На правом траверзе примерно в пятидесяти кабельтовых бесформенной серой массой горбатилась из дымки верхушка острова Ики. Передовой «Новик» уже «черпнул» туда кильватерной дугой, утопив подвернувшуюся рыбацкую лайбу. От эскорта отделился один из миноносцев для более тщательной разведки, а крейсер побежал дальше форзейлем эскадры, дозором рыская на румбах. 14:35. Теперь, судя по штурманским прокладкам, выходило, что русские отряды – крейсерский Иессена и броненосный Рожественского – практически расходились контркурсами, разделённые примерно двенадцатью милями, находясь друг для друга вне видимости. Зиновий Петрович отошёл от штурманского столика, вглядываясь в горизонт по левому борту – где-то там шёл бой… крейсера Иессена и Рейценштейна, преследуемые Камимурой. Кажется ли – нет? Будто долетают звуки, будто доносится канонада? …Конечно же воображение. Уже через десять минут, получив своими расчётами необходимое «место» – в этой конфигурации курс Камимуры уже не имел значения, – штурман с видимой гордостью от проделанной работы, а потому со значением объявил: – Пора! Выждав торжественные пятнадцать минут, Рожественский, замордовав очередную папиросу, хрипло приказал: – Поворот восемь румбов влево! Последовательно. Не теряя и не сбрасывая полного хода, ложась на боевой курс, «Суворов» валило креном на циркуляции. Следом в кривой пенный загиб флагманского кильватера вошёл «Ретвизан». Чётко выдерживая дистанцию, погодя буравил море «Александр». «Новик», словно обиженный, что его поздно предупредили, выписывал размашистую дугу, снова выходя в авангард. Туда же был дан приказ переместиться эскорту миноносцев. Согласно назначенному боевому построению они выстраивались по курсу широким фронтом. «Новик» оттягивался, становясь чуть позади миноносной завесы… Так было надо! Горизонт держался в пределе пяти миль. Уже через двадцать минут полного эскадренного хода вперёдсмотрящие сигнальщики «Суворова» что-то заметили – по всем расчетам это должна была быть эскадра Камимуры. Уже не воображением, а сквозь вязкий, насыщенный влагой воздух определённо доносилась отдалённая орудийная пальба. Наступала третья фаза – броненосный отряд входил в пространство боя! Долгое ожидание предыдущих дней и ночей, вся прелюдия тонкой грани плана и импровизации выкристаллизовалась в генеральную увертюру, где финальные аккорды Рожественский прочил за собой: – Ход самый полный! Куда уж, чёрт возьми, полней… – Передать на миноносцы… – адмирал не договорил, но флагманским офицерам известна предметность приказа. Распоряжение эскорту «отбивают» ратьером, и там, в котельных судёнышек-маломерок, кочегары кидали в пламя порции угольной пыли, прикрывали доступ воздуха в топки, не давая антрациту гореть в оптимальном режиме. И пусть тем самым снижалась тяга и скорость – сейчас это было не так важно. Главное обеспечить устойчивый и густой дым, дымовую завесу, прикрывая прущие на вражескую эскадру броненосцы. Ещё немного и крышка ловушки практически захлопнется, поставив Камимуру в треугольник – меж огнём крейсеров Иессена, под удар броненосцев, прижав в свободе манёвра к берегам Цусимы! * * * Камимура знал эти корабли! Пятитрубный «Аскольд» уж точно ни с чем не спутаешь – подоспевшие с запада вражеские крейсера отогнали «Кассаги» и «Такасаго», а вступив в основной бой, продолжали действовать отдельным отрядом, сохраняя маневренные возможности, не отягощая колонну Иессена. В целом курсовые линии сближения двух противоборствующих эскадр напрашивали со стороны преследуемых кратковременные кроссинги, однако русский адмирал отказался от подобных эволюций в угоду удержания дистанции. Лишь периодически менял галсы, сбивая пристрелку. Конечно, в боевой рубке флагманского «Идзумо» неизменно считали, что японские комендоры добиваются больше попаданий, чем враг, но бой затянулся, ожидаемых результатов не наблюдалось. Камимура сохранял видимое спокойствие, хотя так и рвалось наружу! То брался за подзорную трубу, то косился на хронометр – 14:35, думал: «Если не утопить, то успеть повредить их до наступления темноты так, чтобы они стали лёгкой добычей миноносцев». Общее руководство лёгкими силами, в том числе и миноносными отрядами, осуществлял контр-адмирал Уриу. Пока же в основном вся эта свора держалась на правой раковине колонны броненосных крейсеров. Уриу оценил ход противника с разделением и соединением крейсерской эскадры – в совершенно безнадёжную ситуацию русских вносились вероятности. На дымы с востока контр-адмирал отреагировал с разумным опасением – послал в разведку отряд быстроходных дестроеров, подозревая от гайдзинов новую неожиданность. Впрочем, не исключая транзитного каботажного движения «Симоносеки – Цусима». Командующего эскадрой пока решил не беспокоить и не отвлекать. Отряд умчал, и вскоре с флагманского «Сиракумо», оборудованного станцией телеграфа, оповестили о приближении четырёх миноносцев противника… и намерении атаковать! Уриу мог бросить против вдвое, втрое больше, но отправил на усиление лишь ещё тройку истребителей. В этот раз уже доложив Камимуре. Командиру Первого отряда истребителей капитану 1-го ранга Асай что-то не нравилось в этой фланговой демонстрации – вражеские миноносцы, судя по густому обильному дыму, извергаемому из труб, шли максимально полным ходом, не щадя машины, – чёрным затянуло почти весь восточный горизонт. Передав донесение на флагманский крейсер, Асай решил воспользоваться ошибкой врага, слишком растянувшего свой боевой порядок, направив «Сиракумо» на ближайший крайний по фронту миноносец. Все четыре дестроера Первого отряда устремились в атаку, «четыре» на «одного» – гарантированная победа! Суммарная скорость сближения составляла примерно сорок узлов, время до начала боевого контакта исчислялось минутами, японский капитан 1-го ранга Асай лишь удивлялся, прочему противник не реагирует – не меняет строй, не сходится в более компактное построение, оставляя «собрата» на растерзание. Всего через минуту его удивление дополнилось чем-то большим! Силуэт боевого корабля, что выскочил из-за дымовой завесы, напоминал пятнистую акулу! С мостика «Сиракумо» из-за этих нанесённых на борта разводов камуфляжа сразу и не признали «Новик». В то время как русский быстроходный крейсер, вырвавшись вперёд, уже не шёл в прямую пересечку – вытянутый, стремительный, он чуть довернул, открывая углы бортовой артиллерии. Флагманский японский миноносец слишком выпячивался вперёд, чтобы избежать первых залпов. Не дело командующего эскадрой отвлекаться на судовые дела, для этого есть командир крейсера, его помощники, старшие офицеры. Но пока управлял боем из боевой рубки флагманского «Идзумо», мимо уха и внимания контр-адмирала проходили все боевые эволюционные корабля. Командир крейсера, желая увеличить вес залпа, балансировал на грани, при столь высокой волне вводя в бой орудия нижних казематов. До поры успешно. Но на одном из манёвров открытые орудийные порты обильно черпнули забортной воды. Дело усугублялось полученной ранее пробоиной по ватерлинии. Вот именно тогда к авралу докладов и распоряжений борьбы за живучесть добавилась принятая от миноносников, можно сказать, шокирующая телеграмма. Когда Камимура, перебежав на левую половину рубки, вцепившись в подзорную трубу, до боли вжался в наглазник оптики, русские миноносцы уже прибрали ход, оттягиваясь назад. А из редеющей дымовой завесы проступили первые мачты, а затем и сами угрюмые абрисы броненосцев Рожественского… словно материализовавшийся ночной кошмар. Первой их жертвой стал бронепалубный «Сума», которого Уриу бросил разобраться с лёгким «Новиком». * * * Атмосфера в боевой рубке «Суворова» взвинтилась до предела! Голоса офицеров в азарте порой неестественно фальцетили. Все уже прекрасно понимали – дело выгорело! Вытянутый кильватер камимуровских броненосных крейсеров лежал впереди в курсовом секторе, дальномерщики отсчитывали последние кабельтовы до дистанции пристрелки, орудия заряжены, расчёты замерли в ожидании команды. Растерзанный серией прямых попаданий подвернувшийся бронепалубник только добавил боевого восторга. Этот общий подъём с какой-то намеренной едкостью остудил адмирал: – Ни черта бы у нас, господа, не получилось, если бы не столь дрянная видимость по горизонту, и вообще дурная погода-балльность для японских миноносок и рыбаков, которые могли рассекретить наши броненосцы ещё вчера или позавчера! Впрочем, и сейчас не будем говорить «гоп», покуда… – Господа! Каски! – С грудой железа, что тащили два матроса, в рубку явился минный офицер. – И стальные нагрудники нового облегчённого кирасного типа. Как приказывали. Последовал разбитной ропот, вздохи от неизбежности адмиральской прихоти – господа офицеры по-прежнему изволили храбриться с усмешками и чванством. Рожественский только бровью повёл – не перечить! А завозившись со своим облачением, будто только сейчас заметил стоящего в стороне «попаданца»: – Это что ещё за явление?! – Но как же? – Вздёрнул брови в фальшивом недоумении Тютюгин, тыча чем-то нелепым из дерева и коричневой кожи (замаскировал типа камеру). – Хроника боя… для истории! Репортаж веду! Адмиралу помогали с застёжками, он ворчал, ему уже всё не нравилось… Досадливо отмахнулся, дёрнув рукой, как бы говоря «ин ладно, стоял в стороне, там и будь»: – Но чтоб боевой работе не мешал, и… эти доспехи ланселотов тоже извольте напялить. Пуля, по Суворову, она – дура.