Я потянулся к ближайшей горе риса и начал насыпать его на свою тарелку. Может, мне удастся организовать несчастному созданию достойное погребение, и никто и не заметит. К несчастью, на этом семейном пиру я был главной диковинкой, и большинство глаз смотрели на меня. Даже дюжина баранов выглядела заинтересованно. – Вы голодны, мой принц! – Данелль сидела справа, и её колено касалось моего всякий раз, как она тянулась вперёд, чтобы положить себе на тарелку финик или оливку. – Очень, – сказал я, наваливая рис на чудище на моей тарелке. На твари осталось так мало плоти, что это был практически ухмыляющийся череп. Среди приборов, разложенных у моей тарелки, была совкообразная ложка, а значит, в еде предполагалось хорошенько покопаться. Я размышлял, вежливо ли использовать для глаз ту же ложку, что и для мозгов… – Отец сказал, что ха'тари думает, будто вы упали с неба. – сказала Лила с той стороны стола. – И вас преследовала демоница! – хихикнула Мина, самая юная из них. Она тут же умолкла под резким взглядом старшего брата, Махуда. – Ну, – сказал я. – Я… Что-то зашевелилось под моей горой риса. – Да? – Тарелль сбоку от меня, и её колено, обнажённое под шёлком, касалось моего колена. – Я определённо… Проклятье! Вот снова, что-то извивалось, словно змея под землёй. – Я… шейх сказал, что ваш человек упал с верблюда. Мина была стройняшкой, но безрассудно прекрасной, и ей, наверное, не исполнилось ещё и шестнадцати. – Ха'тари не наши. Сейчас это мы в их руках, поскольку у них деньги отца. Мы в их руках, пока не прибудем в Хамаду. – Но это же правда, – сказала Данелль обольстительно хриплым голосом у моего уха. – Ха'тари скорее скажет, что луна спустилась слишком низко и сбила его с седла, чем признает, что он сам упал. Все громко засмеялись. Из моего захоронения показался фиолетовый язык барана, извивавшийся среди ароматного жёлтого риса. Я ткнул его своей вилкой, пригвоздив к тарелке. Внезапное движение привлекло внимание. – Язык мне нравится больше всего, – сказала Мина. – А мозг просто божественен, – объявил шейх аль Хамид во главе стола. – Мои девочки перемололи его с финиками, петрушкой и перцем, а потом вернули в череп. – Он поцеловал кончики пальцев. Пока он привлекал внимание своих детей, я быстро отрезал язык и яростно распилил его на шесть частей, если не больше. – Умение прекрасно готовить это большое преимущество для жены, не правда ли, принц Ялан? Даже если ей никогда не придётся готовить, хорошо, если она знает, какие указания дать прислуге. – Шейх снова посмотрел на меня. – Да. – Я перемешал кусочки языка с рисом и навалил на них ещё риса. – Несомненно. Похоже, шейху это понравилось. – Дайте бедняге поесть! Пустыня разожгла его аппетит. Несколько минут мы ели в относительной тишине. Все путешественники наслаждались пищей после долгих недель скудного рациона. Я налегал на рис по краям своего захоронения, не желая подносить ко рту испорченную баранину. Рядом со мной прелестная Тарелль раскрыла свою баранью голову и принялась вычерпывать мозги в свой ротик, который внезапно стал куда менее желанным. Ложка неприятно царапала по внутренней поверхности черепа. Я знал, в чём дело. В мёртвых землях ключ Локи был невидим для Мёртвого Короля. Возможно, это шутка Локи – что ключ можно обнаружить лишь вне досягаемости. Какой бы ни была причина, мы могли путешествовать по мёртвым землям, куда меньше опасаясь Мёртвого Короля, чем за весь год до этого в мире живых. Конечно, там хватало опасностей от прочих тварюг, но это уже другое дело. А теперь, когда ключ снова оказался среди живых, любая мёртвая тварь могла охотиться за ним ради Мёртвого Короля. Я почти не сомневался, что бараны девушек повернули выпученные глаза в мою сторону, и не осмеливался соскрести рис со своего, поскольку боялся, что тварь уставится на меня. Постоянно накладывая из тарелок в центре, мне удалось съесть огромное количество еды, при этом увеличивая гору на моей тарелке. После стольких месяцев в мёртвых землях потребовалось бы нечто большее, чем отрубленная голова на моей тарелке, чтобы отбить у меня аппетит. Я выпил из своего кубка не меньше галлона, постоянно наполняя его из ближайшего кувшина – к сожалению, всего лишь вода, но после мёртвых земель нужна была небольшая река, чтобы утолить мою жажду, и пустыня её лишь усиливала. – Та опасность, о которой, по твоим словам, ты явился нас предупредить. – Махуд оттолкнул свою тарелку. – В чём она заключается? – Он сложил руки на животе. Он был стройным, как его отец, но выше, с резкими чертами, рябой, и мог лёгким движением лица сменить дружелюбие на враждебность. – Катастрофа. – Я воспользовался возможностью оттолкнуть свою тарелку. Если не можешь доесть со своей тарелки, то это воспринимается как комплимент щедрости ливанского хозяина. Я надеялся, что мою тарелку просто посчитают бо?