– Как же, договор подписан. – А я-то гадаю: что вы меня в доме оставили? Терплю значительные неудобства… – Как, по-твоему, этот тип очень опасен? – спросила Клавдия. Андрюшенька пожал плечами: – Он из тех, кому на закон плевать. – А как у него со здравым смыслом? – Вот уж не знаю. Мне с ним дела иметь не приходилось. – Жаль. Могли бы потолковать по-дружески, обсудить назревшую проблему. – Мне показалось, он был тобою очарован, – решила я приободрить подругу. – Таких очаровать могут только деньги, если сумма с шестью нулями. – К ручке припал самозабвенно, – вмешался Андрюшенька. – А взглянул так, что я испугалась, как бы руку-то не отгрыз. Ох, чует мое сердце, быть беде… – Самое время, дамы, рассказать мне, что лежит у вас на сердце тяжким грузом. Лучше, чтоб я знал, к чему готовиться. – Мы невинны, аки агнцы. Лизка случайно с грабителями столкнулась, а Сизов ко мне таскался, хотел знать свое будущее. Вот и все. – Что ж… главное, чтобы вы о своей скрытности не пожалели. Клавдия отправилась переодеваться. Вновь мы встретились в кухне, я накрывала на стол, а подружка спросила: – Новости есть? Я стала рассказывать, Андрюшенька время от времени лез с замечаниями и уточнениями, мне это надоело, и я сказала: – Сам излагай. Клавдия внимательно его выслушала и призадумалась. – И с чем я должна работать? – спросила возмущенно минут через пять. – Сегодня вертелась, как вша на гребешке. Не удивлюсь, если мать Дианы и завтра явится. И что я ей скажу? – Узнай, есть ли у нее парень, – напомнила я. – Так ведь сказала, что нет. – То же самое по официальной версии, – сказал Андрюшенька. – Я бы уточнила. – Уточнить-то я уточню, – вздохнула подружка. – Но что сама скажу? – Придумай что-нибудь. – Тебе легко говорить. Короче, время вы потратили впустую. Головин любит собак и деньги, у него стопроцентное алиби, значит, для нас он бесполезен. Какому-то Сенечке ни к чему Римму убивать. Выходит, у нас по-прежнему один подозреваемый – Диана. Хотя ей эту Римму тоже убивать вроде не за что. Ладно, будем с Трусовой совместно молиться. С такими помощниками только это и остается. – Это она так из-за авторитетного бизнесмена расстроилась, – сказала я, обращаясь к Андрюшеньке. – Да, расстроилась. Вам-то что. А мне шею свернут за милую душу. – Дождемся возвращения соседки Риммы, вдруг что и узнаем, – не очень уверенно сказала я. – Вот именно «вдруг». Лизка, поедешь со мной, – вскакивая с места, заявила Клавдия. – Куда? – За кудыкину гору. А ты здесь жди, – повернулась она к Андрюшеньке. – Только по дому особо не шастай, не люблю я это. – Так, может, я к себе поеду? – Еще чего? А договор? Жди здесь. Через пять минут мы уже выезжали на проспект. – Может, скажешь, куда мы несемся? – спросила я. Клавдия молчала, так сдвинув брови, что я сочла за благо особо с расспросами не лезть. Вскоре стало ясно, куда мы направляемся, и я громко выругалась. – Ты ведешь себя неприлично, – посетовала подружка. – А ты окончательно спятила. Словно подтверждая мои слова, Клавдия свернула к театру и уже тормозила возле забора, где в кустах мы оставили бездыханного Сизова. Первое, что я увидела, ботинок. Только теперь он не валялся на земле, кто-то насадил его на сломанную ветку тоненькой березки, произраставшей по соседству. – Видишь? – пролепетала Клавдия. – Ботинок? Вижу, конечно. – А где Сизов? Надо его немедленно найти. У меня бандиты на хвосте… – Если ты будешь вести себя по-дурацки, неприятности нам гарантированы. Сматываемся отсюда. В этот момент в железном заборе открылась калитка, которую я поначалу даже не заметила, и появился мужичок в защитной форме. Должно быть, сторож. – Ну вот… – пробормотала я, а мужик, криво усмехаясь, направился к нам. – Здравствуйте, девицы-красавицы. Вы по большой нужде или по маленькой? – спросил громко. Вместо того чтобы поспешно уносить ноги, Клавдия открыла окно и задала свой вопрос: – А по какой обычно ездят? – Это уж кому как приспичит. Общественный туалет здесь устроили. А бывает, парочки укрываются. Чего только не насмотришься. – Вы же за забором сидите, – сказала я. – Или у вас здесь точка наблюдения? – У меня, милая, камера. И даже не одна. При этих словах мы с Клавдией покрылись гусиной кожей. Вот так сюрприз. Как же мы камеры не заметили? Я принялась судорожно оглядываться. – И запись ведется? – спросила Клавдия. – А как же. Все как положено. – Тогда нам повезло. Надеюсь, вы нам поможете. Я тут сумку потеряла. – Сумку? – Ага. Когда дверь открыла, она, должно быть, выпала. А я не заметила. Сумки нигде нет, вся надежда, что здесь оставила. Может, подобрал кто? – А когда это было? – Позавчера вечером. – Ага, что ж, так и быть, посмотрю. – А можно мы с вами посмотрим? – попросила Клавдия. Я, решив, что жизнь моя идет прахом, сидела молча. – Никак нельзя. На объекте посторонним не место. – Это ведь не секретный объект, а сгоревший театр. – Все равно не положено. Клавдия, вздохнув, достала из сумки кошелек и протянула мужичку купюру. – А теперь можно? – Теперь – конечно. Прошу, барышни. Мы отправились за ним. Мне хотелось бежать со всех ног отсюда, но подружку одну не оставишь. По законам жанра, увидев на камере, как мы перетаскиваем труп, она должна придушить мужика и похитить пленку. Если честно, я и сама готова мужика придушить, а заодно и Клавдию. Однако допустить подобного не могу.