— Вроде, — кивнул Колесников. Эллен поглядела на него все еще смеющимися глазами и сказала: — Я тоже не совсем большой специалист в живописи. Такая маленькая свинка! — Непохоже, — возразил Колесников. — Из музеев не вылезаете. — Приходится, — пожала плечами Эллен. — Мой шеф слегка... как это по-русски... чокнулся на живописи. Вот и я тоже... чокаюсь! — Помогает? — поинтересовался Колесников. — Пока ему не надоест говорить со мной об искусстве, работой я обеспечена. — А если он на спорт перекинется? — Запишусь в футбольную команду! — тряхнула непокрытой головой Эллен и опять рассмеялась. У входа в бассейн «Москва» стояла очередь, и в глазах рябило от разноцветных курток и вязаных шапочек. Вышедшая из бассейна стайка ребятишек со спортивными сумками через плечо осадила ларек с мороженым. — Они после купания едят мороженое?! — ужаснулась Эллен. — Ну и что? — улыбнулся Колесников. — Моржи! — Кто? — не поняла Эллен. — Купаются круглый год. — Под открытым небом? — Могут даже в проруби. Во льду. — О майн готт! — Эллен молитвенно прижала руки к груди. — Только бы мой шеф не увлекся этим... моржованием. Тогда я пропала! — Будем надеяться на лучшее! — Он тронул Эллен за локоть, указывая на ступени подземного перехода. — Нам сюда. Колесникову никогда бы не пришло в голову зайти в бубличную с Эллен. Но, проходя мимо, она вдруг замедлила шаг, потянув носом воздух, сделала стойку, как хорошая охотничья собака. — Это пекарня? — Бубличная, — взглянул на вывеску Колесников. — Что то есть? — Такие круглые штучки. С дыркой! — пытается объяснить Колесников. — Пахнет, как дома воскресным утром! Заглянем? — Пожалуйста, — не очень уверенно кивнул Колесников и, открыв дверь, пропустил Эллен вперед. В небольшом полуподвальном помещении было тепло и чисто, у кафельных стен стояло несколько круглых столиков на высоких ножках, вкусно пахло свежеиспеченным тестом и кофе. У прилавка две девчушки-школьницы, смеясь, перебрасывали с ладони на ладонь горячие еще бублики. На них осуждающе посматривала старушка в пуховом платке, а в дальнем углу стояла у столика Нина. Колесников увидел ее сразу, как только вслед за Эллен спустился по ступенькам. Нина удивленно подняла брови, потом понимающе усмехнулась и отвернулась к окну. Колесников почувствовал, что краснеет, разозлился на себя за это и покраснел еще сильней, потребовал тарелок, которых здесь не полагалось, и, прихватив с соседнего столика скупо нарезанные треугольничком бумажные салфетки, подал Эллен два горячих бублика. — Кофе? — предложил он. — Нет, нет! — отказалась Эллен. — Спасибо. Она отошла к столику, подула на бублик, вгрызлась зубами в хрустящую корочку и зажмурилась от удовольствия. — Ну как? — спросил Колесников. — Вредно, но вкусно! — вздохнула Эллен. — Обожаю тесто! — Ешьте на здоровье! — рассмеялся Колесников. Чуть повернув голову, он покосился на Нину. Она, все еще глядя в окно, задумчиво жевала бублик. На столике перед ней стояла полупустая чашка с остывшим уже кофе. В цигейковой шубке, потертые петли и карманы которой она сама обшила кожей, в мужской шапке-ушанке она показалась Колесникову похожей на уставшую девчонку, и только едва заметные морщинки у подкрашенных глаз и складка между сдвинутых в раздумье бровей выдавали ее возраст. Колесникову стало до боли жалко ее, и, сердясь на себя за эту ненужную, как ему казалось, жалость, он опять, как это не раз с ним бывало, увидел себя со стороны: стоит полным идиотом за пустым столиком напротив иностранки и смотрит, как она набивает рот горячим заварным тестом. И такой самоуверенностью вдруг повеяло на него от этой красивой, прекрасно одетой, пахнущей французскими духами и дорогими сигаретами женщины, что он, еще больше разозлясь на себя, обернулся к Нине и, словно только сейчас увидев ее, поднял в приветственном жесте руку. Нина, уловив этот его жест боковым зрением, обернулась от окна и недоуменно посмотрела на Колесникова. — Привет! — слишком громко для маленького помещения крикнул он. Нина кивнула и чуть заметно пожала плечами. — Ваша знакомая? — Эллен через плечо Колесникова взглянула на Нину. — Да! — с нажимом ответил Колесников. — Работаем вместе. — Тоже инженер? — заинтересовалась Эллен. — Разработчик. — Колесников обернулся к Нине: — Идите к нам, Нина Владимировна! Нина помедлила, взяла с полки под столиком матерчатую хозяйственную сумку и подошла. — Знакомься! — улыбнулся ей Колесников. — Фрау Штайнер. — Просто Эллен! — запротестовала Штайнер. — Просто Нина! Вы всегда принимаете иностранных гостей на таком уровне, Георгий Константинович? — Герр Колесников не виноват! — засмеялась Штайнер. — Это была моя инициатива. — Тогда простим!.. Экскурсия по Москве? Смотрите налево, смотрите направо? — Угадала, — кивнул Колесников. Эллен смотрела, как Нина, слишком уж прямо, по-балетному, держа спину, поднялась по ступенькам, потом обернулась к Колесникову: — Мне нравятся женщины с мужским характером. — Характер нордический, стойкий... — пробормотал Колесников. — Что, что?! — удивилась Эллен. — Это я так... — смешался Колесников. — Двинули?.. — В смысле — пошли? — переспросила Эллен и перекинула через плечо ремень своей сумки. — Двинули! Колесников и Эллен шли по тихой улочке, где рядом со старинными особняками высились новенькие кирпичные девятиэтажки. Многоголосый шум огромного города не докатывался сюда, хотя улица эта находилась почти в центре Москвы. — У нас тоже есть такие дома. — Эллен остановилась перед кованой решеткой одного из особняков. — В пригороде. — Помолчала и добавила: — Приедете к нам — я сведу вас в один подвальчик. Там отлично готовят айсбан. Пробовали когда-нибудь? — Нет, — покачал головой Колесников. — А что это? — Свиная ножка с капустой. Вы любите хорошо поесть, Георгий? — Как-то не задумывался над этим. Что значит хорошо? — Хорошо — это значит вкусно и много. — Много иногда могу. Если до этого дня три сидел без горячего. — А так бывает? — Бывает, когда заработаешься. А вкусно?.. Мне как-то без разницы. — А кто вам готовит? Жена? — Жена не готовит. Некогда. Работает много. — Мне тоже некогда. И некому. — А как же ваши знаменитые «три К»: кирхе, киндер, кюхе? — Все изменилось, Георгий! — засмеялась Эллен. — У нас, деловых одиноких женщин, теперь «три А»: арбайтен, арбайтен, арбайтен!