льшим комплиментом, чем обычно. – Не знаю, какую форму она примет. Молюсь лишь, что мы будем достаточно далеко от неё. – И Бог послал неверного доставить это предупреждение? – Божественное послание священно, на чём бы оно ни было начертано. – За эту жемчужину мне стоило бы поблагодарить епископа Джеймса. Если уж не смысл, то по крайней мере эти слова он вбил мне в голову, после того, как я украсил стену уборной пассажем из библии о том, кто к кому прилепится. – И, разумеется, нельзя винить посланника! Этот закон старше цивилизации. – Я выдохнул от облегчения, когда мою тарелку унесли без лишних слов. – А теперь десерт! – Шейх хлопнул в ладоши. – Поистине пустынный десерт! Я с нетерпением посмотрел на слуг, которые вернулись с расставленными по рукам квадратными тарелками поменьше, и почти ожидал, что увижу блюдо песка. Я бы предпочёл блюдо песка. – Это скорпион, – сказал я. – А у вас острый глаз, принц Ялан. – Махуд бросил на меня мрачный взгляд поверх своего кубка с водой. – Засахаренный скорпион, принц Ялан! Как ты мог жить в Либе и не попробовать его? – Шейх выглядел смущённым. – Это величайший деликатес. – Колено Тарелль ударилось в моё. – Уверен, мне он понравится. – Проговорил я сквозь стиснутые зубы. Зубы, которые и не думали раскрываться, чтобы впустить тварь. Я таращился на скорпиона – чудище длиной в девять дюймов от изгиба хвоста, нависавшего над его спиной, до громадных одинаковых клешней. Арахнид был слегка прозрачным, а его панцирь – оранжевым и блестел от какой-то сахарной глазури. Будь этот скорпион чуть больше, и его можно было бы спутать с лобстером. – Есть скорпиона – утончённое искусство, принц Ялан, – сказал шейх, привлекая наше внимание. – Во-первых, не вздумай съесть жало. Насчёт остального обычаи разнятся, но у меня на родине мы начинаем с нижней части клешни, вот так. – Он взялся за верхнюю часть и вставил нож между двумя половинками. – От небольшого поворота хрустнет… Уголком глаза я заметил, как скорпион на моей тарелке дёрнулся в мою сторону на негнущихся ногах, шесть глазированных конечностей скребли по серебру. Я изо всех сил врезал кубком по спине твари, раздавив её – ноги разлетелись вдребезги, осколки полетели во все стороны, мутный сироп потёк из разломанного тела. Все девять аль Хамидов в изумлении уставились на меня, раскрыв рты. – А-а… это… – Я попытался сочинить какое-нибудь объяснение. – Вот как делаем мы там, откуда я родом! Тишина натягивалась, быстро превращаясь из неловкой в неуютную, но наконец, шейх, громко рассмеявшись, обрушил кубок на своего скорпиона. – Не изысканно, зато эффективно. Мне нравится! – Двое из его дочерей и один сын последовали его примеру. Махуд и Джамин смотрели на меня прищуренными глазами, разрезая свой десерт кусочек за кусочком в строгом соответствии с традицией. Я посмотрел на покрытое сиропом месиво фрагментов на своей тарелке. От скорпиона сохранились лишь клешни и жало. Мне по-прежнему не хотелось его пробовать. Напротив меня Мина сунула в свой прелестный ротик липкий ломоть разломанного скорпиона, не прекращая улыбаться. Я взял кусок – острый и сочащийся гноем – надеясь как-то отвлечь внимание всех, чтобы я мог выбросить эту штуку. Жаль, что язычники так не любят собак. Гончая на пиру всегда поможет избавиться от нежеланной еды. Со вздохом я направил фрагмент в сторону своих губ… Когда внимание всех, наконец, отвлеклось, я и сам слишком отвлёкся, чтобы воспользоваться возможностью. В один миг мы сидели, освещённые дрожащим светом дюжины масляных ламп, а в следующий мир снаружи засиял ярче пустынного полудня, слепя даже сквозь стены шатра. Я видел на ткани резкие тени верёвок и очертания пробегавшего слуги. Яркость света росла от невероятной до невозможной, и снаружи послышались крики. Меня окатила волна жара, словно я вышел из тени на солнце. Едва я успел встать, как сияние исчезло, так же быстро, как появилось. Казалось, в шатре внезапно стало темно. Не в силах разглядеть, что происходит вокруг, я запнулся за Тарелль. Мы беспорядочно покинули шатёр, и увидели, как вдалеке поднимается громадная колонна огня. Такая огромная колонна огня, что она поднялась в небеса, а потом расплющилась о крышу неба и завернулась сама на себя в клубящемся грибовидном облаке пламени. Долгое время мы таращились в тишине, игнорируя крики закрывавших