Она зажмурила глаза и закрыла голову руками. Но дальше ничего не было. Ни выстрела. Ни крика боли. Ни звука, с которым ее мать замертво падает на землю. Пол. Земля. Сыра земля. Энди замерла, когда снова подняла глаза. Парень расстегнул ножны охотничьего ножа. Он медленно вытаскивал его. Пятнадцать сантиметров стали. Зазубренный с одной стороны. Заостренный с другой. Он убрал пистолет в кобуру и перекинул нож в рабочую руку. Кончик был направлен не вверх, как если бы это был столовый нож, — он был направлен вниз, как когда собираешься нанести удар. — Что собираешься с ним делать? — спросила Лора. Он не ответил. Он ей показал. Два шага вперед. Нож взмыл, а потом метнулся вниз, к сердцу ее матери. Энди была парализована, слишком напугана, чтобы тихо лечь и спрятаться от всего этого, слишком потрясена, чтобы что-то сделать, а не просто смотреть, как умирает ее мать. Лора выставила руку, словно хотела остановить нож. Он вонзился прямо в центр ее ладони. Вместо того чтобы скорчиться от боли или закричать, Лора обхватила пальцами рукоятку ножа. Борьбы не последовало. Убийца был слишком ошарашен. Лора вырвала нож из его сжатой руки, хотя длинное лезвие по-прежнему было воткнуто в ее кисть. Он отступил. Он смотрел на нож, торчащий из ее руки. Одна секунда. Две секунды. Три. Он будто только вспомнил о пистолете. Его правая рука потянулась к бедру. Пальцы обхватили рукоятку. Серебром сверкнуло дуло. Он подставил левую руку под рукоятку, готовясь отправить последнюю пулю в сердце ее матери. Без единого звука Лора размахнулась и всадила лезвие ему в шею. Послышался хруст, словно мясник отрезал кусок говяжьей туши. Этот звук эхом разнесся по всем углам помещения. Парень с трудом вдохнул. Его рот раскрылся, будто у рыбы на крючке. Глаза округлились. Тыльная сторона ладони Лоры все еще была пришпилена к его шее, так и оставшись между лезвием и рукояткой. Энди видела, как двигаются ее пальцы. Послышался щелчок. Пистолет задрожал в воздухе, когда он попытался поднять его. Лора что-то проговорила, но это было скорее рычание, чем слова. Он продолжил поднимать пистолет. Попытался прицелиться. Лора выдернула лезвие, разрезав его горло спереди. Кровь, сухожилия, хрящи. Никаких брызг и капель, как до этого. Из его разрезанной глотки хлынуло, как из лопнувшей дамбы. Его черная рубашка стала еще чернее. Жемчужины на его пуговицах приобрели разные оттенки розового. Первым упал пистолет. Потом он рухнул на колени. Потом ударился об пол грудью. Потом головой. Энди смотрела в его глаза, когда он падал. Он был уже мертв, когда его тело коснулось земли. 2 Когда Энди была в девятом классе, она по уши влюбилась в мальчика по имени Клетус Лараби, которого все называли Клит, хотя больше в шутку. У него были кудрявые темные волосы, он умел играть на гитаре и был первым в классе по химии, так что Энди пыталась учиться игре на гитаре и делала вид, что тоже увлекается химией. Именно таким образом она умудрилась оказаться на школьной научной ярмарке: Клит туда записался, и Энди тоже. Она ни разу в жизни не перекинулась с ним и словом. Никто тогда не задался вопросом, разумно ли подпускать девочку-подростка из драмкружка, которая с трудом сдавала естественно-научные дисциплины, к селитре и горелке, но по прошествии времени стало понятно, что доктор Финни, видимо, решила закрыть на это глаза, обрадовавшись, что Энди заинтересовалась чем-то, кроме искусства пантомимы. Отец Энди тоже пришел в восторг от этих новостей. Гордон ходил с ней в библиотеку, где они читали книжки про инженерное дело и устройство ракет. Он заполнил анкету на получение карты постоянного покупателя в местном магазине для хобби. За ужином он вслух зачитывал буклеты