– Ради твоего спокойствия. – Как любезно, – Аннетт, к его удивлению, садится рядом. Пружины матраса стонут под их весом. До него вдруг доходит вся степень их уединенности. В пяти милях от цивилизации, в пурпурном преддверии сумерек, за закрытыми дверями его комнаты ее колено касается его колена. Та самая ситуация, в которую не следует попадать девушке вроде нее. Та самая, во избежание которой ее отец то и дело заглядывает к ней в комнату при гостях. – Вид у тебя нервный, – говорит она. – Правда? – Угум. Ни за что бы не подумала, что ты такой правильный. Значит, вся твоя смелость – просто притворство? – Нет-нет. Просто ты меня удивила. Я тебя не ждал. – Ну да, а с чего вдруг тебе меня ждать, – она откидывается назад, опираясь на руки. – Извини, что явилась сюда без приглашения, да еще после долгого молчания, и… В общем, извини. Вот за этим я и пришла. – Что?.. Почему? – Потому что той ночью ты правильно сделал, что выступил против Джейме. Ты смелее меня. Не надо было мне пытаться тебя остановить. – А-а. Спасибо. Честно говоря, я просто был пьян. Дверь внизу скрипит, открываясь. Должно быть, Маргарет вернулась, хотя он не слышит обычно отчетливого клацанья когтей Бедокура по половицам. Аннетт хлопает его по колену, чтобы вновь завладеть его вниманием. – Пожалуй, мне следует извиниться и за это. Ведь это я напоила тебя допьяна. – Значит, ты соучастник моей смелости. – Или кузнец своего несчастья. – Несчастья? Надеюсь, из-за меня ты не лишилась сна. Она тонко улыбается. – Отчасти. Вообще-то глупо с моей стороны. – Я не думал, что расстрою тебя. Не то чтобы я не хотел побыть с тобой, просто… Проклятье. Его мысли опять вернулись к Маргарет. – Понимаю. Правда, понимаю. – Правда? То есть… я рад. Неприятно было бы думать, что я тебя обидел, и у меня нет даже шанса загладить вину. – Да нечего заглаживать, честно. Я рада, что нам представился случай поговорить, – Аннетт собирает в складки ткань юбки. – С тобой говорить так легко. Мне кажется, что ты понимаешь меня лучше, чем кто-либо в Уикдоне, и уж конечно, ты для меня – испытание посерьезнее, чем все остальные, кто здесь есть. Стыдно признаться, но в ту ночь я так расстроилась потому, что… Ну, в общем, потому что ты мне нравишься. И я думала, может, в твоих чувствах я ошиблась. – Нет, ничего подобного. Ты мне тоже нравишься, – он говорит искренне: Аннетт милая, несмотря на то что выросла в тепличных условиях. Но едва эти слова срываются с его языка, он начинает сомневаться в том, что они значат для него то же, что и раньше. Она не сводит с него широко раскрытых и полных надежды глаз. От этого его начинает мутить. – Ты серьезно? Раньше у него никогда не возникало таких затруднений. Ему не впервой выслушивать признания и исчезать, добившись всего, чего он хотел. Сколько раз Мад орала на него за это, и хотя он всегда знал, что это не самая лучшая его черта, теперь ему кажется, что он виноват сразу в нескольких смыслах. – Я… Шаги Маргарет звучат на лестнице, затем негромко и тяжело удаляются в противоположный конец коридора, в сторону ее спальни. Уэс беспокойно проводит пятерней по волосам. – А что именно для тебя значит «нравиться»? Аннетт пожимает его колено. – Хочешь, чтобы я тебе подробно расписала? Бурление у него в животе вдруг прекращается и сменяется приливом желания, едва ее ладонь продвигается чуть выше по бедру. Последние несколько дней он так старательно сдерживался, мучая себя жалкими фантазиями. Ему аж страшно, как сильно его влечет к Маргарет – до чего заняты ею все его помыслы, как он беспомощен перед ней, как боится ее потерять. Но две ночи назад она отвергла его, отдернув руку. Даже если причиной тому нервы, это лишь к лучшему. Он не сможет заполучить ее, если станет учеником ее матери, она все равно не останется с ним и не захочет покидать Уикдон. Но возможно, если он найдет другую, так сказать, отдушину, то сумеет перенести эти сердечные муки. Приглушит в себе чувства к Маргарет, как все прочие чувства, чтобы они не затопили его. Легко, думает он. От него требуется всего лишь не противиться. На этот раз его готовность поддаться – вовсе не эгоизм. А инстинкт самосохранения. Аннетт придвигается ближе, находит губами изгиб его щеки. Он откидывает голову назад и вздыхает. – Скоро стемнеет. – И что? Хочешь выставить меня? – шепчет она ему на ухо. От этого шепота по его телу пробегает дрожь. – Конечно, нет. Это было бы непорядочно. – Даже не знаю, хочу ли я от тебя порядочности. Ее губы скользят по его губам, и инстинкты берут свое. Его ладонь уверенно вдавливается в изгиб ее талии, ее рука тянет за волосы у него на затылке. Самому себе он кажется грубым и неуклюжим, словно его перепачканные чернилами пальцы испортят нежную ткань ее платья, а развязывая пояс, он непременно порвет его. Однако она издает тихий ободряющий возглас и приоткрывает для него губы. На вкус они не менее заманчивы, чем ее голос. Целовать ее так же приятно, как влезать в привычный уютный свитер. Его сердце жаждет чего-то иного – вернее, кого-то. Ему нужна твердость там, где у нее он находит мягкость. Чтобы вокруг его пальцев обивались золотистые волосы, а не каштановые. Он не знает, каково было бы целовать Маргарет, но ему кажется, что этот поцелуй наверняка получился бы жадным и страстным. А не роскошным и комфортным, как этот. В комфорте он уже пробыл слишком долго. И больше не хочет прятаться в нем. Жаждет, чтобы его обнажили и поглотили целиком. Он хочет Маргарет. Уэс отстраняется. – Сожалею. Хлопая ресницами, Аннетт открывает глаза. Они блестят от удивления и обиды. – Ты сожалеешь? – Да, – с несчастным видом подтверждает он. – Сожалею, но я не могу. – Почему не можешь? Он упирается локтями в колени и обхватывает ладонями голову. – Не знаю. – Еще минуту назад казалось, что ты прекрасно можешь. – Он слышит, как шуршит ткань: она оправляет свое взбитое платье, заново завязывает пояс. Потом слышится какой-то звонкий и отчетливый звук, словно ведут металлом по дереву. – Дело не в тебе. А во мне. У меня душа сейчас не на месте, и вся моя жизнь рушится, и… – Это из-за Мэгги? – Нет, – выпаливает он и добавляет тише: – Нет. Не из-за Маргарет. Она смотрит на него скептически – но чего она от него ожидала? Ответа «да»? Уэс знает, что он способен на многое, в том числе далеко не самые благовидные поступки, но жестокости в нем нет. Что хорошего для кого-либо из них, если он признается, что во время поцелуя представлял себе Маргарет? Как бы ужасно он себя ни чувствовал, положить конец всему сразу будет намного порядочнее. Честнее. – Не знаю, кто из нас глупее, если раньше этого не понял. И когда же ты собираешься признаться ей в любви? – Я не люблю ее, – каждое слово дается ему с трудом, словно во рту ворочается камень. Выражение у нее на лице странное, а голос тем более. И этим холодным и сдержанным голосом она произносит: – До свидания, Уэс. Щелкает дверь, закрывшаяся за ней. Застонав, он валится навзничь на постель и устремляет взгляд в потолок с его плачевным собранием паутины и пятен от воды. Он готов даже свести счеты с жизнью, если это поможет ему вернуться к работе, но чувствует себя слишком несчастным и пристыженным оттого, что на языке у него сохраняется вкус вишневой помады Аннетт. «И когда же ты собираешься признаться ей в любви?» Уэс фыркает. Он не любит Маргарет. Или нет? За прошлый месяц он свыкся с мыслью, что его безнадежно влечет к ней, какой бы дурнушкой он ее ни считал. Признание, что он восхищается ей, всегда давалось ему без труда: восхищается ее спокойной силой и убежденностью, удивительной сообразительностью и нежностью, преданностью и упорством. Больше всего Уэс желает ей счастья, стремится оберегать ее – так же, как своих близких. Но разве это любовь? Разберется ли он в ней когда-нибудь, если до сих пор обманывался на каждом шагу? Однажды Коллин сказала ему, что девчонки не настолько сложны, как он себе напридумывал, и она, пожалуй, права. Может, сложны люди в целом. Особенно он сам. Издалека слышится звон разбитого стекла и топот бегущих по половицам ног. Приглушенный смех эхом отзывается в коридоре. Он узнает голос.