ШЕСТНАДЦАТЬ – Маршал! – Говорил из-за плеча Ренпроу. – Вы не можете идти туда один! – Здесь нам нужен каждый человек. – На самом деле я не хотел идти один, но нам и впрямь у места прорыва нужен был каждый человек. – Я тоже пойду. Только дайте мне собрать отряд. – Он схватил меня за руку. – Верховой отряд? С лошадьми? – Мой жеребец и лошади людей, приехавших от Моранского моста, стояли у таверны в сотне ярдов по Аппанской улице. Понадобилась бы вечность, чтобы собрать их всех вместе, а многие лошади не очень-то любят новых всадников. – Поеду я. – Он протянул руки и схватил за плечи двух солдат. – И эти люди смогут поехать с нами. В конюшнях есть курьерские лошади. – Капитан, вы больше всех знаете об обороне города. Вы нужны здесь. Этих двух я возьму. Добравшись до края толпы солдат и стенной стражи, я неожиданно почувствовал, что не хочу уходить. Казалось очень плохой мыслью ступить за границы скопления народа, во тьму. Люди сбились вместе, словно овцы в загоне, так плотно, что мне приходилось с силой проталкиваться среди них. Страх сближает нас, собирает животных перед хищником, хотя казалось, что только я представляю себе природу угрозы, которая охотится этой ночью. Мёртвые замолчали. Это значит, что нежить ушла. Хотелось бы мне думать, что она отступила за стену к какой-нибудь дьявольщине снаружи посреди огненной бури. Но, глядя в темноту, я знал, что это не так. Нежить теперь рыскала в моём городе. Там, на улицах. Свободно бродила среди невинных, и поверьте мне, перед древней злобой нежити все мы невинны. Мне понадобились все мои скудные запасы отваги, чтобы покинуть укрытие из людей. На открытом пространстве, в сопровождении пары стражников, лишь чувство гордости двигало меня вперёд. Гордость всегда была моим самым смертельным недостатком характера. Хуже даже проклятия, передавшегося от бабушки через кровь, от которого я склонен был превращаться в берсерка, когда меня доводили до черты. Гордость заставляет человека вертеться на кончике ожиданий других людей. Как часто я метафорически (а иногда и буквально), влезал в огонь под взглядом Снорри, а мой законный инстинкт мчаться в противоположную сторону сокрушала тяжесть его уверенности во мне? Я взял лампу, висевшую на прилавке пекаря, покинутом, когда толпа в панике разбежалась, и направился в сторону конюшни. Свет дрожал в моих руках. Я быстро шёл в темноте по Аппанской улице, а два солдата шагали за моей спиной. На Аппанской улице царила зловещая тишина, не было слышно никаких звуков, кроме криков сражения у стены. Предательские щели света в верхних окнах и редкие движения теней за закрытыми ставнями – больше ничего не выдавало тот факт, что город не был оставлен. – Тихо. – Я вытянул руку, останавливая солдат, и вытащил меч. Двери конюшни были открыты. Я слышал топот и ржание лошадей изнутри. – Что-то их напугало. – Сколько угодно мертвецов могло ускользнуть от схватки у ворот – один из них мог прятаться в темноте за дверью, тихий и окровавленный. Я поднял лампу. – Иди первым. – Кивнул я солдату поздоровее – крепкому парняге, хотя он и был на пару дюймов ниже меня и на пару фунтов легче. – Сэр. – Он посмотрел на меня с видом "почему я", но раз уж в Вермильоне не найти было человека, который настолько ниже меня по званию, он шагнул вперёд. Я передал ему свою лампу, и он, толкнув мечом дверь, протиснулся внутрь, так неохотно, словно человек, опускающий руку в банку с пауками. – Маршал, всё чисто. – Уверен? – Тут одни лошади. Наверное, дым их напугал. – Я пошёл за ним внутрь. Убийцу ему без риска для себя не вывести, иначе я остался бы на улице. Через две минуты на дороге стояли Убийца и две курьерские лошади. Я вскочил в седло и почувствовал себя немного лучше, как обычно и бывает, когда подо мной четыре ноги. Для моей чести, возможно, было и неплохо, что город осаждён со всех сторон, поскольку если бы я знал, что где-то есть открытые ворота, то меня бы уже переполняло искушение пустить коня в галоп и мчаться, пока не окажусь где-нибудь в безопасности. – Во дворец! – Я указал мечом в подходящем направлении, сжал поводья в руке с лампой и с грохотом поехал. Даже в отчаянном положении есть некоторое удовольствие в том, чтобы быстро ехать верхом по пустым улицам города, которые не бывают пустыми никогда. За всю мою жизнь, каким бы поздним ни был час, я не мог пустить лошадь во весь опор по Вечерней дороге или по площади Западной Звезды. Вечернюю дорогу я вообще ни разу не видел без дюжины пьянчуг, пары городских