – Аша Лауглин, – сказал безвозрастный голос и затих. Женщина посмотрела мне в глаза. – К… как ты умерла? – Я отдёрнул руку. Что-то в её взгляде меня напугало. – Я не умерла, – сказала она. – Ты всего лишь эхо, история в машине, мы знаем это. Как умерла настоящая Аша? – Она не умерла. – Аша взглянула на Гариуса и снова перевела взгляд на меня. – Что с ней случилось в День Тысячи Солнц? – Она преобразовалась силой воли. Её личность нанеслась на негативное энергетическое состояние тёмной энергии вселенной. – Что? – Она стала бестелесной. – Что? – Духом. – Тёмным духом. – Я уставился на женщину. – Аслауг? – Да, она попала в ловушку мифологии людей, которые заново населили северные регионы. Вера множества нетренированных умов оказалась сильнее её воли. Я подумал об Аслауг, дочери Локи, рождённой изо лжи, о её паучьей тени и о чудовищной форме, которую она приняла в тот день, когда прорвалась в дверь аномагов в Ошиме. – Сочувствую. Призрак Зодчего пожала плечами. – Эта судьба не уникальна. Многие из нас попадают в ловушку тех историй, которые о нас рассказывают другие, или мы сами. – И она уставилась на меня, сурово и насмешливо, чем ещё сильнее напомнила Аслауг. Подтекст мне не понравился, так что я возмутился: – Ну, я-то не… – Прямо сейчас тебя пытается захватить история о прекрасном принце, Ялан. А есть и другая история, которую ты рассказываешь сам себе, и она может затащить тебя на совсем другую дорожку. – Для библиотечной записи ты очень уж разговорчива. – Я снова протянул руку, чтобы захлопнуть шкатулку. – Никогда не любила играть по правилам, Ялан. – И она улыбнулась такой знакомой мне тёмной улыбкой. Стук в большие двери тронного зала заглушил всё, что я мог бы ответить, и тут же, не ожидая отклика, ворвался глава дворцовой стражи. – Стюард, маршал, атака на город! Мертвецы в реке! ДВЕНАДЦАТЬ Атака началась с обоих берегов Селина, и возвестил о ней плот из трупов, плывший по течению. Больше сотни трупов, и, судя по цветам остатков одежды, это были погибшие на войне вторжения Орланта в Рону. Когда им наперерез вышли лодки, быстро стало ясно, что среди трупов спрятались болотные гули – они держались по краям, высовывая из воды лишь тёмные головы, или лежали пластом на спутанных телах, держа наготове духовые трубки. – Железным Копытам соединиться с нами на Моранском мосту! – Выкрикивал я приказы, мчась верхом в сторону Лошадиных ворот на выход из дворца. Став маршалом, я получил прекрасного жеребца по имени Убийца – огромного горячего зверя. Хотя управлять им было нелегко – он вечно норовил сорваться в галоп. – Передайте принцу Мартусу, пусть держит Седьмую у дворцовых ворот, пока не разберёмся в ситу… Тпру! – Я повернул голову Убийцы и наклонился вперёд, поскольку он попытался встать на дыбы. – Пусть отправит гонцов на все крепостные башни! – Есть, маршал! – Капитан дворцовой стражи следовал за мной из тронного зала с пятью своими людьми, получая, и, будем надеяться, запоминая приказы, которые я выкрикивал, выводя Убийцу из стойла. Теперь вокруг меня были капитан Ренпроу и десять верховых гонцов из регулярной дворцовой стражи, и я взмахом потребовал открыть ворота. Мы собирались отправиться на Моранский мост – лучшую обзорную площадку, с которого были видны берега Селина, и левый и правый, и вверх и вниз по течению. Рапорты, полученные мной, устарели уже на полтора часа – кто знает, где сейчас шли сражения, и в каком положении мы оказались. "Железное Копыто" – это нынче всего лишь питейный клуб для богатеньких сынков аристократов, но до того, как бабушка их распустила, они все были офицерами кавалерии, и, хотя от лансьеров в городе мало толку, они по крайней мере смогут быстро прибыть, куда требуется. Я заметил одного из стражников, Дубля, который направлялся куда-то по какому-то поручению, и отправил его в Римский зал с приказом охранять здание. Он был самым молодым из отцовских стражников, и возможно единственным из всех, кто ещё мог хоть что-то соображать в сражении. – И не позволяй никому, кого не знаешь, пройти внутрь, живому или мёртвому! Особенно мёртвому. Даже если ты его знаешь! Дубль бегом направился в сторону зала, и я в последний раз осмотрелся. Тени Миланского дома тянулись в сторону Внутреннего дворца, словно это Гертет тянулся к трону своей матери. Солнце светило низко над стенами, без жары. День заканчивался.