– Ой, брось, Хэнк, – сказала я. – Мы оба знаем, что она умеет… всякое. Я думала, он станет со мной спорить, но он не стал. – Да, – тихо ответил он. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. – А папа? – спросила я. – Что ему известно? – Айви, прекрати, – Хэнк плюхнулся на кровать и закрыл лицо руками. – Три часа ночи – не самое подходящее время, чтобы пытаться во всем разобраться. А еще мы с Джедой сегодня наелись грибов, и я правда не могу больше это обсуждать. Тебе надо поговорить с мамой. И с Билли. – Да, вот только мама от нас прячется, а Билли теперь меня ненавидит. – Да Билли с семи лет по уши в тебя влюблен, – пробормотал Хэнк и накрыл лицо подушкой. – А мама тоже рано или поздно домой вернется. – Как это – влюблен? Хэнк сдвинул подушку. – Если дашь поспать, обещаю, мы вместе с ней поговорим. Ладно? Не обещаю, что говорить буду я, но могу присутствовать при вашем разговоре. Буду твоим наперсником. Но сейчас, прошу, дай поспать. Я оставила его в покое. Пошла в ванную и стала смотреть на свое отражение, словно ожидала разглядеть, что происходит в моей голове, увидеть следы того, что осталось после маминого вмешательства в мою память. Потом я вспомнила, как стояла у дома тети и отчетливо ощущала, что за мной следят; как читала сообщения от тети Фи, которые пришли сразу после того, как я позвонила ей в дверь. Что если они были в доме? Что если они прятались там, пытались разобраться с загадочной «проблемой», начавшейся с первого мертвого кролика? Папа остался ночевать в городе, а значит, его машина стояла у железнодорожной станции меньше чем в миле от нашего дома. В бардачке у него всегда лежали запасные ключи и ключ от тетиного дома. Если она не откроет дверь в этот раз, войду сама. Я вышла на улицу и не увидела машину Билли перед домом. Видимо, ему, как и мне, не спалось. Глава семнадцатая Город Тогда Шэрон повесила на дверь табличку «Закрыто» и отвела нас в подсобку. Вдоль одной стены высились коробки, вдоль другой тянулись книжные полки. Тут была электрическая плитка и чайник, а на белой оштукатуренной стене висел постер фильма «Пропащие ребята». Рядом я заметила облезлую пробковую доску с открытками, флаерами и всякой всячиной[11] – высушенными цветочками, кусочками нити, отрезанной косичкой, такой блестящей, что она вряд ли была настоящей. В центре комнаты стоял облезлый пластиковый стол мятного цвета. Рядом два стула, и на одном из них сидела девушка в футболке с Микки-Маусом, японка или китаянка. Она смотрела на Шэрон голодными глазами. На столе перед ней лежала деревянная линейка и кусок веревки с узлами. Увидев, что я смотрю, она быстро спрятала эти предметы себе на колени. – Кто это? – требовательно спросила она. По акценту я узнала в ней жительницу южного Чикаго. Шэрон коротко ей улыбнулась. – Милая моя Джейн. Познакомься, это Марион и ее подруги. – Знать наши имена, полагаю, было необязательно. – Детка, сбегай за сэндвичами? Четыре с индейкой. – Я не голодна, – бесцветным голосом произнесла Марион. – Точно. Ты же постишься. Тогда три. Джейн угрюмо посмотрела на нее. – Я тоже есть хочу. Шэрон сжала ее плечо, по-матерински ласково поцеловала в щеку. – Три сэндвича, ладно? Не глядя на нее, Джейн убрала линейку и веревку в малиновый рюкзак. А я вспомнила, что скоро нам предстояло вернуться в школу, где нас будут окружать девочки ее возраста. Нашего возраста. Однако сейчас школа казалась такой далекой – лето, сумерки, подсобка магической лавки, похмелье после вчерашнего колдовства… Думать о школе совсем не хотелось. Шэрон достала из мини-холодильника заветренную зелень и положила прямо в электрочайник. Вскоре в комнате запахло кориандровым отваром. Когда она протянула мне чашку, я заметила на среднем пальце ее правой руки, рядом с татуированным кольцом и ободком из серебра с топазом, колечко, сплетенное из светлых волос. – Это траурное кольцо, – сказала она, поймав мой взгляд. – Я срезала прядь с головы сводного брата, когда тот лежал в гробу. Подростком я жила в коммуне в Аризоне. Он спас меня, когда остальным было на меня плевать. – В коммуне? – спросила Фи. – В секте. Вступила, когда мне было пятнадцать лет, вышла в двадцать. Они оставили мне много сувениров. – Она встряхнула рукой с браслетами; под ними обнаружился ряд бледных шрамов, похожих на зарубки, которыми отсчитывают дни на стене тюремной камеры. – Вот они. А эти – по другому