«Хасидате» успел выскользнуть из залива ещё глубоко затемно, а вот тяжело бредущий фарватером «Чин-иен» напоролся на вдруг невесть как оказавшуюся под бортом мину (сорвалась с минрепа не иначе), от взрыва дёрнувшись всеми потрохами, озарив туманную темноту быстро увядшим всполохом. Тут же замельтешили фонари, вспыхнул, зашарив, судовой прожектор и немедленно угас. Всполошились и на занятом русскими Норд-Сан-шан-тао, пуская осветительные ракеты, паля из пушек. И без того неуклюжий, а на малом ходу и тем более плохо управляемый, броненосец продолжал движение, открыв ответный огонь, ориентируясь по направлению на вспышки. Сигнальщики орали, что видят ещё одну мину, доклад домчал до мостика, команда до рулевых – «китайский питекантроп» потащило в сторону, уводя из-под ещё одного удара, и… заскрипело днищем, наползая на банку, застопорило. В тусклом освещении, в тесных отсеках «трюмные» бились с поступлением забортной воды, откачивая, задраивая переборки. Пробоина оказалась неожиданно невелика, но успев потяжелеть на несколько тонн, старый, построенный ещё в восьмидесятых прошлого века корабль только плотнее засел на мели. Теперь стоял, усиленно коптил небо, и без того забункерованный мусорным углём, молотя винтами, пытаясь съехать в фарватерную глубину. А ночь продолжало раздирать пальбой с острова, залпами орудий броненосца, периодически заставляя русских замолчать, чтобы через какое-то время снова вступать во взаимную перестрелку, подсвеченную медленно спадающими к воде осветительными ракетами. Наконец, не без усилия подоспевшего портового буксира и утреннего прилива, застрявшее судно сумели стащить, но о выходе из гавани можно было забыть – к тому времени медленно наступал рассвет. На месте недавнего ночного побоища торчали мачты откуда-то взявшегося, подвернувшегося под выстрелы парохода, с безвольно повисшим на гафеле «хиномару». На русских батареях (если смотреть в бинокль) наблюдалась рабочая суета – готовились к новым баталиям. А из мористой дымки показались миноносцы японской брандвахты с сообщением… Впрочем, и выносные наблюдательные посты уже видели, как с зюйда прорисовываются силуэты русских кораблей. Начался третий день боя за Талиеванский залив. * * * Телеграммы из штаба Рэнго Кантай стали поступать ещё четверо суток назад[32]. Затем следовали отменительные приказы и новые директивы… И дополнительные за подписью адмирала Того. Вице-адмирал Катаока, пребывавший на борту устаревшего броненосца «Чин-иен» в гавани порта Дальний, получая эти непоследовательные распоряжения, осмелился предположить, что командующий проявляет неуверенность, как минимум неадекватно оценивая обстановку, либо же сам получает противоречивые данные. Отчего и происходит такая путаница в решениях. Для блокады с моря русской крепости (с уходом порт-артурской эскадры) в распоряжении Катаоки было достаточно сил: уже упомянутый броненосец «Чин-иен», бронированный старичок-«Фусо», тихоходные бронепалубные «Мацусима» и «Хасидате», китайский трофей «Сайен», несколько устаревших канонерок и большое количество миноносцев. Против того, что имели на тот момент в Порт-Артуре русские, этого было достаточно… до тех пор пока не пришла эскадра Рожественского. По данным разведки, девять боевых вымпелов – четыре броненосца (два из которых считались новейшими) и пять крейсеров. А намерения русского оппонента для Катаоки лежали на виду: всяческое выдавливание японского флота с занимаемых позиций, деблокада Порт-Артура, как и всего Квантуна, в свою очередь прерывая прямое снабжение экспедиционных сил Японии с моря. В таких условиях, учитывая, чем располагал Катаока в зоне эскалации, полноценно он мог совершать лишь ночные набеговые операции миноносцами. На суше ситуация для Японии также складывалась крайне неудачно. Русские возвращали утраченное, одержав победу под Лаоляном, их войска под командованием Гриппенберга тяжело, но упорно двигались к Вафангоу. Командующий японскими сухопутными силами в Маньчжурии бил тревогу, торопя генерала Ноги… Теперь всё решалось – сможет ли его 3-я армия в кратчайший срок взять штурмом Порт-Артур. Из штаба в Токио, из Сасебо от Хэйхатиро Того пришли категорические приказы: