Халанан, должно быть, замечает, как приуныл его пассажир, потому что меняет тему: – Вовремя ты прибыл. Скоро начнется запись на охоту. Участвовать-то будешь? – Я?.. Даже не знаю. – Церемония открытия через два дня. А потом у тебя будет еще две недели, чтобы решить. – Честно говоря, по-моему, я для этого не гожусь. – Мыслишь здраво. Это хорошо. Уэсу, кажется, еще ни разу не говорили, что он мыслит здраво. Ему нравится. – Спасибо. Стараюсь. – Как бы там ни было, а я рад, что есть люди, которые готовы на это ради Бога, страны и так далее. Кто-то же должен его убить. Эта тварь опасна. Уэс готовится выслушать назидательную речь. – Что вы имеете в виду? – А ты сам погляди. Они как раз переваливают через гребень холма, Халанан указывает в сторону поля. Высокая золотая рожь на нем проросла ядовито-зеленой, почти как абсент, травой. На высоком скалистом берегу высятся бок о бок церковь в простом стиле катаристов и особняк, и Уэсу требуется все самообладание, чтобы не прищелкнуть языком. Такой сумасбродной роскоши он еще никогда не видел. На ухоженном земельном участке разбит впечатляющих размеров яблоневый сад, но кажется, будто даже воздух свисает с веток деревьев в нем как-то не так. Почерневшие, скукоженные листья трепещут на них, как рваные флаги. Пока повозка едет мимо, Уэс улавливает запах гниющих плодов и серы. Почти все яблоки попадали с деревьев, раздутые, истекающие гноем, словно чирьи. От этого зрелища Уэс холодеет. Он всегда знал, что хала страшен, но раньше он был для него лишь персонажем сказок на сон грядущий, которые мама рассказывала им, пребывая в мрачном настроении, – главным образом, чтобы запугать их и заставить читать молитвы. «Он здесь для того, чтобы напоминать нам: Бог всегда с нами. – Для пущего эффекта она выдерживала паузу и многозначительно добавляла: – И всегда начеку». Согласно сумистским верованиям, демиурги научили людей алхимии. Уэс в это так и не поверил. Но характерная вонь серы в воздухе и черный порошок, покрывающий траву, – побочные продукты алхимической реакции. Он по-прежнему сомневается в том, что хала – плоть, сотворенная Богом, но теперь твердо знает: всякий, кто записался на Полулунную Охоту, как минимум наполовину спятил. – Хотите сказать, лис сделал вот это? – Необычный лис, как и охота на него. – Халанан, помолчав, продолжает: – Молодежь в нетерпении. Наверное, за всю их жизнь в Уикдоне не было так оживленно. Думают, всего-то и надо, что скакать охотничьим аллюром да стрелять, но они не видели того, что повидал я. Сегодня было погублено одно поле, а как только охота приблизится, станет еще хуже. – Проще было бы застрелить его прямо сейчас, – бормочет Уэс. Но даже если бы хала можно было убить до Холодной Луны, победа ничего не значит, если она не добыта в ожесточенном бою. Чем опаснее чудовище, тем блистательнее герой, сразивший его. – Ну и что в этом хорошего? – морщится Халанан. – Негодование оправдывает их действия в их собственных глазах. Устроители охоты возмещают нам ущерб, нанесенный в минуты безумия, но некоторые потери деньгами не восполнишь. Когда я был в твоих годах, одного младенца похитили прямо из колыбели. В тот год никто не желал победы над хала больше, чем отец похищенного, но тот в конце концов всегда ускользает. – А-а. – Наслушавшись ужасов, Уэс только это и может сказать. – Вообще-то, на мой взгляд, Харрингтоны вполне могут позволить себе в этом году неурожай. Маленькая трагедия на пользу фигуре. Уэс не спешит согласиться с ним, хотя о Харрингтонах не знает ничего, кроме их очевидного богатства. Однако на своем веку он выслушал столько нотаций, что научился держать язык за зубами, когда надо. В непринужденном молчании они продолжают путь, пока впереди не появляется усадьба с ее низкой деревянной изгородью. При дневном свете она выглядит еще мрачнее и уединеннее, окутанная серебристым туманом, спускающимся по склону горы. Халанан щелкает языком, и пони послушно останавливается перед воротами. Уэс соскакивает с повозки и начинает выгружать свои вещи. Убедившись, что ничего не забыл, он протягивает Халанану руку, которую тот принимает, серьезно кивнув. – Спасибо, что подвезли. – Удачи вам, мистер Уинтерс. Передайте привет от меня Мэгги, ладно? Скажите, пусть обращается в случае чего. Мэгги. Должно быть, та самая девчонка, которую он видел прошлым вечером, дочь Ивлин. Страх скручивается в нем тугой