поводу. – В локтевой ямке белели три круглых шрама от ожогов. – Но страшнее всего – шрам от кесарева. Я могла умереть. Но акушерка тайком вывезла меня с ранчо в больницу. Ранчо – так мы называли нашу коммуну. Так я начала кое-что понимать о Шэрон. Она принадлежала к тому типу людей, кто орудовал историей своей жизни, как ножом. Я провела достаточно времени в компании амбициозных манипуляторов и чувствовала этот тип за версту: с первой минуты знакомства они рассказывали о себе ужасные тайны, выдавали самое сокровенное, а все чтобы заставить тебя поверить, что раз тебе раскрыли секрет, ты должна сделать то же самое. Шэрон, безусловно, обладала магическими способностями, но ее истинный талант заключался в умении манипулировать неуверенными в себе людьми. Что ж, со мной этот фокус не пройдет, решила я и мрачно уставилась на нее. Я тогда была свеженькой шестнадцатилеткой, девственницей в безразмерной футболке и армейских ботинках. – Зачем ты нам все это рассказываешь? – спросила я. – Затем, что это не маска. – Ее прокуренный голос ожесточился; она широко расставила ноги и посмотрела нам прямо в глаза. Птичье гнездо взъерошенных черных волос, тюремные татуировки. – Мое тело – аккумулятор. Все, что меня не убило, делало меня сильнее. А откуда берется ваша сила? Из подростковых сериальчиков про ведьм? У меня задергался глаз. Вчера ночью папа не мог уснуть из-за страшной боли в позвоночнике. Он нашел талисман против боли, который я спрятала у него под кроватью, и заставил смыть его в унитаз. Это еще что за вуду-хрень, сказал он. Пришла Фи, и мы до утра пытались придумать, как облегчить его страдания и успокоить его. Должно быть, к нашему зелью примешалась моя обида, и все утро я еле стояла на ногах от «колдовского похмелья». – Ну же, давай, – тихо подначивала меня Шэрон. – Выпусти пар, детка, тебе это полезно. Гнев полезен. Обида придает сил. Мы с тобой точно сработаемся. Я это чувствую. – А я? Про меня не забыли? – спросила Фи. Фи была красивее меня. Высокая, фигуристая. И хотя в последние месяцы с нами творилось черт-те что, она все еще крепко стояла на ногах, чего нельзя было сказать обо мне. Люди чувствовали в ней уверенность и стеснялись надолго задерживать на ней взгляды. Шэрон потянулась к ней и, почти касаясь ее кожи, очертила пальцем крестик в том месте, где под футболкой скрывался бледный шрам. – Утраченная вера – мощный источник силы. А злость на Бога еще лучше. Я бы и с тобой поработала. Тем временем Марион сидела в уголке и пила свой чай, как кошка, лакающая сливки. Я глотнула из своей чашки. Та уже давно стояла на столе, но чай по-прежнему был обжигающе горячим. – И что за заклинание? Марион теперь редко улыбалась по-настоящему. Она совсем перестала быть спонтанной, продумывала каждый шаг, просчитывала, что сказать и сделать. Но сейчас ее губы расплылись в дрожащей улыбке. – Заговор на усиление способностей. – Что? – Слушайте. – Марион открыла книгу на нужной странице и начала читать вслух: – Дар силы для тех, кто осмелится ее взять. Дар мой не должен простаивать без дела. Я не умру, а продолжу жить в вас. Заклинание выполняется в восемь рук. – Ее щеки раскраснелись, голос дрожал. – Увеличивает магические способности. Вот что это за заклинание. – Для тех, кто осмелится ее взять, – повторила я. – Звучит так, будто нам бросают вызов. Будто она нас считает трусишками. – Прояви уважение, – зашипела на меня Марион. – Это обещание. Обещание награды. Астрид хочет поделиться с нами силой. – А за что награда? Она отмахнулась. – Мы знали, что книга – учебник, а Астрид через нее передает нам свои знания. Но все это время она нас проверяла. Хотела убедиться, что мы достойны. И вот наконец мы ей это доказали. – Ее глаза сияли. – Она выбрала нас. – А долго продлится это усиление способностей? – спросила я. – Вечно. – Не может быть, – ответила я. Фи нахмурилась. – Вечно? А побочные эффекты? Не смертельные, надеюсь? Марион скривила губы. – Тут речь не о равновесии сил, не о «ты мне, а я тебе», понимаешь? Это дар. Ты правда хочешь отказаться? – Брось, Марион, – Фи взяла ее за руку. – Тебе не кажется, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой? Марион отдернула руку. Ее лицо смягчилось. – А мы разве не заслужили чего-то хорошего? Шэрон спокойно наблюдала за нами с Фи. – Я думала, вы ведьмы, – наконец произнесла она. – А вам, кажется, совсем не нужна сила.