силам флота у Квантуна удержать порт Дальний, где складировались тылы и основной обоз японских экспедиционных сил. При этом вице-адмирал Катаока особо обратил внимание на то, что командующий не упомянул о времени, как и вообще о факте подхода каких-либо морских подкреплений для противопоставления броненосцам Рожественского. Из чего сделал неутешительный вывод: при любом раскладе и исходе на суше, в свете поставленной ему задачи, практически все его корабли, базирующиеся у Дальнего (кроме, пожалуй, миноносцев), были обречены. Угроза представлялась более чем очевидной, однако японский адмирал ещё надеялся на ставшую привычной пассивность русских на море. И в какой-то мере рассчитывал на комбинированную защиту артиллерии своих кораблей и минных заграждений, как в заливе Талиенван у Дальнего, так и у оперативной стоянки флота у Эллиотов. В то же время он прекрасно понимал несостоятельность всей его плавучей артиллерии против современных, первоклассных броненосцев. – Семь дней, – категорично пообещал он генералу Ноги при встрече на оперативном совещании, – русские долго седлают… или как они говорят, запрягают. И долго раскачиваются. Активные их действия я жду суток через трое. А там, как боги соблаговолят. Корабли Рожественского появились у островов Сан-шан-тау, что лежали на входе в Талиенванский залив, уже буквально на следующие сутки после прибытия эскадры в Порт-Артур. * * * Зиновий Петрович своим преимуществом воспользовался в полной мере, взявшись за дело по-хозяйски. Первым делом заручился приоритетной поддержкой Петербурга, где государь император вставил личный «втык» Стесселю. Иначе бы тот тянул волокиту, всенепременно затеяв чествование прихода героя-флотоводца, с торжествами, молебнами и прочими банкетами. Впрочем, японцы не дали – на следующий же день после того, как уже ославленные (выкрашенные камуфлирующими пятнами и полосами) корабли бросили якоря в порт-артурской гавани, предприняли остервенелый банзай-штурм… Отбитый… Новый штурм – опять отбитый. И снова атаки… обстрелы… атаки. Безуспешные, очень жертвенные и кровавые. – Чует супостат, что конец ему теперь! – «Ужаленный по первое число» монаршьими телеграммами за недавнее нытьё, прекрасно понимая, что в войне наметился перелом, да ещё ввиду прибытия ставленника и, как поговаривали, любимчика императора, Стессель держался браво, видом придурковатым и льстивым. – Нынче, как Адмирал Арктики станет хозяином на море, то и мы, защитники крепости, с божьей помощью одолеем врага! Рожественский, успев порядком «просолиться и пропахнуть порохом», глядя на всё это «представление», особенно помня-зная, что генерал бездарно сдал крепость, едва скрывал своё презрение. Возможно, сюда примешивалось и традиционное отношение флотских к сухопутным. Однако позже насмотревшись на порт, на уныло стоящие у причалов суда, заметив разрушения от осадных орудий противника, окинув безрадостные пейзажи тяжёлых военных будней, немного попустил. Смягчившись, но не оправдывая. Оправдывая себя: «Я-то попал в плен исключительно в ранении и бессилии. Но какое счастье, что позора Цусимы не случилось». И, наверное, впервые искренне мысленно поблагодарил пришельцев из будущего, что, чёрт возьми, этого позора не случилось! Теребил дешифровку из ставки императора с предупреждением, что на борту «Лены» будет беглец с «Ямала», дав себе зарок не быть к тому слишком строгим. Дословно повторив строчки из телеграммы: – Пусть и дезертир, но «дезертир на войну». Бог ему судья. Так или иначе, с начальником сухопутной обороны крепости на любезности Зиновий Петрович не растрачивался, а торжественный приём плавно перевёл в штабное совещание. Практически с ходу и немедленно объявил о своих планах, выставив сухопутному командованию требование: «…посему для завладения Талиеванским заливом и дальнейшего изгнания японца из порта Дальнего потребно нам два батальона десантной команды». Стессель не видел повода для отказа – угроза неприятельского десанта с моря теперь отпадала, и личного состава в крепости было предостаточно. Лишь попросил поддержать оборону огнём с кораблей, ввиду особого напора японцев. Зиновий Петрович отдал соответствующие распоряжения. Тут, что касается Рожественского – во всех его действиях была заметна хватка и основательная поспешность, иначе именуемая «быстротой»! – У нас, господа, – авторитетно держался он перед командирами кораблей, – перевес по всему! В артиллерии, скорости. Посему действуем дерзко, находчиво. Но не забываем! День принадлежит нам, ночь – неприятелю. По приходе «Ослябя» и «Ретвизан» были поставлены на срочный ремонт – все силы «портовиков» были брошены на спешность выполнения работ, покуда не вернулась 1-я Тихоокеанская, которая однозначно займёт ремонтные мощности всерьёз и надолго. Приводили в порядок и «бородинцев», догружая углём, водой и всем, чем необходимо по казённой части и что мог дать порт. Оставался во внутреннем бассейне «Аскольд», которому в первую очередь требовалась новая дымовая труба для обеспечения скоростных показателей – здесь, очевидно, строились дальнейшие оперативные расчёты на трёх «задвадцатиузловых гончих», включая «Богатырь»… и «Новик» – правда, этот крейсер-охотник уже давно «просил» переборки механизмов. У погрузочных причалов под Золотой горой «Рион» и «Маньчжурию» основательно готовили к рейдерству. Одновременно с этим остальные крейсера и базовые канлодки курсировали патрулями в прилегающих к Квантуну водах, заглядывая в бухточки и заливы в поисках противника. Впрочем, проявляя противоминную осторожность. Трижды спугнули японские дестроеры, нанеся последним незначительные повреждения, уж больно быстро те шмыгнули прочь. Зато «Громобой», обогнув Квантун, застал врасплох на стоянке близ Дзинчьжоу отряд японских судов, утопив два номерных миноносца 2-го класса и транспорт. К Эллиотам по приказу адмирала (с мотивацией – «не спугнуть») пока не хаживали. Но наведавшись к островам Блонд, что лежали от них (от Эллиотов) всего в девяти милях к юго-востоку, «Новик» стреножил японский пароход, приведя его в Порт-Артур. – Пароход сей – откровенное едва семиузловое корыто, – докладывал командир «Новика» кавторанг Шульц, – утопи – не жалко! Пока довели – намучились. Однако взято на оценку, как вполне годное для контрольного движения по траленным проходам перед более ценными судами. Подготовка к захвату порта Дальнего и Эллиотов, можно сказать, началась ещё в Петербурге. Штаб Рожественского загодя получил (понятно каким «роялем») распечатки с эскизами минных заграждений – непосредственно японские постановки у Эллиотов, включающие боновые и сетевые. С одним лишь недостатком – отсутствовали промеры глубин. У Талиеванского залива приходилось полагаться на схемы ещё январского мероприятия самих «порт-артурцев» – «Планъ дъйствительнаго миннаго загражденiя, поставленнаго Мин. тр. «Енисей» 28 янв. 1904 г.». Но расчёт вполне обоснованно строили из тех мерил, что «мозги пусть и жёлто-азиатские, а военная логика имеет безусловный приоритет и должна быть одинакова». Русские минные заграждения проходили строго по периметру границы залива, от северного мыса материка, ориентируясь на острова Сан-шан-тау, до южной стороны к острову Пань-тау. Предположили, что противник поступит подобным же образом. Конечно, не скидывали со счетов и то, что японцы могут применить дополнительные меры. Так что Рожественский, не мудря, ткнул пальцем в пролив между северным и южным Сан-шан-тау: – Будем тралить средний проход, предварительно высадив десант на острова. Тем самым с этого плацдарма огнём пушек будет сподручней не позволять японцу ночью минировать уж тореный фарватер заново, сводя наши усилия впустую. Нейтрализацию японской стоянки у Эллиотов, при всём желании провести операции одновременно, адмирал отложил на вторую очередь. Хотя никаких особых препятствий для того не было – ни в тралящих средствах, ни огневой поддержке, ни в снаряжении десанта. Так, например, уходя на прорыв, Витгефт приказал снять с кораблей эскадры все катера – теперь их, включая оставшиеся в Артуре миноносцы, можно было пустить в ход. С крейсерами Иессена из Владивостока были доставлены батарейные пушки, скорострелки Барановского, две дюжины пулемётов, часть из которых были отданы на огневое усиление десанта. Сработать и на Талиевань-Дальний, и на Эллиоты одновременно попросту не успевали организационно. * * *