Ширинкин зарделся, хотя дело «антияпонской пропаганды» в основном было проведено службой российской контрразведки. И почти открыто – дагерротипы выглядели столь наглядным и неоспоримым фактом, что не стали и усложнять, подсовывая их иностранным издателям – сначала они появились на страницах российских газет, и уж затем последовала широкая перепечатка европейцами. Правда, фотоматериалы (от «ямаловцев») были из хроники ещё несостоявшейся японо-китайской войны «тридцать седьмого года». Но что это меняло? – Там посол японский, ваше величество, уже дважды подавал запрос на встречу, – Ширинкин показал на пачку газет, – у него тоже весь набор «таймсов», «эко де при» и «дойчей»[59]. По-моему, он негодует. – Даже так… что ж, просите. Буду его добивать. Император даже не взглянул на то, что немного взволнованный азиат мял в руках пачку газет – пока и не заикнувшись (этикет-с), но видом выражая протест… видимо, по поводу навета прессы. Протест, кстати, вполне бы и официальный – «русский след» в теме «Зверств японской военщины» в принципе и не скрывался, если бы… Томя паузой, монарх раскурил папиросу, догнав её до половины, наконец, соизволил спросить: – С чем пожаловали?[60] Ступивший на два шажка вперёд посол достал лист обращения, прочистив горло, зачитал: – Согласно пожеланиям правительства Японии, вынужден просить ваше величество повлиять через прессу на общественное мнение, что с клеветнической и фальшивой подачи российских издательств пребывает в панике и осуждении действий японской Императорской армии на территории Китая. Уповаю, что поставленная с вашего одобрения под контроль российская пресса, а с этим и изменение общественного мнения, поспособствует делу поддержания порядка и дальнейшего установления мира между нашими державами. Романов выпустил последний дым, оставил в покое пепельницу, с нескрываемым сарказмом и крайне взыскательно проговорил: – А вы часом не забылись? Вы – господин Мотоно, и ваши хозяева в Токио? Между нашими странами, между прочим, война! А мы с вами, господин Мотоно, ещё не на мирных переговорах! Всегда тактичный, предпочитавший обтекаемые и приличные формы в разговорах, Николай вдруг заговорил выверенно жёстко, не скрывая презрения: – Вы, японцы, так стремитесь стать вровень с великими западными державами, столь желаете влиться в цивилизованное общество, но… О, да! Восток дело тонкое, у вас имеются ещё и собственные, азиатские правила! Правила ведения войны, Сунь-цзы и прочее… когда ночная атака рейда Порт-Артура без объявления войны это совсем не вероломство, а такая-эдакая самурайская хитрость! Да?.. Но я не стану следовать хитро-изысканными восточными путями, а поступлю грубо. Мои генерал-адмиралы неоднократно предлагают… я отказывал, но, пожалуй, соглашусь! Деревянно-бумажные японские города будут хорошо гореть после обстрелов корабельной артиллерией! А казаки на улицах Токио отрезвят излишне агрессивные самурайские головы! И без того не выдерживая тон дипломатии, последние слова государя прозвучали особенно резко! Японец буквально замер, побледнев, затем, медленно темнея лицом, пробормотал, выходя за рамки, презрев условности: – Этого никогда не будет. У Ниппон… у Японии много богов (это прозвучало, как «много сил»)! Подданные Тэнно не смирятся с бесчестием, не уступят ни при каких обстоятельствах… – Обстоятельства уже наступили! – Против восстанет весь дух японского народа, каждый крестьянин, не только кадровая армия – все умрут, но… – Вот-вот! Кто-то из мудрецов, возможно из восточных, сказал: «Выход есть всегда, даже если этот выход – смерть». Очень, знаете ли, в духе и философии японцев. – Это сказал… – Неважно! – прогремел император, перебивая: – Вам известно имя Акаси? Полковник Акаси Мотодзиро? Который с территории Швеции занимается организацией подрывной деятельности внутри России? Мы!.. Мы воюем с вашей армией и флотом, но не посягаем на ваши устои и законную власть! А ваши спецслужбы связались с революционерами и заговорщиками, финансируя их, способствуя подрыву самого существования государства российского! Вы запустили такой разрушительный механизм, что даже после окончания войны нам эту кашу ещё долго придётся расхлёбывать! Что говорите?! В войне все средства хороши? Так мало того! Подзуживаемые вами террористы-народовольцы посягают на саму императорскую власть! На жизнь императора! На жизнь всей императорской семьи! Романов на миг замолчал, вперившись в собеседника, ожидая реакции – японец либо взял себя в руки, снова натянув бесстрастную маску, либо… «Да я ж для него белый варвар! – пришёл неожиданный вывод. – Не Тэнно-микадо, а в лучшем случае какой-то варвар-помазанник. Ах ты, сын узкоглазой собаки!» Как всегда дав волю своему гневу, даже если он не выплеснулся наружу, а остался всего лишь в виде мысленных ругательств, Николай обрёл спокойствие, заговорив медленно и вкрадчиво: – Вы как будто, господин Мотоно, не совсем понимаете существенность сиих фактов. Хорошо, я проведу доходчивую аналогию. Представьте, что российская служба диверсий и контрразведки организовала