пружиной. – Обязательно передам, сэр. – И знаешь что, сынок? О шалостях даже думать забудь. У этой девчонки и без того полно забот. Странное, жутковатое предостережение. А Марк Халанан, несмотря на добродушное лицо, крупный и рослый, и он смотрит на Уэса так, словно ждет ответа. – Д-да, сэр. Явно удовлетворившись, Халанан хмыкает и цокает языком, понукая пони. Лошадка вздыхает и, хлюпая по грязи копытами, безропотной трусцой удаляется в обратную сторону, к Уикдону. Уэс опять остается один. Усадебный дом словно глумится над ним, но Уэс пасовать не намерен. В холодном свете дня вокруг нет ничего такого, чего ему стоило бы испугаться. К преимуществу времени, которое у него есть, добавляется возобновившееся отчаяние. Уэс открывает засов на калитке и бредет через заросший двор, от опавшей листвы под ногами поднимается сладковатый запах увядания. Ему остается каких-нибудь десять шагов до веранды, опоясывающей дом со всех сторон, как вдруг тишину разрывает гортанный вой. Уэс замирает, и тут же рыжий пес вылетает из-за дома и мчит прямо на него. Под пеленой страха вспыхивает проблеск облегчения и смирения. Лучше уж умереть от ран, думает Уэс, чем от стыда. Чисто инстинктивно он бросает чемоданы и вскидывает руки вверх. И не успевает опомниться, как его опрокидывают навзничь с такой силой, что воздух разом вылетает из легких. Холодная грязь мгновенно пропитывает рубашку. Пес, придавив его к земле лапами, роняет нитки густой слюны ему на лицо. Воняет нестерпимо, но прежде чем Уэс успевает утереться, пес, наклонившись, ухитряется лизнуть его прямо в рот. – Все, все, – огрызается Уэс. – Сойди с меня. Он отпихивает пса, и тот даже не пытается ему помешать. Обходит вокруг него, виляет хвостом, принюхивается к его волосам с дотошным азартом детектива из радиопередачи. Уэс медленно садится и оглядывает свою рубашку. Ее грудь украсилась двумя отпечатками грязных лап. Он стонет. Вот тебе и благоприятное второе впечатление. – Бедокур! – На голос девчонки пес реагирует незамедлительно. Они оба поворачивают головы. Всего в нескольких шагах от Уэса стоит дочь Ивлин, Мэгги, с охотничьим ружьем в руках. Под ее ледяным взглядом кровь стынет у него в жилах, внезапно он теряет уверенность в том, что умереть от рук Мэгги Уэлти будет легче, чем вынести разочарование его матери. Проходит мучительная минута, Мэгги перекидывает предохранитель и приставляет ружье к стене дома. На ней комбинезон с широкими штанинами, заправленными в рабочие ботинки, и плотная джинсовая куртка с засученными до локтей рукавами. Она сдирает с рук садовые перчатки, и Уэс замечает полосы грязи на коже, словно браслеты из черненого золота. В животе вдруг екает, озадачивая его. Даже с солнечными бликами на волосах и в глазах она определенно не красавица. Мэгги протягивает ему руку. Ему не хочется испачкать ее грязью, но, судя по нетерпению на ее лице, она не возражает. Он хватается за ее запястье, она тянет его вверх, помогая подняться на ноги. Они одинакового роста, носы почти на одном уровне. По разумению Уэса, это значит, что она скорее дылда, чем коротышка. Их дыхание облачком смешивается в воздухе между ними. – Вернулись, значит, – говорит она. – Да, вернулся. Я… Ну, кто я такой, вы знаете. А вы, должно быть… – Как я уже сказала вчера вечером, моей матери дома нет. Извините за рубашку. – И она поворачивается, чтобы уйти. – Эй, постойте! – Он рысью спешит за ней и хватает за локоть. Она оборачивается так круто и с таким упреком в глазах, что он, споткнувшись, отступает на шаг. – Извините… Ее молчание – довольно красноречивый ответ. Мэгги хватается за руку так, словно он ее обжег. Грязь размазалась по ней от локтя до запястья, задела прядь волос, избежавшую суровой хватки черепаховой заколки. Вся ее недавняя сдержанность воина вдруг улетучилась. Теперь она выглядит опустошенной и пугливой. – Прошу вас, мисс Уэлти. Мне необходимо это ученичество. – Правда? – Он различает в ее отклике то же презрение, с каким Мад произнесла: «Если тебе чего-то хочется, это еще не значит, что ты имеешь полное право это что-то получить». В нем вскипает досада. С чего вдруг все вознамерились думать о нем самое плохое? – Послушайте, я выйду и встану с другой стороны ограды, если так вам будет лучше. Но нельзя ли нам поговорить минутку? Мэгги поджимает губы, словно взвешивает ценность каждого дюйма пространства, которое разделит их при