В письме к своему процветающему другу Гартман дал понять, что тоже надеется оказаться «по ту сторону», а способ «переезда» поднимет его акции так, что о нем заговорит вся пресса, радио и телевидение Запада. Ответ на это свое послание он получил не по почте, а через иностранного туриста — им был Макс Сандберг, который вручил ему кроме письма довольно существенные подарки от некой «фирмы», которая и в дальнейшем, как сообщил Сандберг, будет их всячески поддерживать. После этого визита, окончательно уверовавший в успех, Гартман уволился с работы и оформился ночным сторожем на платной автостоянке, чтобы ничто не мешало подготовке предстоящей акции. Но, диктуя свою волю всем, кто оказался втянутым в задуманную им авантюру, Гартман не решался рассказать о ней жене. К посылкам, которые Гартман из соображений конспирации просил посылать на ее имя, Белла Владимировна отнеслась весьма благосклонно, думая, что посылаются они не кем-либо, а другом Гартмана. Сам он эту версию всячески поддерживал, не находя возможным назвать ей истинного их отправителя. Но одно дело посылки, а другое — отъезд! Причем отъезд нелегальный, сопряженный с риском, пусть по всем расчетам и минимальным. Давно пора было осторожно, под благовидными предлогами, расставаться с дачей и машиной, выгодно обменивать квартиру на меньшую, приобретать ценности. Но Гартман не осмеливался даже намекнуть на это, уверенный, что жена потребует немедленного, точного ответа, ради чего все затевается. Зная ее пристрастие к твердому, раз и навсегда установленному порядку, он не мог рисковать, предлагая кинуться очертя голову в опаснейшую авантюру. Реакция жены была непредсказуема, и этого Гартман опасался больше всего! Он и сам уже не раз задумывался над тем, что ждет их в случае провала, и под любыми предлогами старался отдалить день, назначенный для совершения акции. Но больше тянуть он не мог! Макс Сандберг увез письмо, где было указано время проведения «Свадьбы». Почему-то очень занервничал Стас. Неуправляемым стал Шофер, требует немедленных действий, грозит совершить акцию в одиночку. Надо на что-то решаться. И прежде всего разобраться с этой студенточкой! Гартман увидел выходящего из университета Белкина, отложил журнал и, подняв свой портфель, неторопливо пошел вдоль набережной. У чугунной садовой ограды оглянулся, проверяя, идет ли за ним Белкин, вошел в сад и сел на скамью на одной из боковых аллей. Подошел Белкин и сел чуть поодаль. — Ну? — спросил Гартман. — Приказ висит, — негромко ответил Белкин. — Отчислить за академическую неуспеваемость. — Так... — Гартман помолчал. — Что думает делать? — К родителям возвращаться не хочет, — сообщил Белкин. — Говорит, скандал ждет грандиозный! Будет устраиваться на работу. — Что-нибудь ей предлагал? — Намекнул, как договорились, что есть возможность начать новую жизнь. Но дело это рискованное, и пусть решает. Если согласна, сведу ее с нужными людьми. — Согласна? — Сказала, что подумает. — Что не сразу согласилась, это хорошо, — размышляет Гартман. — Но для долгих раздумий времени нет. Вот что... У Шофера сложности с женой, просит, чтобы я с ней поговорил, успокоил как-нибудь... Собирается отметить ее день рождения, так что предлог вполне подходящий. Пригласи свою Дорис — пора мне с ней познакомиться поближе. — Понял. — Я захвачу кое-какие диапозитивы, пусть Галина увидит, как живут там люди, а твоя студенточка будет переводить с английского. Если в нем смыслит. Усек? — Ясно, — кивнул Белкин. — Все, — поднялся со скамьи Гартман. — Разбежались! — И направился к выходу из сада. Белкин выждал некоторое время, пошел следом, огляделся, увидел