– Марион умерла, – сказала она и посмотрела вперед, на озеро, с горделивым видом, как фигура на носу корабля. Ее голос был таким суровым, точно это она меня убеждала. Я вздохнула полной грудью. Вина, сидевшая на груди, как суккуб, наконец отпустила. – Она умерла. Мы смотрели на чаек, паривших над волнами. Они взлетали вверх, кувыркались в вышине и пикировали вниз. Фи шепотом молилась за Марион, и мы обе пытались не думать о том, слышны ли наши молитвы там, где она умерла. Глава тридцать третья Город Тогда Мы закончили школу и переехали в квартиру-студию в мрачном квартале Бродвея. Наши окна выходили на джаз-клуб, основанный сто лет назад. Его неоновая вывеска заливала нашу комнату зеленым светом. Фи окунулась в реальный мир. Поступила в ученицы к йербере из Пилсена, нашла работу в департаменте озеленения, сменила несколько подружек, которые не знали, то ли им пытаться завоевать мое расположение, то ли меня опасаться. Казалось, она легко обо всем забыла и сосредоточилась на будущем. А я не то что о будущем думать не могла, а с трудом представляла, чем кончится день. Работала шесть смен в неделю в «Золотом цыпленке», уходила в шесть утра, приходила в четыре, а дальше надо было чем-то занять вечер. Обычно я сидела дома одна – наша квартира была слишком маленькой, гостей мы не водили, а Фи редко оставалась без пары. По вечерам, пока она где-то развлекалась, я заваривала кофе, ставила пластинки из папиной коллекции и с предательским облегчением встречала заход солнца. Я любила сидеть в темноте и смотреть на вывеску джаз-клуба, которая мерцала и подмигивала мне, как старая проститутка в дырявом зеленом платье с блестками. * * * Меня уволили из забегаловки в воскресенье, через десять месяцев после окончания школы – я опрокинула чашку кофе на колени члену городской управы. Он был постоянным клиентом, напоказ раздавал щедрые чаевые, горланил, как ярмарочный зазывала, и рожа у него была красная, как рождественский леденец. Я не обслуживала его столик, но, когда проходила мимо, он больно ущипнул меня за талию. – Плесни-ка еще кофейку, – сказал он. Его пальцы обожгли меня сквозь форменную рубашку из полиэстера. В тот день я не выспалась, в голове плавали обрывки розовых снов. Я взяла кофейник, наполнила его чашку и ловко опрокинула ее, поддев носиком. Лишь когда он закричал и выскочил из-за стола, до меня дошло, что я натворила. – Ты это нарочно! – Он, кажется, был ошарашен. – Она это нарочно! Мой босс, Серджио, бросился к нему с ворохом салфеток. За его спиной топталась вторая наша официантка с вазочкой розового мороженого. – Убирайся, – пробурчал Серджио. Но я уже развязывала фартук. Я взяла свои вещи и шла к двери, когда меня кто-то остановил. Буквально. Какая-то девчонка вскочила из-за стола и преградила мне дорогу. – Эй! Новак. Я растерянно уставилась на нее. Лицо из другой жизни. – Линь. Линь, которая работала в клубе «Метро». Линь, умевшая разговаривать с мертвыми. Я не видела ее с тех пор, как просила помочь нам с Астрид пару лет назад. – А ты молодчина, – сказала она, – давно надо было ошпарить этого придурка. Линь было около двадцати пяти лет. Короткая челка, острые стрелки, как будто нанесенные по трафарету. На ней была обрезанная толстовка с надписью «Иди к черту, киска», а волосы до ушей окрашены в черный, а ниже ушей – в бледно-абрикосовый. Я оглянулась через плечо посмотреть, не идет ли Серджио. – Спасибо. Вот только меня уволили. И, наверное, мне лучше уйти. – Лучше бы повысили. Этот хмырь всю округу терроризировал. Однажды попытался подкатить ко мне в баре, спросил, сплю ли я с белыми. Я ответила да, конечно, но с ярко-красными – нет. – Ха-ха. – Я все еще ждала, что Серджио схватит меня за плечо мясистой рукой и велит убираться. – Мне нужно идти. – Подожди. – Линь закусила губу и о чем-то задумалась. – Можно угостить тебя завтраком? Не в этой дыре, конечно. Сюда я больше ни ногой. Я еще ничего не заказала, так что