Американской ассоциации ракетостроения. Когда Энди оставалась дома у своего отца, Гордон в гараже работал со своим шлифовальным блоком, придавая форму оперению и носовому конусу, в то время как Энди сидела на скамейке рядом и зарисовывала свои идеи для сопла. Энди знала, что Клит любит группу «Гу Гу Доллс», потому что у него на рюкзаке был их стикер, так что она начала раздумывать о том, чтобы труба ракеты выглядела как стимпанковый[7] телескоп из их клипа «Айрис», потом подумала прикрепить к ней крылья, потому что песня «Айрис» была в фильме «Город ангелов», потом она решила, что разместит сбоку портрет Николаса Кейджа в профиль, потому что он был в этом фильме ангелом, а потом решила, что ей стоит нарисовать Мег Райан, ведь это было для Клита, а ему, пожалуй, Мег Райан гораздо интереснее Николаса Кейджа. За неделю до выставки Энди пришлось вывалить перед доктором Финни все свои записи и фотографии, чтобы убедить ее, что она действительно сделала всю работу сама. Она как раз раскладывала свои сомнительные доказательства на учительском столе, когда в класс вошел Клит Лараби. Энди пришлось крепко сцепить руки, чтобы они не так дрожали, когда Клит остановился посмотреть на фотографии. — Мег Райан, — сказал Клит. — Я выкупил. Гори, чертова сучка, да? Энди почувствовала, как тонкая струйка холодного воздуха прорывается через ее разомкнутые губы. — Моя подружка любит этот дурацкий фильм. Ну, с ангелами. — Клит показал ей стикер на своем рюкзаке. — Они написали эту дерьмовую песню для саундтрека, прикинь. Вот почему я ношу этот стикер: чтобы напоминал мне никогда не продавать свое искусство за деньги, как эти педики. Энди не сдвинулась с места. Она не могла сказать ни слова. Подружка. Дурацкий. Дерьмовую. Прикинь. Педики. Энди вылетела из кабинета доктора Финни без своих записей, без книг и даже без сумки. Она прошла через кафетерий и воспользовалась запасным выходом, дверь которого всегда была приоткрыта, чтобы местные сотрудницы могли выйти покурить за мусорным контейнером. Гордон жил в трех километрах от школы. Был июнь. Джорджия. Побережье. Когда Энди дошла до его дома, она полностью обгорела на солнце и насквозь промокла от собственного пота и слез. Она взяла ракету с Мег Райан и две тестовые ракеты с Николасом Кейджем и бросила их в мусорный бак во дворе. Затем полила их бензином. И бросила спичку в бак. А потом она очнулась, лежа на спине на подъездной дорожке Гордона, потому что сосед поливал ее из садового шланга. Со свистом взвившийся огонь опалил Энди брови, ресницы, челку и даже волосы в носу. Звук от взрыва был такой мощный, что у Энди из ушей пошла кровь. Сосед начал кричать прямо ей в лицо. Его жена, работавшая медсестрой, подбежала к ней и явно пыталась что-то сказать, но единственное, что Энди слышала, — это тонкий звук, будто руководитель хора выдает одну-единственную ноту на своем камертоне. И-и-и-и-и-и-и-и… Энди слышала Звук и ничего, кроме Звука, целых четыре дня. Просыпаясь. Пытаясь заснуть. Принимая ванну. Идя на кухню. Сидя перед телевизором. Читая записки, которые ее родители судорожно царапали на маркерной доске. Мы не понимаем, что с тобой не так. Вероятно, это временно. Не плачь. И-и-и-и-и-и-и-и… Это было почти двадцать лет назад. Энди никогда особо не вспоминала о взрыве вплоть до этого момента и вспомнила только потому, что Звук вернулся. Когда она его снова услышала — или когда она это осознала, — она стояла посреди дайнера рядом со своей матерью, сидевшей на стуле. На полу лежали три мертвых человека. На земле. Черная рубашка убийцы стала еще чернее. Красная кофта Шелли Барнард — еще краснее. Нижняя часть лица Бетси Барнард свисала клочьями мускулов и сухожилий.