стражников, а то и лордика, преследующего юную женщину, которая вовсе не дама… а днём здесь и вовсе было не пройти, не потолкавшись с половиной Вермильона. Грохот копыт Убийцы эхом отражался от стен. На Игольном углу моё внимание привлёк женский крик. Я посмотрел наверх и увидел её в высоком окне, на верхнем этаже у Меликана – замечательного портного, у которого я оставил по меньшей мере скромное состояние. – Принц Ялан! Я натянул поводья. Я уже сильно опередил двоих бездельников, которых выбрал мне в компанию капитан Ренпроу, и окрик по крайней мере давал мне повод подождать их. Быстро оглянувшись в поисках прячущихся мертвецов и крадущихся по крышам болотных гулей, я крикнул в ответ: – Да? – Я думал, что у меня найдётся больше слов, но, похоже, "да" здесь было достаточно. – Вы… вы едете во дворец? Возьмите меня с собой… – Похоже, она меня знала. Выглядела она немного знакомо – по крайней мере, юная и симпатичная. – Я спешу… любезная. – Губы хотели сказать "Мэри", но, я предпочёл не гадать, а произнести "любезная". Надеялся, что маршалы так и говорят. С грохотом подъехал мой эскорт – опыта верховой езды у них явно было маловато. – Подождите меня! – Любезная убралась окна, а потом, словно вспомнив что-то, снова высунула белое лицо. – В Трущобах бродит ужас. Убивает людей и заставляет их тела плясать. – С этими словами она убралась, видимо, направляясь в сторону лестницы. – Вперёд! – Я ударил пятками Убийцу по бокам, и он помчался вперёд. Я даже не почувствовал на этот счёт никаких угрызений совести. Я отвечал за спасение города, а не каждого жителя в отдельности. И к тому же Мэри – а я смутно припоминал что-то о том, как втиснулся в примерочную с этой девушкой, и нашёл её весьма любезной – будет в большей безопасности над безымянным портным, чем во дворце. Мы скакали по тёмным улицам, иногда выезжая на площади, где луна, теперь уже показавшаяся над крышами, заливала серебром камни мостовой. На площади Реймонда, в четверти мили от бабушкиных железных ворот, внезапно подул резкий ветер, поднявший в воздух пыль и жалящий песок. Летали по спирали сухие листья, старые клочья, поднимались в вихре серые обрывки, захваченные пылевым бесом. – Клок-и-боль! – Крикнул человек позади меня. – Быстрее! Что-то резануло мне по щеке. Я наклонил голову и пустил Убийцу в галоп, слыша крик одного из своих солдат, и глухой удар, когда он упал на землю. Раздавались новые крики, а потом – рваное и жуткое бормотание, которое стихало, по мере того, как мы уезжали. С грохотом мчась в сторону начала улицы, я увидел, как на дорогу вышел человек и повернул в нашу сторону, широко разведя руки. То, что осталось от его кожи, клочьями свисало с влажных рук. Когда до него оставались последние ярды, я увидел, что им двигало – скелетообразная тварь, какой-то жуткий ухмыляющийся бес с явственными чертами насекомого. Человек раскрыл рот, чтобы заговорить, но я сбил его лошадью, не дав сказать ни слова. Меня трясло холодной дрожью, даже когда Убийца увёз меня прочь. Дух из вихря овладевал человеком очень похоже на то, как, должно быть, нежить седлает жертву. Хотя нежить добивается более близкого соединения – она берёт взаймы плоть нерождённого и высвобождает его потенциал новыми ужасными способами. Я снова ударил пятками, и мы мчались уже с немыслимой скоростью, копыта Убийцы едва не проскальзывали, когда мы заворачивали за очередной угол. Чтобы убраться от этой твари подальше, мне любой скорости было мало. Свернув за угол минуту спустя, я оказался перед дворцовыми стенами. Луна теперь неслась над крылом Генуэзской башни – кровавая луна, покрасневшая от дыма десяти тысяч горящих домов. Я мчался лёгким галопом, а оставшийся в живых солдат ехал далеко позади. Стены дворца, моего вечного прибежища, никогда ещё не были такими желанными. И, к сожалению, никогда ещё они не казались такими низкими. В кои-то веки я разделял печаль моей бабушки, что история снабдила монархию Красной Марки роскошным замком, погружённым в искусство и культуру, а не мрачной крепостью, которая грозила бы городу вокруг. Почти немедленно я заметил Мартуса. Его командирский шатёр, установленный в нескольких ярдах от стен, пьяно покосился – между камнями мостовой мало куда можно было вбить колышек. На улице выстроилось около сотни солдат, и все расширенными глазами вглядывались в ночь, словно знали, сколько в ней призраков. Возле лошади Мартуса у шатра стояла пара конюхов, там же были два гонца в сёдлах и трио барабанщиков, согнувшихся