соблюдении названного условия. – Хорошо. Слава богу. Уэс облегченно выдыхает. – Я понимаю, вы ничего мне не должны и у вас есть все основания сомневаться во мне, но клянусь: я справлюсь. Я не оплошаю. Пожалуйста, позвольте мне остаться здесь до возвращения вашей матери. Если она откажет мне, я должен услышать это от нее сам. – Молчание тянется так долго, что он не выдерживает: – Платить за жилье я вам не смогу, но буду помогать во всем. Работать по дому, бегать по поручениям – что угодно. Я все сделаю. Пожалуйста. – Поезжайте домой, мистер Уинтерс. Но ему же нельзя. Как бы ему сделать так, чтобы она поняла? Ладно. Если ей нужны причины помимо его амбиций, он откроет ей душу. У него, перепачканного грязью и собачьими слюнями, уже не осталось достоинства, чтобы его ронять. Уэс вытаскивает из кармана бумажник. Внутри жалкая кучка денег и снимок его семьи, еще тех времен, когда был жив папа. Даже сейчас ему больно видеть, как они все вместе строят смешные гримасы. В центре папа с мамой смотрят друг на друга влюбленно, как на свадебных фото. Уэс с широкой улыбкой, похожей на оскал, держит Эди, усадив ее к себе на бедро. Кристина чмокает его в щеку, Коллин между ними что-то вопит, а Мад – ну, это же Мад. С намеренно несчастным видом держится чуть в стороне, но ласковый блеск в глазах выдает ее. Все они выглядят такими счастливыми. Уэс судорожно сглатывает, борясь с внезапным приливом горя, и показывает фотографию Мэгги. – Это моя семья. Мой папа умер, и… – И что? Никаких слов не хватит, чтобы закончить фразу. «Теперь у нас вообще нет денег. Теперь мы еле держимся. Теперь весь мир потускнел, и мне кажется, я никогда не стану таким же настоящим мужчиной, каким был он». – Те из моих сестер, которые уже подросли, работают. И наша мама тоже. Но сейчас у меня нет ни образования, ни связей, чтобы получить работу, которая прокормила бы их всех, поэтому мне нужен только шанс. Настоящий. Я просто пытаюсь дать им то, чего они заслуживают. Мэгги долго смотрит на снимок, насупив брови. А когда поднимает глаза на него, ее взгляд жесткий, оценивающий, будто она пытается заглянуть ему в самую глубину души. От этого Уэс чувствует себя диковиной из бродячего зверинца. Он впервые замечает, насколько у нее большие глаза. Она похожа на очень серьезную сову. – Ладно, – она отдает ему фото. – Заходите. – Правда? – Он не может удержаться. Ухмыляется, как дурачок. Даже унизительные сборы вещей не портят ему настроение. – Вы даже представить себе не можете, как много это значит! Мэгги выхватывает у него один из чемоданов, и Уэс понимает, что ни на какой другой отклик на его воодушевление он может не рассчитывать. Он входит следом за ней в дом и чуть не ахает, увидев, насколько он велик. Его встречает двойная лестница, с элегантным изгибом взбегающая к центральной площадке. Над ней висит люстра, сверкающих хрусталиков на которой больше, чем на какой-нибудь богачке, отправляющейся в оперу. По одну сторону прихожей – устланная ковром комната с бархатными креслами и книжными шкафами от пола до потолка. По другую – кухня, где старинные медные кастрюли и сковородки висят над кухонным столом, расположенным посередине помещения. Уэлти-Мэнор роскошнее, чем любой виденный Уэсом дом, однако и внутри он выглядит так же печально, как снаружи. Запыленные эркерные окна пропускают достаточно света, чтобы были видны вьющиеся в его лучах пылинки. Деревянные перила тусклые и поцарапанные, на темной обивке мебели скопилась собачья шерсть, на кухонном столе неустойчивыми стопками составлена посуда. Лишь несколько уголков дома выскоблены дочиста. Полы, похоже, подмели совсем недавно, течь в раковине законопатили. Если здесь и царит беспорядок, то отнюдь не оттого, что его не пытаются устранить. Мэгги уже волочет один из его чемоданов вверх по ступенькам. Он следует за ней так близко, как осмеливается – сначала по лестнице, затем по узкому коридору с оплетенными паутиной светильниками на стенах. Она открывает последнюю дверь справа и пропускает его вперед. Уэс еле сдерживается, чтобы не опозорить себя воплем восторга. Спальня громадная. Ему одному еще никогда не доставалось столько места, ведь он всегда делил комнату с кем-нибудь из сестер. Попахивает плесенью, но уж с плесенью он как-нибудь справится. Он бросает чемоданы у изножья кровати, половицы выкашливают облако пыли. Уэс чихает так громко, что Мэгги морщится.