лица слуг, панику животных и запах гари от шатров, которые, похоже, готовы были вот-вот заполыхать. Даже в этом хаосе у меня было время подумать о том, что всё идёт довольно неплохо. Я не только сбежал из мёртвых земель и вернулся к жизни – я только что определённо спас жизнь богатея и его прекрасных дочерей. Кто знает, как велика будет моя награда, или как прекрасна! Отдалённый грохот заглушил крики людей и животных. – Аллах! – Шейх Малик стоял около меня, и ростом он был всего лишь мне по плечо. На своём верблюде он казался выше. В дело вступила удача старого доброго Ялана. Всё шло как по маслу. – Это там, где мы его нашли, – сказал Махуд. Громыхание стало рёвом. Мне пришлось повысить голос, кивнув и пытаясь выглядеть мрачно. – Мудро было с вашей стороны послушать меня, шейх Ма… Джамин перебил меня. – Этого не может быть. Это было двадцать миль назад. Ни один огонь нельзя увидеть на таком… Дюны перед нами взорвались – сначала самая дальняя, потом следующая, и следующая, и следующая, так быстро, как человек может стучать по барабану. Потом мир вокруг нас взмыл вверх, и всё полетело – шатры, песок и тьма. ДВА Наверное, я на миг потерял сознание, поскольку очнулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как больше дюжины обезумевших от ужаса верблюдов с выпученными глазами, мчится прямо на меня. Я закачался, плюясь песком, и нырнул вбок. Если бы у меня была секунда подумать, то я бы бросился в другую сторону. А так я почти немедленно врезался в кого-то, кто всё ещё потрясённо стоял, пока грохот взрыва затихал вдали. Мы оба полетели почти по задуманной мною дуге, но упали, не долетев до точки, где я оказался бы, не будь на моём пути препятствий. Я изо всех своих сил попытался вытащить кричащего компаньона из-под себя, чтобы прикрыться им, как щитом, но в итоге схватил обеими руками лишь марлю, а потом по моей заднице топнула нога верблюда, который с грохотом помчался дальше. Постанывая и вцепившись в зад, я перекатился на бок, обнаружив, что, похоже, раздел и возможно убил одну из дочерей шейха. Лунный свет скрывал детали, и из-за растрёпанных волос я не мог понять, которая это из четырёх. С обеих сторон ко мне из клубов песка в ночи подбежали люди. Где-то кто-то вопил, но звук казался приглушённым, словно громкость взрыва свела на нет все остальные звуки. Старшие сыновья шейха подняли меня на ноги и железной хваткой держали мне руки, даже когда я поднялся. Седой слуга, у которого кровь шла носом и блестела левая половина лица, прикрыл мёртвую дочь своей накидкой, и остался обнажённым по пояс, выставив напоказ впалую грудь и обвисшую стариковскою кожу. Сыновья кричали мне вопросы или обвинения, но ни один из них не пробился через звон в моих ушах. Спустя минуту песок совсем улёгся, и луна осветила развалины нашего лагеря. Я стоял, полуоглушённый, с ножом Джамина у моего горла, а Махуд кричал обвинения, в основном о своей сестре, словно разрушения лагеря были ничем по сравнению с её обнажённой грудью. Пусть даже и прекрасной. Странно, но я не чувствовал страха. От взрыва я как-то разделился, словно парил за пределами своего тела – равнодушный наблюдатель, которого окружающее занимало в той же мере, что и ярость Махуда или ладонь Джамина на рукояти клинка, прижатого к моей шее. Выглядело так, будто здесь прошёлся ураган, не оставив стоять ни одного шатра. Те, кто были внутри, когда ночь озарилась, остались по большей части невредимыми. А те, кто остались снаружи, получили ожоги на незащищённых участках кожи, обращённых к взрыву. Ха'тари в патруле пострадали немного, хотя один, кажется, ослеп. Но кочевники, которые сидели в темноте вокруг своего молитвенного шеста, получили сильные ожоги, как и слуги. Верблюды убежали, но многие караванщики собрались у основания ближайшей дюны, где лечили раненых. А я остался на открытом песке с двумя братьями и тремя слугами. Ночью в пустыне было чертовски холодно, и я заметил, что дрожу. Братья, наверное, решили, что это от страха, и Джамин мерзко мне ухмыльнулся. Но некоторые катаклизмы настолько ужасны, что мой обыкновенный страх просто доходит до предела и уносится прочь – и прямо сейчас мой страх по-прежнему блуждал где-то в ночи. Так было до тех пор, пока шейх Малик не появился из дюн с двумя ха'тари, которые вели полдюжины верблюдов – тогда я неожиданно пришёл в себя и запаниковал, вспоминая его беззаботную болтовню о золочении яиц любого мужчины, который коснётся его дочерей. – Я её не касался! Клянусь! – Не касался кого? – Шейх оставил верблюдов ха'тари и подошёл к маленькой группке вокруг меня.