под тяжестью своих инструментов. У входа в шатёр стояли два младших офицера. – Мартус! – Взревел я, проезжая через ряды пехоты. – Мартус! – Генерал… – Что? – Оборвал Мартус своего адъютанта, выныривая из шатра. В одной руке он держал шлем, на кирасе виднелась засохшая кровь. Выпрямившись, он увидел меня. На его лице воинственность боролась с виной – необычно для Мартуса, обычно там была только воинственность. Я спрыгнул со спины Убийцы и встал перед Мартусом, немедленно пожалев, что потерял преимущество высоты. – Какого чёрта ты здесь делаешь? Ты получил послания? Ты что, не видишь ёбаный дым? – Я ткнул в ту сторону, на тот случай, если он не заметил клубы дыма над отсветами пожарищ вдалеке. – У ворот большая битва… и мы терпим поражение! – Я оглянулся. – И, Бога ради, где остальные твои люди? Живо отправляй их к Аппанским воротам! Мартус выпятил грудь передо мной, как часто делал и раньше – обычно это была прелюдия к тому, чтобы сбить меня с ног, если я не успею ретироваться. – Гертет приказал мне остаться. – Сказал он сердито, но как человек, которого застали за тем, что он делать не должен. – У меня приказ патрулировать улицы вокруг дворца восемью отрядами из пятидесяти. – Насрать с высокой колокольни, что там сказал дядя Гертет! – во мне рос такой гнев, какого я не чувствовал уже многие годы… наверное, с тех пор, как мне было семь, и Мартус ударом головы вывел меня из битвы, в которой я побеждал. – Я маршал Вермильона, и я командую его войсками, и вы, генерал, подчиняетесь мне! Тогда Мартус меня удивил. Сначала он фыркнул из-за стиснутых от гнева зубов, а потом со вздохом медленно выпустил воздух из выпяченной груди и умолк. – Дошли вести, что Красная Королева пала. Какой-то рапорт о том, что армия в Словене окружена… стрела… Гертет объявил себя королём. Плечи Мартуса поникли, и я вспомнил бледного Дарина, лежащего у Аппанских ворот. Они были почти близнецами – одинакового роста, Мартус чуть шире в плечах, и с менее изящными чертами лица. Я видел, как умирал Дарин, и его имя рвалось из моих плотно сжатых губ. Я увидел в Мартусе, возможно впервые, и мужчину и мальчика, не соперника, не задиристого брата, но сына, как я сам, соревновавшегося за любовь отца, которому нечего было нам дать. Когда умерла мать, из отца будто вытащили пробку, и всё, что она в нём видела – задор, страсть, энергичный интерес к миру, который и делает нас живыми – всё это вытекло из него, оставив совсем пустым. – Мартус, собирай своих людей и отправляйся к Аппанским воротам. Если мы проиграем там, то проиграем везде. Если не удержим городские стены, то и стены дворца не выстоят. Если он настоящий король, то сердитый король лучше мёртвого, не так ли? Мартус кивнул. – Я отправлю гонцов. – Бери моего человека. – Я указал на выжившего солдата, который приехал со мной от Аппанских ворот. – Он может ехать верхом так же быстро, как бегают твои солдаты. Почти. Мартус рассеянно кивнул, глядя на тёмную Королевскую дорогу – из-за ставней домов не вырывалось ни полоски света. – Но король он или нет, идиот или нет, вряд ли наш дядя совсем не прав – там что-то на самом деле есть, что-то приближается оттуда… Причём, близко. И это не твоя битва у ворот… – Возможно. – Я тоже это чувствовал. – Но мы не можем позволить городу пасть. – Я направился к главным воротам. – И дворцовая стража нам тоже нужна! – Он тебе их никогда не отдаст! – Крикнул Мартус мне в спину. – Надо попробовать! – Отмахнулся я и зашагал на встречу с новым королём Вермильона. СЕМНАДЦАТЬ Я подошёл к огромной решётке. Вкупе с надвратной башней, из которой она опускалась, это было, возможно, единственное военное сооружение во всём дворце. Основная стена была не больше двадцати футов в высоту и не толще меча. А дальше от надвратной башни она местами опускалась и ниже пятнадцати футов. Мартус сказал, что Гертет никогда не отпустит стражу. – Мне ли не знать тру?сов! Я найду способ! – сказал я себе, раз уж брат остался за пределами слышимости. Я не сказал о Дарине. Наверное, не хватило храбрости. Слова никак не хотели выходить, а если б и захотели, я бы не доверил себе их произносить. Возможно, никто из нас не переживёт эту ночь. А если переживём, то днём найдётся время погоревать. У главных ворот я не увидел ни стражи на стенах, ни часовых в будках по обе стороны ворот, ни следа движения в бойницах или в дырах-убийцах. Я вытащил меч и постучал навершием по металлической шишке в том месте, где пересекались два прута решётки. – Открыть ворота!