Долгое время не было никакого ответа, а потом из глубокой тени на дальнем конце тоннеля показалась фигура и не спеша приблизилась, на ходу открывая лампу, чтобы взглянуть на меня через решётку из дуба и железа. Тощий парень в серо-зелёной форме Марсейльской башни, с копьём на плече. Железный шлем на его голове выглядел старше Красной Королевы. – Открывай чёртовы ворота. – Я снова застучал. – Не знаю точно, как это делается, ваш милость. – Его этот факт не очень-то беспокоил, и скорее всего он говорил правду, поскольку обычно он, наверное, располагался не на виду, охраняя заключённых Марсейльской тюрьмы. – Твоё имя, стражник. – Требование, не вопрос. – Роноло Даль, коли вам угодно. – Он щёлкнул каблуками, хотя на самом деле щелчка не получилось. – Мне это не слишком угодно. А теперь, стражник Даль. Открыть. Ворота. – Эти ребята нечасто встречаются с королевскими особами и слабо разбираются в том, как себя вести. Я понятия не имел, как Роноло оказался на страже ворот дворца Красной Королевы, видимо, по своей воле, но это не сулило ничего хорошего. – Не могу, ваш милость. Приказ короля. Никого не впускать, никого не выпускать. – Прости? – Я приложил руку к уху и прижался к тяжёлым доскам. Роноло повторил за мной, наклонившись и повысив голос: – Никого не впускать, никого не выпускать. Я шустро сунул руку в маленький квадрат между вертикалями и горизонталями, схватил его за затылок и прижал к решётке. Второй рукой я повернул меч и приставил кончик к его шее. – Я маршал вооружённых сил этого города. Я принц Красной Марки, внук Красной Королевы, и я живу в этом дворце двадцать лет. Поверь, Роноло, я прошёл дорогами самого Ада, и то, что сделаю с тобой, если откажешься мне подчиняться, заставит рыдать всех чертей Сатаны. – Я отпустил его. – Живо. Открой ворота. Страх бывает великолепным наставником – хотя у Роноло и не было настоящих причин меня бояться, раз уж он стоял теперь вне досягаемости моего меча, но всё равно он торопливо ушёл разбираться со сложными подъёмными механизмами. Две минуты, которые прошли, пока решётка не начала подниматься, были очень длинными, и в это время я рассматривал весьма вероятную возможность того, что Роноло просто бежит, не останавливаясь. Вглядываясь в темноту внутреннего двора за воротами, я понял, что меня преследуют видения младенца, такой мягкой и розовой девочки, мирно спящей в колыбельке, в то время как болотный гуль медленно, но верно крадётся к ближайшему окну. Глупость, конечно. Маленькая Ниа Дарина будет в безопасности в руках Миши, со всеми придворными стражами Римского Зала. И Лиза тоже, подумал я. Вышагивает по своей комнате в гостевом крыле, ждёт возвращения Барраса. Хватит ли мне храбрости рассказать о его судьбе, если я её встречу? Мне ли не знать трусов. Я знал, что ничего не скажу. Решётка начала открываться, заставив меня вздрогнуть. Целый дюйм она медленно ползла вверх, и остановилась. Потом ещё один. Я представил себе, что Роноло сам крутит огромную лебёдку. Ещё дюйм. Я убрал меч в ножны. И в лучшие времена глупостью было бы носить обнажённую сталь во дворце. Но всё же, в тот миг, как рукоять коснулась кожи ножен, я тут же почувствовал себя уязвимым. Я перекатился под решёткой, как только щель стала достаточно широкой. Доспехи сговорились с гравитацией, чтобы мне было тяжело подниматься на ноги. Это напомнило мне, какой громоздкой может быть кольчуга, и, раз уж подо мной не было теперь без четырёх шустрых ног Убийцы, я решил сбросить лишний вес – чтобы не возиться в темноте с пряжками, срезал ремни ножом, стащил кольчугу через голову и с тяжёлым металлическим звуком уронил её на землю. Не став ждать повторного появления Роноло, я поспешил внутрь. Несколько ламп, которые должны были освещать проходы под арками из внутреннего двора, прогорели, и те проходы зияли, словно тёмные пасти. Мои шаги по камням звучали слишком громко. Я чувствовал себя как незваный гость в мавзолее, а не как принц, вернувшийся домой. Много ночей я ходил по этому зданию, шатаясь, едва держась на ногах от выпивки, пока дворец спал, но сегодня дом Красной Королевы казался совершенно другим. – Похуй. – Я вытащил меч и нырнул в чернильно-тёмный проход, ведущий на площадь Победы. Снова вздохнул я только когда вышел. По всей площади перед лестницей у дома моего отца горели фонари на шестах. В нескольких верхних окнах горел свет, и я подумал о Мише с её ребёнком. Я ускорил шаг, надеясь, что она заперла двери. Слева от меня стояли казармы Адама – тёмное и тихое строение, в котором жили стражники. Справа – конюшни стражи, которые выглядели столь же пустыми, хотя я слышал тихое нервное ржание животных внутри. Жеребцы топали, словно чувствовали ночную напряжённость. Я даже здесь чуял запах дыма из пригорода. Луна, по-прежнему кровавая из-за пожара, поднялась выше. Мои сапоги слишком громко грохотали по камням. В восточном и западном крыльях Римского Зала было темно и тихо. С одной стороны располагались кухня и покои слуг, а с другой – дворцовая церковь святой Агнессы. Я сосредоточился на тех фонарях, на озере света у дверей моего дома. Там я мог собрать нескольких стражников и получить более полную картину происходящего. Я побежал. Мертвецы появились из церкви. Огромные дубовые двери на чугунных петлях с грохотом распахнулись, и из чернильной темноты вышли трупы двух священников, а за ними три юных послушника. Шустрые, как ускоренные мертвецы с городских стен, они немедленно меня заметили и побежали. Я глянул на меч в своей руке, в голове всплыл образ ребёнка Дарина, и на миг решил, что не отступлю. Тварь, которая появилась за священниками, когда-то была человеком – причём, огромным! Некромант, должно быть, несколько часов над ней работал, возможно, спрятавшись в крипте под церковью. Сколько времени присягнувший смерти ждал за стенами бабушки? Неделю? Месяц? Годы? Наверняка, спрятавшись у всех на виду. Это мог быть как один из отцовских слуг или стражников, так и служанка, которая приносила горячую воду для моей ванны… Снова сунув меч в ножны, я развернулся и побежал, спасая свою жизнь. Этот мужик, пока не помер, был, наверное, выше Снорри, и почти такой же широкий в плечах. Теперь ему нагромоздили дополнительные мышцы поверх собственных – сырое мясо других людей, прикреплённое к его плоти и кости. Блестящие красные шматы поверх его рук выглядели как бедренные мышцы взрослого человека. Все они бежали шустро и тихо, вопли доносились только от меня – я мчался к казармам Адама, держась подальше от дверей, поскольку боялся того, что могло оттуда вырваться. Моё главное правило бега, после "не останавливайся" и "беги быстрее" – это "беги вверх или отправляйся в землю". Прятаться всегда хорошо (если только тебе не нужно оказаться там, где очень важно быть), но если спрятаться не можешь – беги вверх. Иногда мне встречались бегуны, скорость которых превышала мою, но ещё не попадались такие, чьё желание поймать меня было сильнее моего желания сбежать. Взобравшись на крыши, я неминуемо находил возможность для прыжка, который мой преследователь не готов был совершить, или доску, по которой он не готов был пробежать. И, как всегда, лучше знать место действия, а дворец, к счастью, был моей игровой площадкой многие годы. Я пронёсся позади здания казарм, подпрыгнув от резкого поворота, заметил вблизи от внешней стены повозку с бочками для воды и направился прямиком к ней. Звуки топающих ног позади сказали мне, что преследователи бегут как раз так быстро, как я и боялся. Подпорки повозки образовывали пандус, с которого я вскочил на высокую кучу бочек. Дорожка на внешней стене поддерживалась квадратными балками, которые через регулярные интервалы поднимались от земли, а не крепились к стене, как было бы, если б она была выше. На середине каждой балки торчало по две скобы для факела или фонаря, по одной с каждой стороны. Я прыгнул в сторону ближайшей балки, собираясь оттолкнуться от неё, и моя нога попала прямо над скобой. Едва не соскользнув, я