– Стоять на своём? – Там, посреди пустой дороги Снорри казался очень одиноким, дождь капал со всех частей его тела. – Викинги не стоя?т! – И бедный безумец, подняв топор, бросился в атаку. Казалось, нерождённый удивился не меньше меня, глядя, как Снорри сокращает расстояние между ними. Чем ближе он подбегал, тем огромнее выглядел нерождённый, и бой казался всё более неравным. Когда Снорри бежал уже последние ярды, выкрикивая боевые кличи, нерождённый ударил по нему лапой из сырого мяса с костяными когтями, которая в ширину была в половину роста викинга. Северянин нырнул под ней ногами вперёд, проехал по мокрым камням и каким-то образом поднялся, обрушил Хель по яростной дуге, которая закончилась в центре лба нерождённого, разбил фарфоровую маску, и лезвие наполовину вонзилось в голову. Нерождённый, одетый в тело из множества трупов, взмахнул своей драконьей головой, вырвав Хель из рук Снорри, и схватил его сбоку от бедра до подмышки. Угол был неудачным для укуса, но сила оторвала северянина от земли, подняла его в воздух и отшвырнула с дороги, через изгородь на поле, где он с глухим звуком ударился об землю в ярде от меня. По моему скромному опыту любой удар, который отрывает человека от земли, обычно оказывается смертельным. Однажды я видел, как жеребец лягнул конюха у дворца. Его ноги оторвались от земли, и он пролетел примерно пятую часть расстояния, которое преодолел Снорри. Не знаю, умер ли он до приземления, но если нет, то это случилось немногим после. Его перекатили на спину, и я увидел острые осколки рёбер вокруг того места, где попало копыто. Остальные кости вошли в его рёбра. В сравнении с нерождённым, галоп по пересечённой местности в темноте намного менее опасен. Я должен был уже находиться за пределами видимости и слышимости ещё до того, как Снорри коснулся земли, но вместо этого оказалось, что я стою на коленях в грязи и переворачиваю его на спину. Весь его левый бок превратился в кровавое месиво. – Б-бывало… и лучше. – Прохрипел он, когда воздух начал возвращаться в его лёгкие. – Ты… ранен. – Я не мог больше ничего придумать. По другую сторону ограды ревел и бился нерождённый. Вроде бы он не приближался. Возможно, доедал Кару. Раньше я представлял себе множество несчастных финалов своей жизни, но ни один из них не был похож на жестокое убийство в грязи жутким монстром на уединённом участке дороги. Снорри застонал и перекатился на здоровый бок, вцепившись в рёбра. Когда он отпустил руку, она оказалась вся в крови, и у меня скрутило живот. – Я вроде цел. – Он умудрился ухмыльнуться алой ухмылкой, и я понял, что кровь на нём с нерождённого. – Кровь Одина! – Снорри сел, как человек, сломанный изнутри. – Как ты вообще жив? – Я встал, отступая на шаг. Видимо, благодаря сравнительно маленькой скорости и большой площади удара Снорри перенесло по воздуху, не превратив всё тело в месиво. Я протянул руку, чтобы помочь ему встать, но прежде, чем он смог подняться на ноги, изгородь разлетелась – это через неё пробился нерождённый. – Чёрт! – Я вытащил меч: от зубочистки пользы было бы столько же. – Ты что творишь? – Снорри всё ещё сидел на земле, вытаскивая что-то светящееся из свёртка на бедре. – Убери! – Свет лишь поможет твари быстрее нас отыскать. Слишком поздно, голова громадного кошмара повернулась в нашу сторону, и меня пронзила холодная злоба тех скрытых глаз. Я стоял как столб, едва не выронив меч, и чуть не обратился в бегство, отбросив все остатки достоинства за привилегию умереть на пятьдесят ярдов дальше от дороги. Тварь с жутким бульканьем двинулась вперёд, но видимо не смогла вырваться от изгороди. Чёрные корневидные петли охватили лапы дракона. – Кара! – Наверное, вёльва бросила то же заклинание запутывания, которое так изумительно сработало против красных викингов у Ошимского Колеса. В мою руку вернулась сила, пальцы сжались на рукояти меча. Я глянул на Снорри. – Какого чёрта? – Он держал шкатулку с призраками, и от света его руки казались чёрными силуэтами – викинг открыл её и повернул к лицу. – Нам нужен Баракель! – Крикнул он в шкатулку, где бурлили хаотичные пятна света и тьмы. Нерождённый у изгороди взревел и бросился вперёд, под его напором вековые корни застонали и хрустнули. Некоторые с громким треском разлетелись в стороны. В других местах мёртвая плоть порвалась, дав путам свалиться, а потом вернулась на место. Снорри встал на колени. – Ключ, Ял, вот как можно его выпустить. Он живёт там. – Он так не работает, тупой… викинг. – Но всё равно, говоря это, я вытащил ключ Локи и направил дрожащий клинок в сторону нерождённого, который в это время выкорчёвывал последний боярышник, державший его у изгороди. – Нет, работает! – Снорри встал, держась рукой за бок, а второй протягивая мне шкатулку. – Так. И. Работает. – Его вид был таким убедительным, что я тоже в это поверил. Костяные когти врезались в землю, и нерождённый бросился вперёд. Я бросил меч. – Баракель! – взревел я, взял шкатулку с призраками и направил её в сторону нерождённого. Потом сунул ключ в основание шкатулки и повернул. Я уже видел однажды такой же свет, который хлынул сейчас, хотя в тот раз я был в палатке, которая едва не вспыхнула. И теперь, как и тогда, свет Солнца Зодчих обратил тьму в слепящую белизну дюн под самым жарким солнцем. Нерождённый закричал, его плоть вскипела. В следующий миг невероятная яркость неестественной иллюминации прекратилась, и вместо неё стоял Баракель, каким мы видели его у ворот аномагов: светящийся ангел с девятифутовым пылающим мечом, вырезанным из солнца. Мгновенно он стал таким, каким я его знал. Никому другому не удавалось смотреть на меня с таким неодобрением. Спустя удар сердца нерождённый врезался в Баракеля, и пылающий меч опустился на тварь. Даже двенадцатифутовый ангел не смог остановить это мёртвое существо. Драконье тело на нерождённом было составлено из трупов полусотни человек, и Баракеля отбросило в сторону. Но крылья из золота и бронзы раскрылись, принимая на себя инерцию, и яркий, как горн, меч одним ударом отделил голову нерождённого от плеч. Тёмно-алая кровь потоком извергалась из шеи нерождённого, пока всё его змеиное тело содрогалось, дёргаясь вперёд-назад. Спустя миг оно стало мяться и рваться, словно тесто, вдоль спины появились головы трупов и отдельные глаза, формировались новые конечности с когтями из рёберных костей или полудюжины позвоночников, извивавшихся, словно щупальца. Ещё одно содрогание, и видоизменённая туша обернула Баракеля в кольцо, свалив его на землю. – Вперёд! – Снорри подхватил мой меч и, хромая, бросился в схватку. – Вперёд? Чёрт возьми, ты же сам взял мой меч! Чем мне драться? Матюгами? Я вытащил нож и уставился на сражение, хотя нелегко было разобраться, что там к чему: быстрые, яростные кольца мёртвой плоти чернели на фоне сияющих рук и ног ангела, трепетали светящиеся крылья, впивались чёрные когти, а иногда блеск пылающего меча живо разгонял тени на поле. Тут и там я замечал Снорри, который набрасывался, словно мышь на индусского питона; клинок Эдриса Дина прорубался сквозь некромантию, из которой состоял нерождённый, но эти порезы явно были слишком маленькими и значения не имели. Я посмотрел на четыре дюйма железа в моей ладони, потом оглянулся на Убийцу, увидел, что тот исчез – даже его норовистость обратилась в ужас при виде и звуках такой битвы. Красный прилив берсерка, который я почти ожидал, всё никак не поднимался, меня затапливали только горечь и гнев, что это существо, сотканное из худших проявлений человеческой ненависти, обитающих в самых глубоких расщелинах Ада, так долго меня выслеживало. С нерождённого началось моё путешествие, он разбил мою жизнь на части, а теперь, похоже, её и закончит. Я вытянул кинжал перед собой. Умереть, сражаясь бок о бок со Снорри в свете – или спустя несколько минут, одному, в темноте? Иногда выбор труса совпадает с выбором героя. Кара сказала мне, что я кричал "ундорет", когда бросился в атаку. Не помню ничего такого, но уверен, что кричал бы "Красная Марка". ДВАДЦАТЬ СЕМЬ – Уйди, будь ты проклят, и скажи Балессе, что я хочу на завтрак копчёной селёдки. – Я плотно зажмурился от дневного света. – И закрой чёртовы шторы! – Пора вставать, ваше величество. – Голос горничной был скорее саркастическим, чем уважительным. Я попытался поуютнее закутаться в одеяло и обнаружил, что оно мокрое и холодное. – Какого чёрта? – Я открыл глаза, моргая от яркого света у моего лица. Всё болело. Но по крайней мере дождь прекратился. – Как себя чувствуешь? – Кара, с мокрыми волосами и вся в грязи, стояла возле меня на корточках. Она держала орихалк. – Я умираю. – Одной рукой я покачал челюсть. – Кажется, переломал себе всё. – С ним всё в порядке, – крикнула она через плечо. Из ночной темноты показался Снорри и протянул руку, чтобы помочь мне подняться на ноги. Из ниоткуда на помощь Снорри появился Хеннан, больше похожий на грязевика, чем на мальчика, и подлез мне под другую руку. Я глубоко вздохнул и пожалел об этом. – Воняет как на похоронах в уборной. – Это всего лишь ты. – Снорри положил руку мне на плечо и повёл меня в сторону вонючих останков нерождённого. Вспаханную землю усеивали длинные перья, и пока я смотрел, свет в них умирал. – Баракель? – спросил я. Снорри покачал головой. – Они уничтожили друг друга. Шкатулка с призраками валялась в грязи неподалёку, её сияние приковало мой взгляд. Я махнул в её сторону. – Хеннан, возьми её. – Когда он бросился в ту сторону, я добавил: – Не прикасайся к ней своей кожей. Он вернулся, осторожно держа шкатулку, натянув рукава на ладони. Я стряхнул руку Снорри и шагнул вперёд за шкатулкой. Пока оттуда не выскочил какой-нибудь древний родственник, я крикнул в неё: – Баракель! Немедленно тот же самый туманный свет осветил глубины шкатулки, я отодвинул её от себя, и над ней появился призрак Зодчего. В мужчине перед собой я видел что-то от Баракеля – тот же нос, немного впалые глаза над выпирающими скулами, широкий лоб – но убедило меня, что это Баракель, то, насколько ярче сиял этот призрак по сравнению с остальными. – Обнаружено затруднение. – Голос шкатулки. – Барет Келл. Призрак встретился со мной взглядом и заговорил своим голосом. – Называйте меня Барри. – Я… – Призраки всегда меня нервировали. – Ты мёртв? – Ялан, я всего лишь библиотечная запись. Барет Келл умер много веков назад в третьей войне. – Но я знаю тебя. Ты Баракель. Призрак засиял ещё ярче. Я прикрыл глаза. – Когда мир запылал, я был одним из немногих, кто смог оставить свою плоть и скопировать себя в энергетический поток. Я стал духом, призраком, если вам угодно. Барри, который жил во плоти, где родился мой мозг… он сгорел. Печальное было время. – Баракель? Это же ты? – Я наклонил шкатулку, и призрак наклонился вместе с ней. В этом призраке было нечто большее, чем просто "библиотечная запись" – он казался живым, наполненным энергией и индивидуальностью. Я увидел это в том, как он наклонился вместе со шкатулкой, недовольно нахмурился, и что-то осуждающее было в том, как он поджал губы. – Точно, ты! Снорри вышел на свет. – Баракель, ты хорошо сражался. – Ты спас нас. – Я хмуро посмотрел на ангела, который теперь был всего лишь призраком человека, умершего тысячу лет назад – это был немного лысеющий мужчина лет пятидесяти. На улице такого и не заметишь, и всё же он как-то силой воли оставил такой глубокий отпечаток на вселенной, что она все эти годы несла его дух, хотя его тело давно сгорело дотла. – Как… как ты превратился из этого… – Я наклонил его обратно. Надень на него мундир, и он мог бы быть слугой во дворце. – … в того? – Я кивнул в сторону останков нерождённого, и на огромные дымящиеся раны, оставленные мечом Баракеля. Баракель ухмыльнулся, самоуничижительно махнув рукой над своей головой. – Сначала мы будто были богами – те из нас, кто сбежал в… стихии, как вы бы их назвали… И так мы блуждали до сих пор. Этот мир – как один лист, а мы получили доступ к дереву. Годы пролетали незаметно. Сначала это было почти неразличимо. Вернулись люди – лишь горстка выживших, которые спустя много поколений вылезли из бункеров, или пришли из таких далёких мест, что не получили прямого ущерба. Они вернули нас назад. Мы думали, что это наша идея – что мы вернулись, и теперь снова поднимем человечество, будем направлять их. Но истина заключалась в том, что их ожидания закрутили нас, а их сказки мало помалу нас переделали. И так, медленно – мы даже не понимали, что это происходит, и не понимали этого процесса, – мы стали историями, которые они про нас рассказывали. По мере того, как Баракель говорил, свет от его цифрового призрака угасал. – Я жил слишком долго. Так много лет, так много сожалений. – Он потускнел. – Раньше мне нравилось смотреть на восход. До изменения. До того, как мир прекратил быть таким простым. Раньше я просыпался, только чтобы посмотреть на восход над Пиренеями. – Его голос стал тихим, слова сливались. – В тот последний день я не смотрел на восход. Мне хотелось… Я жалел об этом. Наверное… больше всего остального. – Он помедлил, и теперь был уже бледнее, чем другие призраки из шкатулки. Та потускнела вместе с ним, её сияние умирало под моими пальцами. – Иногда я думаю, в тот день, когда бомба меня распылила, настоящий Барри Келл умер, и я всего лишь эхо, колебания света. – Он посмотрел на меня, такой призрачный, что лишь едва заметные линии обозначали человека. – А то, что вы видите… всего лишь эхо того эха, дребезжащее в шкатулке фокусника, старый Баракель… ангел, наложенный на простой ИИ, чтобы сказать свои последние слова. – Спасибо, – сказал рядом Снорри. – Было честью сражаться вместе с тобой, Баракель, было честью сдерживать ночь. – Я вижу его. – Слова были такими тихими, что можно было подумать, будто они воображаемые.