можем куда-нибудь пойти. Интересно, как Линь вообще забрела в этот отстойный семейный ресторанчик, вместо того, чтобы зависать со своими друзьями в каком-нибудь дайнере? Неужели она тоже одинока? Я позволила себе помечтать. Мы пошли в кафе с шведскими блинчиками в паре кварталов. Линь насыпала в кофе так много сахара, что я решила, будто она надо мной издевается. Но она сделала глоток и довольно кивнула. – Хороший тут кофе. – Ты чувствуешь его вкус? Она как-то странно на меня посмотрела. – Мертвые любят сладкое. И охотнее со мной говорят, когда от меня сладко пахнет. – Правда? Не знала. Круто. – Впервые за долгое время мысль о сверхъестественном не кольнула меня в сердце. – А эти твои призраки… они просто приходят и сами с тобой заговаривают? Или… Как это вообще работает? Линь поставила чашку. – Когда призрак приходит сам, ничего хорошего не жди. Гораздо лучше, если я его вызываю. А если призрак находит меня, он приходит не по мою душу, понимаешь? Обычно он хочет пообщаться с кем-то другим. Мертвые-то по большей части занимаются своими делами и никому не мешают. Это живым не терпится с ними поговорить. – Она слабо улыбнулась. – Обычно в этот момент люди спрашивают о своих мертвых. Мол, нет ли за их спиной привидений. Я представила Марион за своей спиной, ее призрачные пальцы в своих волосах, и меня словно под дых ударили. Я так сильно вцепилась в край стола, что тарелки загрохотали. – Ну, ну. Не надо. – Линь потянулась, чтобы взять меня за руку, и угодила рукавом в лужу пролитого кофе. – Я не хотела тебя напугать. Просто все обычно об этом спрашивают. Как будто ты узнаешь, что твой собеседник – врач, и начинаешь показывать ему свою сыпь. Нет вокруг тебя никаких призраков. Все чисто. Я уставилась в тарелку и принялась сосредоточенно возить сложенный треугольником блинчик в луже брусничного варенья, стараясь унять дрожь в пальцах. А в мыслях за спиной возникли мама и папа. Они присоединились к Марион и теперь стояли позади втроем, как букет дымчатых роз. Я почти успокоилась, увидев Марион серебристым призраком. Чаще она являлась мне окрашенной в зеленоватые тона зеркального мира или, что было гораздо хуже, цветной, как обычная живая пропавшая девочка. Не надо, не надо, не надо, повторяла я про себя – единственная молитва, на которую я была способна. Линь вежливо смотрела в свою тарелку. – Знаешь, что странно, – сказала она, не обращая внимания на мою реакцию. – Сколько бы сахара я ни съела, мои покойники ко мне не приходят. Чужих я могу выкопать до третьего колена, чтобы спросить рецепт африканского риса, а вот своих не могу спросить даже о… Она замолчала. Уставилась в тарелку, затеребила абрикосовые кончики волос. А потом посмотрела прямо мне в глаза. – Помнишь, у тебя была проблема с тем духом? Решила ее? Я горько усмехнулась. – Я бы так не сказала. – Мне потом было стыдно, что я тебе не помогла. Надо было хотя бы выслушать. – Хорошо, что не стала помогать. Там всем досталось. – И тебе? По ее тону я поняла, что ей действительно небезразлично. Она не просто так спрашивала. И я ей все рассказала. – Теперь у меня нет даже работы, да и с той, что была, я едва могла позволить себе половину аренды студии. Родителей нет. У меня всего одна подруга, и та никогда не признается, что я для нее обуза. Каждое утро открываю глаза и думаю: «Скорее бы лечь спать». Я рассмеялась. А вот Линь не смеялась. Она поднесла к губам чашку с сахарной жижей. Я видела, как она раздумывала над ответом. – Тебе нужна работа? – спросила она. – Ты серьезно? – Я наклонилась вперед. – Еще как нужна. А в клуб требуются сотрудники? Мне скоро девятнадцать. Берете таких молодых? – Я не про клуб. Это… другая работа. Скорее фриланс. До меня не сразу дошло. – О. Прости, нет. Магией я больше не занимаюсь. Ее рука с вилкой и кусочком копченого лосося замерла на полпути к губам. – Потому что не хочешь или не можешь? – Не хочу. И не буду. – А хочешь объяснить, почему?