оттолкнулся вверх, изо всех сил прыгнул к краю дорожки, схватился за неё кончиками пальцев и повис, задыхаясь и раскачиваясь. Дорожка находится футах в шестнадцати над землёй, поэтому мои ноги заманчиво висели на такой высоте, что любой мертвец внизу захотел бы подпрыгнуть и схватить меня за лодыжки. "К счастью", трупы, преследовавшие меня, побежали моим путём. Первый священник бросился с бочек, скривив лицо в жуткой молчаливой ярости. Я попытался качнуться, убравшись с его пути. Пролетая мимо меня, он царапнул мой бок ногтями, его ряса трепыхалась, словно крылья какой-то огромной вороны. Я начал подтягиваться, когда прыгнул второй священник. Нелегко подняться на край, за который держатся лишь твои пальцы, но ужас придал мне сил. Я подтянул подбородок на уровень дорожки и забросил ногу на парапет. Каким-то образом страх вознёс и остальные мои части на край. Второй священник в своём коротком полёте на мощёный двор лишь коснулся подошвы моей поднимающейся ноги. Я быстро пустился наутёк, готовясь уже поздравить себя, но тут кратко взглянул назад – что редко целесообразно во время бега по узкой дорожке, освещённой лишь светом луны – и увидел, что послушник в белой рясе уже наполовину на дорожке и подтягивается обеими руками. – Но как… – И тогда я увидел. Благодаря изгибу стены я разглядел громадные очертания гиганта, который, качаясь на повозке, уже поднимал второго послушника к парапету. Таких умных мертвецов мне ещё не встречалось! Я бежал против часовой стрелки, прямо к покинутой надвратной башне. На передней её части стоял древний скорпион, и я даже подумал, не развернуть ли его, чтобы проткнуть моих преследователей. Здравый смысл возобладал – для этого понадобилось бы четыре человека и пять минут, и в любом случае трупы, гнавшиеся за мной, вряд ли остановились бы от удара копья в грудь. Так что я побежал дальше. Я услышал рёв сильного ветра или огня и на бегу повернул голову. За стеной я увидел улицы, ведущие от дворца, и, несмотря на всю опасность, что-то привлекло мой взгляд. Вихрь пыли и клочьев расчищал путь на широком пустом пространстве перед дворцом. Как тот клок-и-боль, которого я видел во время скачки от Аппанских ворот, этот опустошал и истязал своих жертв на своих границах, но тот был лишь чуть больше человека и удерживал только двоих одержимых. А этот вихрь был выше надвратной башни, лунный свет блестел на осколках стекла, круживших в нём, и десятки изодранных и освежёванных горожан с сияющими глазами бродили вокруг, а их наездники выглядели как еле заметные призрачные формы на спине у каждого, и каждый был по-своему дьявольским и жутким. Из-за укрытия стены появилось около двадцати солдат с Мартусом во главе. Я не понимал, куда делись остальные за столь короткое время. Мартус вытащил меч и, судя по его виду, собирался атаковать. Я оглянулся и, увидев, что самый шустрый послушник всё ещё в сотне ярдов позади, остановился. Клок-и-болей не ранить. От них надо держаться подальше и ждать, пока они перестанут дуть. Маленькие могут протянуть около часа. Я получил рапорт об одном вихре девяти футов, который дул полдня… Я резко вздохнул. – Беги, придурок! Мартус оглянулся и заметил меня на стене. Даже с такого расстояния его лицо выражало то, что и должно было выражать. Он генерал Мартус Кендет, глава дома, теперь, когда отец обратился в прах. Он стоит перед стенами дворца Красной Королевы, и – хоть от страха ему сводит живот, как от удара холодного кулака – он не побежит никуда, кроме как на врага. – Тебе его не ранить, тупой ублюдок! – Послушник уже миновал надвратную башню и уже бежал ко мне, не беспокоясь об обрыве сбоку. Ещё двое бежали позади него, а за ними и сам гигант. – Чёрт. – Не давая себе подумать, я вытащил меч Эдриса Дина и, ругнувшись, сбросил его со стены. – Бери! Он уничтожает мертвецов! – И побежал. Я пожалел о своём жесте, не сделав и двух шагов – хоть у меня и не было намерения остановиться и сражаться. Будь я проклят, если мне нравился Мартус, но мы оба любили нашу мать, а это уже связь… хоть что-то… и я не собирался терять двух братьев за одну ночь. И к тому же без мешающего меча бежать можно намного быстрее. Примерно в трёх сотнях ярдов от надвратной башни стена изгибается и подходит близко к зданию, где висят консервированные окорока и другие копчёности, готовые отправиться на кухню. Я знал это, поскольку однажды мне пришлось с боем прорываться по главному складу после падения через крышу. Прыгнуть со стены туда чертовски нелегко, но если набрать хорошую скорость и умудриться прыгнуть в нужном направлении, то всё получится. Важный элемент приземления на крышу – знать, где проходят стропила, которые могут принять на себя удар твоего прибытия. Я приземлился, растянулся, и немедленно начал соскальзывать. Яростно суча ногами и руками, и в то же время пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха в опустошённые лёгкие, я смог подняться, засыпая землю внизу терракотовыми плитками. Конька крыши я коснулся, когда первый послушник с грохотом приземлился позади меня. Я подтянулся, а он соскользнул и упал без звука, забрав с собой ещё больше черепицы. Второй послушник провалился через крышу, когда я поднял ногу на конёк и начал продвигаться по нему, разведя руки, так быстро, как только осмеливался, и быстрее, чем было бы разумно. Третий послушник попал в крышу над стропилом и умудрился не соскользнуть. Здание, на котором я находился, граничило с другим, более высоким строением, содержимое которого было для меня загадкой благодаря более крутой крыше. Я прыгнул, схватился за конёк следующей крыши и подтянулся на неё, потеряв при этом все свои пуговицы и содрав кожу. Послушник едва не схватил меня за качавшуюся ногу. Я порадовался, услышав, что из-за этой бесплодной атаки он врезался лицом в стену. Быстро оглянувшись, я увидел, что гигант уже на середине конька первой крыши и отлично держит равновесие для такого большого и грубо сделанного создания. За ним следовал один из священников, его сломанная левая рука торчала под неправильным углом. Я знал этого человека, он был одним из постоянных помощников отца, но его имя вылетело у меня из головы – жаль, что он меня из головы выбрасывать явно не собирался… Хотя убегание – отличная стратегия, но хороший трус всегда пользуется нечестным преимуществом. Пригнувшись, я попятился по высокому коньку, повернулся и вытащил кинжал, уже скучая по мечу Эдриса. Две бледные руки схватились за края крыши по обе стороны от плиток конька. Я прижал кинжал к четырём пальцам справа, держа рукоять обеими руками, и навалился всем весом. В следующую секунду над коньком показалось рычащее лицо послушника, в его глазах не было никакого священного намерения, зато они были полны тем жутким голодом, который движет мертвецами. Я бросил попытки отрезать его пальцы и врезал ему обоими кулаками по лицу. Он свалился, и я снова принялся удирать. Любой, кому хватило бы глупости добежать до конца крыши второго здания, предстал бы перед зияющей расщелиной и возможностью прыжка через неё на широкую наклонную крышу королевских конюшен. Зная об этом, я ускорился и с диким криком покинул крышу, махая в воздухе ногами и крутя руками. Я приземлился на крышу конюшен, услышал хруст черепицы – а, возможно, и моих костей, – шмякнулся лицом и, судя по ощущениям, снова сломал нос. Через секунду я собрался с чувствами и понял, что качусь. Раскинул руки и ноги, как морская звезда, и вскоре остановился в нескольких дюймах от водосточного желоба. В пятидесяти ярдах позади я увидел, как гигант взбирался на конёк крыши, с которого я только что спрыгнул. Первым теперь бежал священник со сломанной рукой, а за ним послушник с подрезанными пальцами – видимо, их поднял усиленный мертвец. Я карабкался вверх по крыше конюшен, и из моего носа постоянным потоком крупных капель текла кровь. У побега должна быть простая и единственная цель. Образы Миши и её ребёнка осложняли текущую погоню, а когда я добрался до конька, мне пришло в голову, что в трудные времена сёстры де Вир станут разыскивать друг друга. Неужели Миша в Римском зале с Лизой? Потому что если так, то какой бы мясник ни собрал тварь, преследующую меня, несомненно, сейчас он под одной крышей с обеими женщинами. Поэтому траектория моего "побега" медленно изогнулась обратно в сторону Римского зала и привела меня к серии всё более рискованных для жизни прыжков, которые для мертвецов, похоже, были куда менее рискованными, чем для меня. Некоторое время я лежал, изнурённо дыша. В нескольких ярдах подо мной рухнул священник, грубо брошенный гигантом. Каким-то образом он удержался одной рукой и в свете луны посмотрел на меня. Он зарычал, причём удручающе энергично для старого священнослужителя, который на моей памяти и ходил-то при помощи толстой трости или тощего певчего. На таком расстоянии я, наконец, вспомнил его имя. Отец Даниэль. Рядом с ним на крышу рухнул послушник, не смог удержаться окровавленной рукой и свалился на далёкую землю. Напомнив мне, что снова пора бежать. В десяти ярдах от края крыши конюшен я свернул налево и понёсся по уклону вниз. За пять ярдов до нижнего угла крыши я начал тормозить, направляясь на удлинённый скат. К тому времени, как я добрался до угла, я нёсся уже не сломя голову, а сломя ногу, и спрыгнул вниз с воплем, который наполовину был молитвой и всецело – надеждой. Когда падаешь на землю, главное – перекатиться. Ну, в основном главное – не переломать себе всё. Но перекат помогает. Ноги подкосились, принимая на себя мою инерцию со всей доступной им мужественностью, я свалился вперёд и перекатился уже после того как упал. Шмякнулся об камни намного сильнее, чем следует, кувырнулся, и через несколько ярдов остановился стонущей кучей. Отец Даниэль приземлился недалеко от меня, сломав обе лодыжки. Он так и полз за мной, вызвав воспоминания о нескольких старых кошмарах, но теперь он двигался даже медленнее, чем ему удавалось при жизни. Шатаясь, я поднялся и заковылял прочь. От глухого удара за моей спиной моё сердце едва не остановилось – это приземлился гигант. Застонав, я захромал быстрее, проклиная правое колено, которое словно наполнилось битым стеклом. К тому времени, как я добрался до Бедного дворца, задыхаясь и крича о помощи, я так и не встретил ни единого человека, который не был мёртвым и не пытался меня убить, за исключением Роноло. Я направился на крышу Бедного дворца своим детским маршрутом: с подоконника на арку окна, потом на две головы горгулий с разинутыми пастями, готовыми изрыгнуть грязную воду из уборных. Ещё подоконник, ещё арка и сложный подъём на край крыши из-под выступа карниза. Это было намного проще, когда я весил раза в четыре меньше, чем сейчас, и ещё не понимал, что не отскочу от земли, если упаду. Я не понимал, как гиганту удалось забраться за мной. Судя по звукам, он вырывал руками куски песчаника из стен. Когда я добрался до тёмного склона крыши, мёртвая тварь тянулась к моим пяткам. Бежать по уклону в сорок пять градусов и в лучшие-то времена всё равно, что взбираться по утёсу. А после всей пережитой погони мне удавалось лишь методично карабкаться. Судя по звукам позади меня, монстр решил не влезать по карнизу крыши, а просто проламывался через него. Я наткнулся на неприбитую плитку и развернулся, чтобы швырнуть её мертвецу в голову. Она чиркнула его по уху и улетела по дуге в ночь. Я добрался до основания западного шпиля, когда гигант вылез на крышу. Его освежеванное лицо блестело в свете восходящей луны. Мой мозг не дал мне никакого совета, кроме как "вверх", и я ему последовал. Есть состояние, когда истощение так глубоко укореняется, что не оставляет места новым идеям. Я инстинктивно карабкался, руки находили знакомые опоры, по которым я больше десяти лет поднимался на этот шпиль и спускался с него. Этот лёгкий подъём не давал надежды одержать победу над моим преследователем, но у меня кончились места, куда податься. Я схватился за первую горгулью и подтянулся. Технически