– И вы, германский принц, не смотрите на меня так, словно я совершил первородный грех. Хотя я, по правде сказать, удивлен. Перед вами, Саша, стоит один из самых обсуждаемых и ненавистных людей на планете. Человек-марионетка, который тем не менее, несмотря на кукловода, играет в войне не последнюю роль. Что мешает вам взять и пристрелить его прямо сейчас, тем самым спутать Делинде все карты и спасти свою страну? Клюдеру и в голову не пришла такая мысль. Он посмотрел на вставшего Александра, на чьем лице было высечено такое выражение муки, что он бессознательно сглотнул. – Что вы теперь так растерялись? – Дирк выдохнул дым. – И все-таки это правда: стоит заговорить о чем-то поистине человеческом – о добре или простом для любого расчетливого и умного человека выборе, – как вы становитесь таким скучным. Тоска. Впрочем, я бы в любом случае не позволил вам убить его в моем доме. Тем более что он щедро отплатил мне за мои услуги. Плечи Александра вздрогнули, и пыльцы сжали края раковины до выступивших костяшек. – Вы, мой милый король, обронили фразу, что я никогда не любил. Что ж, вы правы. Почему же так произошло? – Дирк подошел к нему вплотную, и Саша заметил, как усилилась дрожь Александра. – Да потому, что я решил так. Дал себе установку. Еще никого любовь не приводила к успеху, если только речь не о любви к своему делу. Вы же питаете к мистеру Шульцу любовь платоническую – донельзя романтизированную пустоголовыми мечтателями. И каков же итог? А итог вот он. – Марголис провел по его щеке тыльной стороной ладони. – Вы его настоящее воплощение. Посмотрите, что с вами сделала эта переоцененная любовь. Хотя на любовь это даже не похоже. Одно самопожертвование. Отрывание от себя по кусочку. Ради чего, Александр? Посмотрите, сколько боли принесла вам эта ваша… Он не успел договорить, когда Саша схватил его ниже запястья, поднесенного к щеке короля, и резко отдернул его кисть до боли в плече. – Убери от него свои поганые руки, – процедил он сквозь зубы, глядя на Марголиса исподлобья. Лицо Дирка не выражало эмоций. – Беру свои слова назад. Вы вовсе не скучный. Видеть вас, мой германский друг, в такой ярости – настоящее удовольствие. – Я тебе вовсе не друг! – Саша отпустил его руку. – К моему глубочайшему сожалению, как оказалось, я куда ближе к тебе. И это худшее, что только могло со мной произойти! Знать, что ты… – Он сжал кулаки. Дирк разразился безудержным смехом. Как резко нахлынул на него, столь же резко и отступил. – Вижу, вы кое-что узнали. Пройдемте обратно в мой кабинет. – Ни за что. – Не бойтесь. То, о чем вы подумали, произошло не там. Он вышел, оставив королевских особ наедине. Саша поднял пальто с пола и протянул его Александру. – Я никому не скажу, если ты беспокоишься об этом. Мне… мне очень жаль. Александр принял пальто, не поднимая головы, и всхлипнул. – Поезжай домой. Сделай то, что обычно успокаивает тебя. Для меня это, к примеру, чтение выдуманных историй. – Он прав. – Что? – Ты мог бы убить меня прямо сейчас и покончить с войной. Как минимум, усложнить жизнь Делинде. Любой другой на его месте мыслил бы именно так. Что есть одна жизнь, когда в эти минуты погибают сотни? Но что-то не давало Саше даже подпустить к себе эту мысль. Он мягко хлопнул Александра по плечу и, уже стоя в дверях, ответил: – Не велика ли цена? Он вышел, оставив Александра в полном оцепенении. Все же он ощутил, как после разговора с Сашей ему стало легче. Дирк уже ждал его в кабинете. К приходу Саши он закрыл потайную дверь в спальню, причесался, застегнул рубашку и встретил его со стаканом виски в руке, стоя у рабочего стола. Саша закрыл за собой дверь и отметил: – Я не задержусь здесь надолго. Дирк отпил виски и поставил его на стол с громким стуком. – Как ты узнал? – Ты нисколько не удивлен? – Предполагал, что однажды правда всплывет. Если честно, ожидал более… бурной реакции. Саша стиснул зубы до боли. – Она бы была, но я сразу понял, что таких случайных детей, как я, в твоей жизни, наверное, сотни. Так что я для тебя не что иное, как очередная ошибка. Рука со стаканом замерла в сантиметре от раскрытого рта Дирка. – Я действительно не заостряю внимание на одном человеке и люблю разнообразие абсолютно во всем… – ответил он ровным тоном и медленно поставил стакан на стол. – Но это не значит, что я не