спину Гартмана и двинулся в противоположную сторону. Когда раздался звонок у двери, Галина Прокофьевна Спицына сидела на кухне и плакала. Сегодня ей особенно горько было сознавать, что все эти годы она ни одного дня не прожила для себя, подчиняя всю свою жизнь интересам мужа. Началось это в тот далекий уже год, когда совсем девчонкой, по первому его зову, бросила она родительский дом и помчалась в дальний гарнизон, где проходил службу Григорий Спицын, только что закончивший училище молодой летчик. Ее ошеломили дикая красота северного края, не заходящее месяцами солнце и такая же длинная полярная ночь, неприветливое серое море, лепящиеся у подножия сопок домишки, ночи без сна во время полетов мужа, неналаженный быт. Потом, когда все это стало привычным, — новое назначение, недолгие сборы, переезд в Среднюю Азию. И снова надо было привыкать к изнуряющей дневной жаре, к глинобитным мазанкам, кидать на ночь у порога войлочный коврик, чтобы, не дай бог, не заползла гадюка, и опять ночные полеты, гудение самолетных моторов — взлет, посадка, взлет, посадка — и наконец-то утро и белый от пыли дребезжащий автобусик, который привозил летчиков с аэродрома. Работы по специальности нигде в гарнизонах не находилось — и какая это специальность — год педучилища? Отсиживала часы в библиотеке при клубе, посетителей не было, запирала клуб на висячий замок и бежала домой сготовить хоть какую-нибудь еду. Когда родилась дочь, стало еще трудней, а Гриша по дому не помогал, весь был в своих полетах, ссорился с начальством, доказывал, что ему давно пора пересаживаться на новую машину. Своего добился, стал летать на сверхзвуковых, но опять сцепился с начальством, которое, по его словам, не торопилось повышать ему классность, а таких летчиков, как он, поискать! Кончилось тем, что его уволили в запас, и опять они кочевали из города в город, из отряда в отряд, но теперь уже гражданской авиации, пока не оказались здесь. Ну отлетал свое! С кем не бывает? Приобрел вторую специальность, стал электриком, квартиру дали, дочь растет, чего еще надо? Нет! Все не по нему!.. А тут еще появился этот Алик! Какой он Алик? Лысый, живот растет, борода уже седая. Алик! Как вам это нравится? Чем он заворожил Григория, что ему нашептал? И началось!.. Уедем и уедем! Господи, да неужели не наездились за всю жизнь? Куда ехать? Зачем?.. Подал на развод, ушел из дома, комнату где-то снимал, потом объявился, худой, руки дрожат. «Не поедешь, мне одно остается — в петлю!» Как ехать? Куда? «Не твоя забота!» А чья это забота? Ну, я ладно! А дочь? Теперь вот день моего рождения отмечать затеял. А для меня — все равно что поминки! Галина Прокофьевна вытерла слезы и пошла открывать дверь. — Поздравляю! — Гартман протянул Галине Прокофьевне три гвоздички, обернутые в мягкую бумагу. — И знакомьтесь. Это — Дорис. Это — Леня. А этот человек вам, наверно, знаком! И указал на стоящего за их спинами Григория Спицына. Тот невесело усмехнулся и, держа за горлышко бутылку шампанского, прошел в кухню, хлопнул там дверцей холодильника и вернулся обратно уже без бутылки. — Проходите! — Галина Прокофьевна указала на дверь комнаты. — Рассаживаться у нас особо негде. Можно прямо за стол! — Прекрасно! — потер руки Гартман и первым прошел в комнату. — Что же ты шампанское унес, Гриша? — обернулась к мужу Галина Прокофьевна. — Пусть охладится, — по-хозяйски распорядился Гартман. — Мы вам пока кино покажем! — Кино? — удивилась Галина Прокофьевна. — Какое еще кино? — Сейчас увидите! — весело сказал Гартман. — Леня, заряжай и прямо на стену, благо она белая! Пока Белкин возился с проектором, Дорис оглядела