они были просто фигурами, поскольку из них не текла вода, но для меня большие каменные монстры всегда будут горгульями. И к тому же я не из тех, кого волнует изящество архитектуры, когда за мной охотится бескожий ужас. Да и когда не охотится тоже. Я карабкался, и монстр карабкался за мной. По правде говоря, хотя я и спускался однажды из этой конкретной башни, но никогда не поднимался по ней. Я полагался на то, что она идентична восточному шпилю, который располагался на другой стороне грандиозной галереи, и куда я поднимался много раз, навещая дедушку Гариуса. Из всех окон дворца это окно прямо надо мной было последним, в которое я решил бы залезть. Только твёрдая уверенность, что Молчаливая Сестра сейчас в Словене, вкупе с огромным окровавленным трупом, лезущим вслед за мной, придала мне импульс двигаться дальше. Я дотянулся рукой до подоконника, поставив одну ногу на затылок последней горгульи, и начал думать уже, что у меня, может, и получится. А потом пальцы монстра сомкнулись на каблуке сапога моей висевшей ноги. – Ой, да ладно! – Это было так нечестно. Я упёрся ногой в горгулью и изо всех сил потянулся вверх, чтобы высвободиться. У меня не было ни единого шанса, но от отчаяния я буду пробовать что угодно. С потрясающе громким треском горгулья отвалилась. Мёртвый гигант висел ещё долю секунды, хотя статуя в рост человека ударила его прямо в лицо. Спустя удар сердца они оба уже падали. Вторая горгулья прервала падение гиганта на крышу главного входа далеко внизу. Мертвец моментально насадился на каменные рога, а потом первая статуя сорвала вторую, они пробили дыру в плоской крыше галереи и, рухнув на входную лестницу, образовали безжизненный бутерброд из плоти и камня. Я висел, задыхаясь и понимая, что и сам едва-едва не свалился вслед за ними. Прошло какое-то время, и наконец грохот моего сердца стих. Я уставился на грубый камень в том месте, где горгулья оторвалась от стены. Она готовилась упасть с тех самых пор, как я родился. Иногда разница между спасением жизни и смертью – просто вопрос времени. Удачный момент и неудачный. С пересохшим ртом я пробрался в окно Молчаливой Сестры, дрожа каждой частичкой своего тела. Я ничего не видел, пока не отошёл в сторону, чтобы в окно полился лунный свет. Маленькая пустая прихожая. Тёмная лестница, спиралью уходящая в фойе внизу. Дверь в комнату Молчаливой Сестры была закрыта, перед ней стоял стул с высокой спинкой. Посреди прихожей, между дверью и аркой на лестницу, стоял второй стул, такой же, как первый. На нём стоял освещённый луной серебряный кубок, полоска ткани и сапог. – Какого чёрта? – Я, качаясь, шагнул вперёд, левая нога необъяснимо заболела, а правая ступня ощутила холод каменного пола. Я посмотрел вниз. Гигант не разжал пальцы – это подошва моего сапога оторвалась, оставшись в его руке. По левой ноге текла кровь из пореза над коленом – должно быть, рог горгульи зацепил меня, когда она отвалилась. Я взял ткань и перевязал ногу. Сапог был подозрительно похож на новую версию того, что я носил. Избавившись от останков старого, я натянул новый сапог. Точно по ноге. Кубок был на три четверти наполнен водой. Часть, должно быть, испарилась за те две недели, что моя двоюродная бабушка его здесь поставила. В воде плавала мёртвая муха. – Я не настолько хочу пить! – Сухо прохрипел я. Потом взял кубок и выбросил трупик мухи. Я даже не дурачил себя, а уж в этом-то я хорош. Осушил кубок и вытер рот, раздумывая, не старая ли ведьма ослабила стык, державший горгулью на стене. Я вспотел от напряжения и страха, чувствовал слабость, голова кружилась. Сколько же она видела? – Старуха, неужели ты никогда не ошибаешься? – Я хохотнул, подумав, нет ли где ещё подобных сцен, расставленных для предвиденных событий, которые так и не произошли. Если бы я не забрался на башню, то и не узнал бы, что она ошиблась… В этот миг меня накрыла очередная волна головокружения, и мои ноги подкосились. Я рухнул на стул, поставленный как раз в нужном месте.