осознаю возможных последствий и не предотвращаю все нежелательные исходы. У меня нет сотен и даже десятков детей. Клянусь богом, в моей жизни ты единственный ребенок. Мой сын. Губы принца исказила ироничная ухмылка. – Тогда это хуже всего. – Так как ты узнал об этом? – Перед смертью бабушка успела посоветовать заглянуть в шкатулку матери. Там я нашел бумагу, доказывающую наше родство, и аудиозапись вашего с мамой разговора. – Вот как. – На самом деле я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать наше родство. – Что может быть важнее воссоединения нашей семьи? Саша устремил на Марголиса испепеляющий взгляд. – Я не твоя семья. – Тест ДНК считает иначе. – Он ничего для меня не значит. – Почему же ты тогда такой нервный? Признай, ты неравнодушен к тому факту, что я твой родной отец. Так о чем ты хотел поговорить? – Останови это. – Что – это? – Войну. Достаточно прервать финансирование. Собственных средств Делинде не хватит на победу. Дирк криво улыбнулся, опустив взгляд. – Я могу это сделать, но зачем? Ты наверняка помнишь наш старый разговор. Я бизнесмен и человек, любящий высасывать из этой жизни любое удовольствие, которое меня только заинтересует. – В этом я уже убедился, – перебил его Саша. – Если бы я выполнял каждую просьбу задаром, то не стал бы тем, кем стал. А война – это хоть и поднадоевшее, но все же прекрасное зрелище. Лишаться его просто так я совсем не хотел бы. Так что ты можешь предложить мне взамен? Наступила гнетущая тишина. – Вот именно. Тебе нечего предложить. – Дирк допил свой виски. – Знаешь, в этой бренной жизни я был женат не один раз, не считая гражданских браков, любовниц, любовников и людей, с которыми я мог скоротать ночь-другую. Но твоя мать была одной из тех, кто заинтересовал меня чуть больше остальных. И ты – мой единственный ребенок, в этом у меня нет никаких сомнений. – И что с того? – Я не могу выполнить твою просьбу, потому что, хоть ты и мой сын, все же, если закрыть глаза на тот клочок бумаги, официально ты мне никто. Но если бы ты стал моим сыном в глазах общественности, если бы принял фамилию Марголис, я бы с удовольствием выполнил твою благородную просьбу, ведь я был бы мерзавцем, откажи я тебе, своему сыну. – Ни за что! Дирк разразился смехом. – Не стану тебя уговаривать. Лишь напомню, что упрямство еще ни одного из моих многочисленных знакомых до добра не довело. Но ты, наверное, сам в этом убедился не один раз. Итак, просто резюмирую: как бы обидно ни было это признавать, но я неизбежно старею. Все мои миллиарды, акции и доли в крупных компаниях, включая Орден, рискуют быть распределены между дальними родственниками. А мне бы этого не хотелось. Я предпочту отдать их ближайшему родственнику. Выгоднее предложения ты в жизни не слышал. Так вот, я его озвучиваю: мой отказ от финансирования войны с Германской империей, наследство и безграничные возможности в обмен на принятие тобой своих корней. Из потерь только твоя уязвленная гордость. Но какой куш за этим стоит!.. – Ты готов отдать мне все это, просто потому что хочешь, чтобы я стал Марголисом? – Да, я хочу. И я не отдаю, а меняюсь. И наследство ты получишь только после моей естественной кончины. А в остальном – да. Это очень выгодная сделка. Но тебе стоит поспешить с решением и дать мне ответ прямо сейчас. Слышал, британцы ускорились и вот-вот доберутся до Берлина. Будь их воля, они бы сожгли всю Германскую империю. Вы проиграли еще за несколько лет до начала войны, в тот самый момент, когда Монике Хьюз пришла идея создания горгонов. Ох уж эти Хьюзы-разрушители. – Ты неправ. Старшая Хьюз была гениальным ученым, которая не получила психологической помощи и поддержки от окружающих, в том числе от Авроры. Умирая, она вспоминала об этом и жалела. – Она все равно убийца. – А Моника Хьюз создавала горгонов для защиты страны, власти которой приговорили ее мать к смерти. – Благими намерениями… – И, наконец, Рейн. Девушка, которая за несколько дней сделала для меня больше, чем ты за всю мою жизнь. Дирк вскинул левую бровь, и лицо его вытянулось от удивления. Казалось, он оскорблен. – Ты правда считаешь, что я все твои шестнадцать лет сидел на месте? Думаешь, мать прекратила так измываться над тобой из-за того, что обряды сделали из тебя инвалида? Это я остановил ее, оплачивал лучших медиков…