в Японии переворот с целью смещения правящей династии Мейдзи и убийства божественного Тэнно! Скажете, гайдзины в Японии не смогут шпионить и проворачивать делишки по причине своей расовой отличности? Так есть ханьцы! Вы сумели настолько наследить в Китае, что там многие хотят отомстить. Предложения услуг жандармским и другим нашим службам на территории Поднебесной поступали неоднократно, можете не сомневаться. Слышали, наверное, даже ихэтуани-боксёры зашевелились. Аккуратный азиат в костюме лондонской моды давно уже засунул свои бумажные протесты в портфель. Упоминания о божественном Тэнно в столь оскорбительном контексте требовали, чтобы посол был потрясён. Он и был потрясён! Потрясён безмерной печалью. И не гипотетическим фактом убийства (здесь играло иное мировоззрение, иной взгляд на кончину вообще), предрассудки европейца о бремени жизни и величии смерти нашли лишь одну болезненную точку – гибель микадо от руки грязного китайца была бы позорна! Круглые линзы очков вдруг запотели, будто ватой тумана отгородив реальность. «Я волнуюсь, – подумал сорокадвухлетний японец. Что-то ему подсказывало – в этой неожиданной импульсивности белого царя кроется невероятная провокация, – но если я хочу сохранить шаткие предпосылки к прекращению войны, то не стану включать его вызывающие намёки в отчёт. Пойду на личное унижение, лишь бы уберечь от унижения микадо. Слишком много горячих голов в окружении императора Муцухито, думающих о чести, но безрассудно забывающих стратегические истины, что давно премированы мировой политикой. Судьба ”Восходящего солнца” ступила на зыбкую почву и может оказаться подвешенной на тонких нитях неопределённости». …А сквозь белую вату домыслов продолжала литься патетика российского царя: – Я возьму на себя все обязанности, что налагают на меня моё звание и должность. И моя совесть! Именно совесть… большая политика такая субстанция, касаясь которой всякий раз надобно заботиться о нравственной гигиене. На стыке Разбудили адмирала в это утро рано, высыпав на голову первые вести: что-то намечается! Досель устойчивая связь вдруг периодически зашумела наведёнными помехами, участились перехваты вражеской «морзянки». Сам Рожественский приказывал Иессену эфир покуда не глушить, всё с тем же заделом – пусть супостат говорит вдоволь, лишь бы выманить! Японские разведчики беспрепятственно транслировали сообщения, общаясь с мощными базовыми станциями. Тем не менее от Иессена сообщения легко прорывались на приёмники «Аскольда», наконец в 11:30 выдав коротким, заранее обусловленным кодом сигнал, лишь подтверждающий появление главных сил противника. Началось! Затем последовало более подробное донесение с примерным перечислением вымпелов, классификаций кораблей, координатами, курсом. Тут и всплыла некая неожиданность от Камимуры… или Того, коль он там главный мозг и начальник. Предполагая очевидный выход главных сил противника из Сасебо, Рожественский именно от этой конфигурации строил свои планы. Японская эскадра появилась от Симоносеки. – Шесть вымпелов броненосные крейсера, – чётко докладывал флаг-офицер, – отдельными отрядами бронепалубники – ещё пять или шесть вымпелов. И неизменная свора миноносцев на подхвате. – Всех собрали, – проронил Игнациус. – Кроме броненосцев, – поправил Коломейцев. – Очевидно, – Рожественский сместился к карте. – Где сейчас Иессен? – Вот тут, – указал «флажок», – почти в середине линии «Симоносеки – Фусан». Камимура двигается от метрополии с намерением отрезать Иессена от западных румбов. – Иессен… – Намерен прорваться на соединение с «Аскольдом» и «Богатырём». Рейценштейн уже спешит навстречу. – Поспешим и мы, – с тихой решительностью проговорил адмирал. На кораблях били «боевую тревогу»! Положение не стало сомнительным. Заранее обнаружив сильные дымы, Иессен мигом просчитал ситуацию, бросив отряд на зюйд-вест, намереваясь проскользнуть мимо Цусимы. Конечно, рискуя быть прижатым к островам. Всё шло к тому, что боя на параллельном схождении не избежать. Можно сказать, что столь чаянная операция входила в главное действо… первой фазы. * * * Камимура Хиконодзё был совершенно уверен в своих силах и успехе. Ещё бы! Двенадцать кораблей против четырёх! Более чем достаточно, чтобы показать гайдзинам, что Ниппон не позволит творить безобразия близ её берегов и тем более военных баз. Разведчики правильно опознали характерно высокий в средней части борт «Осляби» – недоброненосец шёл концевым. «Россия» и «Громобой» равноценны «эльсвикским» одноклассникам, за мелкими различиями. Снарядов «крейсерского калибра» японский адмирал опасался адекватно – не больше, не меньше, чем оно того стоило! «Паллада» априори выступала самым уязвимым звеном в русской колонне. Несмотря на некоторые оговорки технического характера, Камимура считал боевой потенциал даже шести своих броненосных крейсеров выше, чем у сборной набэ русских[61]. Ещё издалека вниманием сигнальщиков и флагманских офицеров было сделано замечание о боевом камуфляже врага. Кто-то метко подметил, что раскраска нанесена по одному лекалу: