Что-то творилось с моей Айви. С ней уже некоторое время было нелегко, но раньше она всегда со мной разговаривала. Однако после того, как я вернулась домой из больницы, где мне все-таки вырезали аппендикс, она отказывалась даже смотреть мне в глаза. Стоял конец лета. Ей бы бегать по двору с Билли, радоваться последним теплым денечкам. Вместо этого она целыми днями просиживала в своей комнате. На третий день я вошла и закрыла за собой дверь. Она пришла в ярость. – Убирайся из моей комнаты, – прошипела она, захлопнув блокнот, в котором писала, и прижав его к груди. Я вошла с намерением быть терпеливой, но ее тон возмутил меня. – Из твоей комнаты? – огрызнулась я, повторяя отцовскую ругань слово в слово. Настиг-таки меня из могилы. – Когда это ты начала платить аренду? Она покраснела и вскочила. – Я сказала – убирайся! Ты… ты… чудовище! Слово зазвенело в ушах. Мир перевернулся с ног на голову, описал кульбит, и моя жизнь изменилась в одночасье. – Почему ты меня так назвала? – пролепетала я, когда снова обрела дар речи. – Ты знаешь, почему. Я знала. Конечно, знала. Главный вопрос заключался в том, откуда она узнала, что я наделала. Я просчитала ходы и поняла – что бы я ни сделала, будет только хуже. Осталось только одно: говорить правду. Я показала ей свои руки. Осторожно положила ладонь на живот, поверх швов, а другую ладонь – сверху. Потом попятилась и прислонилась к стене. – Скажи мне, Айви. Что случилось, пока меня не было? – Ничего, – ответила она. В ее голосе кипел подростковый гнев. – А вот двадцать лет назад кое-что случилось. – Кто это тебе рассказал? Кто? Что-то в моем голосе, должно быть, задело ее за живое. Помимо ярости, на ее лице промелькнула другая эмоция. – Я получила письмо. Анонимное. Сожгла, чтобы ты его не увидела. Шэрон. Будь она проклята, наверняка это она. Я закрыла глаза. Мурашки облегчения и страха пробежали по коже, как мелкие пузырьки. – Скажи, что тебе известно, а я расскажу тебе правду. – Правду. Как же. – Она яростно закусила губу и оторвала кусок кожи. – Не хочу тебя слушать. Хотя нет… – В ее глазах вспыхнула надежда. – Скажи, что это неправда. Скажи, что не столкнула свою подругу в ад. Раньше у меня так хорошо получалось врать. В детстве, когда я жила с папой, ложь была способом выжить. Я врала как дышала. Надо было лишь поставить себе цель и врать с наглостью, которой никто не ожидал от девчонки. Но в последнее время я утратила хватку. – У меня была причина сделать то, что я сделала, – заговорила я, и глаза Айви округлились. – О боже, – сказала она. Она, видимо, ждала, что я стану все отрицать. – Детка, дай мне договорить… – Нет! – воскликнула она так громко, что мы обе вздрогнули от удивления. – Убирайся! – закричала она и подняла руку. Я попятилась, вышла в коридор, и захлопнувшаяся дверь больно ударила меня по переносице. * * * Она никого не впускала. А если мы пытались говорить с ней через дверь, громко включала музыку. Через пятнадцать лет нашего брака я наконец рассказала Робу, что случилось с Марион. В общих чертах, конечно, опустив самые неприглядные детали. Он отреагировал совсем не так, как я ожидала. – Ты это имела в виду, да? – На нем были очки, но он мрачно смотрел перед собой и, казалось, ничего не видел. – Много лет назад, еще до рождения Хэнка. В тот вечер, когда я хотел признаться тебе в любви. Я даже не притворялась, что не понимаю, о чем речь. – Да. – Надо было тогда и сказать, – ответил он и вышел из комнаты. * * * Ночью я проснулась от сна, который не помнила. Мне стало страшно. Мне нужна была моя дочь. Хотелось сжать ее в объятиях, увидеть ее лицо. Выйдя из комнаты, я увидела странный свет, льющийся из-под