комнату. Обставлена она была без затей, с неизменной стенкой из полированного дерева. Над стареньким письменным столом висело несколько полок с книгами, и на одной из них стояли выточенные из дюраля модели самолетов. Определить точно, какие они, Дорис не могла, но, судя по всему, это были истребители. Сбоку, на стене, висел потертый шлемофон с ларингами, на столе лежали развернутые карты и линейка, похожая на логарифмическую. — Все готово! — объявил Белкин. — Свет! — скомандовал Гартман. Спицын щелкнул выключателем, и комната погрузилась в темноту. Белкин менял в проекторе цветные слайды, и на белой стене возникали дома с непривычно плоскими крышами, стоящие среди виноградников; пестрые зонты пляжей на берегу моря; апельсиновые рощи; шумные улицы городов, заполненные автомашинами всех марок; регулировщик в белом тропическом шлеме; магазины с улыбающимися манекенами за стеклами витрин. Дорис переводила названия поселений, курортов, городов. Это был обычный туристский набор слайдов, рекламирующий маршруты дорогих круизов, но Гартман, не зная этого, а скорее всего умышленно, комментировал их по-своему: — Смотрите, Галина Прокофьевна! Это жизнь!.. А магазины? Ноу проблем! Что скажете? Но Галина Прокофьевна молчала и безучастно смотрела, как, сменяя друг друга, мелькают на белой стене цветные картинки. Теперь они изображали жизнь семьи, недавно приехавшей в эту страну. Средних лет человек, очевидно глава семьи, его жена и дочь осматривают еще пустую квартиру. Проходят по комнатам, любуются кухней, спускаются в гараж. Потом они выбирают автомашину, и вот уже глава семьи сидит за рулем, а его улыбающихся домочадцев еле видно из-за горы пакетов, свертков и коробок. — И заметьте, Галина Прокофьевна, все в кредит! — пояснял Гартман. Галина Прокофьевна по-прежнему молчала и, только когда показали рынок, заваленный овощами и фруктами, а Гартман восторженно объявил, что апельсины там дешевле картошки, не выдержала и поднялась со стула: — Спасибо, что напомнили. У меня картошка не чищена. — И вышла из комнаты. В кухне она села у стола, вытерла слезы и громко сказала: — Апельсинов я ихних не видела! Спицын включил свети хмуро посмотрел на Гартмана. Тот сокрушенно развел руками, показал глазами на дверь: «Иди поговори», и Спицын, тяжело вздохнув, направился в кухню. — У всех свои сложности! — покачал головой Гартман и обернулся к Дорис: — У вас, я слышал, тоже? — Еще какие! — Разберемся! — успокоил ее Гартман и осторожно спросил: — Леня вам говорил о своих планах? — Туманно, — пожала плечами Дорис. — Не знал, как вы к этому отнесетесь, — пояснил Гартман. — К чему именно? — недоумевающе посмотрела н него Дорис. — К тому, чтобы выйти за него замуж, — усмехнулся Гартман. — Замуж? — Дорис оглянулась на Белкина. — Это для меня новость! Что же ты молчал? — Да, понимаешь... — замялся Белкин. — Я хотел сказать, но... — Не решался, — договорил за него Гартман. — Он у нас мальчик стеснительный. — Не замечала! — насмешливо заметила Дорис. — Мне казалось — наоборот! — Люди часто кажутся не теми, кто они есть на самом деле, — испытующе смотрит на нее Гартман. — Вот вы, например! — Я?! — удивленно подняла брови Дорис. — Вы. — Гартман не сводил с нее глаз. — В университете — одна, в некоем злачном месте — другая. А может быть, есть и третье? — Имеете в виду злачное место? — рассмеялась Дорис. — Есть и третье. «Шанхай», например! И четвертое, и пятое! Назвать? — Рестораны города я знаю достаточно хорошо, — сухо сказал Гартман. — Меня интересует другое: ваше отношение к правоохранительным органам. — В каком смысле отношение? — не поняла Дорис. — Как я к ним отношусь, что ли?