ее двери. Холодно-голубое свечение подглядывающего зеркала. В три прыжка я пересекла коридор и отперла дверь с помощью заклинания, произнеся его так поспешно и в панике, что указательные пальцы на обеих руках онемели и скрючились. Айви сидела по-турецки на полу, перед ней стояло зеркало. Радужка ее зрачков все еще была подернута мягкой дымкой подглядывающего заклинания, и она не сразу меня увидела. В тусклом зеркале виднелось лицо, шея, плечи, но я смотрела на зеркало сбоку и не разглядела, кто там. Шрамы на руке пронзила старая боль. В этот раз я подошла к зеркалу не с пустыми руками. Схватила первое, что попалось под руку. Ботинок. Глупо, конечно. Сунув руку в ботинок – она стала похожа на огромное копыто фантастической лошади, – я оттолкнула Айви и ударила ботинком по зеркалу. Фигура исчезла, но на стекле остался туманный след. Это был единственный источник света в комнате. Когда зеркало треснуло, мы остались в темноте. Глава сорок вторая Пригород Тогда Три ночи – трехкратное повторение, как в сказке, – Айви разговаривала с Марион. И каждую ночь узнавала что-то новое. Что натворила ее мать. Кем она была на самом деле. В каком аду жила Марион. Как невыносимо медленно тянулись для нее годы. Я следила за тобой с самого начала, – призналась она Айви. – Как же меня распирало от гордости, когда твои способности стали развиваться! Я знала, что ты меня спасешь. Айви – умная, храбрая, сильная Айви, – нашла девушку, которую пыталась убить ее мать. Теперь они вместе пытались найти способ вернуть Марион домой. Айви целыми днями читала, искала, пыталась раздобыть любую информацию, которая могла бы им помочь. А как только родители засыпали, возвращалась к зеркалу и к Марион. На время действия подглядывающего заклинания человек может концентрироваться только на поверхности, в которую смотрит. Остальной мир затуманивается, становится черно-белым. Айви успела заметить лишь легкое движение справа, прежде чем ее повалили на пол. Какой-то предмет полетел в сторону зеркала, раздался страшный треск, и комната погрузилась во тьму. Действие заклинания оборвалось внезапно, и Айви испытала шок. Весь мир казался треснувшим и колким, как разбитое зеркало. Потом перед ней стали проступать очертания предметов. Мать стояла рядом. Она надела на руку тяжелый черный ботинок. Айви пришла в ярость. Потом обрадовалась. Ведь мать была самой подходящей мишенью для ее гнева. – Зачем ты пришла? Я же велела оставить меня в покое! Мать включила лампу на прикроватной тумбочке. В свете лампы Айви увидела, что ее лицо блестит и опухло от слез. – Побереги силы. Тебе нужно что-нибудь съесть. – Что-нибудь съесть? Это все, что ты можешь сказать? – Ты соврала, что получила письмо. – Мать села на край кровати. – Ты расскажешь мне, что произошло на самом деле. Но сначала тебе нужно поесть, иначе почувствуешь себя очень плохо. Айви вытаращилась на нее, не в силах поверить, что мать может говорить о еде, когда весь мир только что разлетелся на кусочки. – Думаешь, сейчас я чувствую себя хорошо? – Сможешь покричать на меня потом. А пока принесу тебе крекеров. И воды. – Да иди ты со своей водой, – огрызнулась Айви. Никогда еще она не разговаривала с матерью так грубо. – Не нужна мне вода. Я должна исправить то, что ты сделала. Только это имеет значение. Мать устало вытерла лоб. Ее голос был абсолютно бесцветным. – То, что я сделала, нельзя исправить. – Я все перепробую и в конце концов у меня получится, – яростно проговорила Айви. – Ты меня не остановишь. Мама ответила не сразу. Она не шевелилась, но, глядя на нее, Айви чувствовала ее внутреннюю дрожь, чувствовала все маленькие взрывы, что гремели в ее голове.