– Только бы с ним ничего не случилось, – говорит Хенна, явно думая о своем брате. Ох уж эти хипстеры, а? В каждой школе они есть, и в вашей наверняка не обошлось без этой компашки ребят с непростыми стрижками, именами из 50-х и в шмотках из благотворительного секонд-хенда. Вообще-то они ничего, нормальные, не злобные, но почему-то именно хипстеры вечно оказываются Избранными во время очередного нашествия вампиров или вторжения какой-нибудь инопланетной королевы, ищущей Источник Вселенского Света. Они слишком крутые, чтобы идти на выпускной или тупо слушать музыку (разве что джаз, да и то во время каких-нибудь поэтических чтений). В любой занятной истории они главные герои. А все остальные не при делах. Остальные здесь просто живут… отираются на задворках. Тут надо признать, что хипстеры частенько умирают. И это не кайф. – А где Непердит? – вдруг меняет тему Джаред. Это он про нашу младшую сестру Мередит (да, да, знаю, Майкл, Мелинда, Мередит… даже кошку зовут Мария Магдалина. А когда-то у нас была собака, лабрадор по кличке Марта, но однажды она укусила дикобраза – и нам пришлось попрощаться. Судя по всему, любовь таки имеет ценник. За операцию на собачьей морде, к примеру, пришлось бы заплатить чуть меньше 1200 долларов). Короче. Мередит десять лет, она псих и, возможно, гений (на это очень рассчитывает наша мама), а еще она безбожно фанатеет по «Сердцам в огне» – такой кантри-бойз-бэнд, созданный специально для безбожного охмурения десятилетних девчонок, даже гениев. Их самую популярную песню – «Огненное сердце» («Сердца в огне» с песней «Огненное сердце», нормально?) – она прослушала ровно 1157 раз. Да, я проверил, когда умолял родителей запретить 1158-е по счету измывательство над моими ушами и мозгом. Мы, Митчеллы, все немного загонистые, этого не отнять. Второе место в списке ее симпатий – сразу после «Сердец в огне» – занимает Джаред. Он большой, добрый и любит кошек. Ну, это вы поняли. Мы все без исключения уверены, что из Джареда получится хороший папа. Не то чтобы мы знали, каким должен быть хороший папа – примеров-то ни у кого нет, ну, кроме самого Джареда. – Мередит на занятиях по немецкому, – отвечаю я. – Мама думает, что ей мало школьной нагрузки. – Ей же всего десять! – удивляется Джаред. – Ага. Нас-то они уже запороли, а ее пока нет, – поясняет Мэл. – Мы конченые люди, что с нас взять? – Она врубает на телике скачанный сериал, который мы уже пару раз ставили фоном. Хенна поднимает глаза. – Вы не конченые. – В нашей семье конченых нет, – заявляет мама, открывая входную дверь. – Таков наш официальный предвыборный лозунг, и мы от него не отступимся. Мама бросает сумочку на тумбу у входа и уже хмурится: четыре не слишком опрятных подростка развалились на ее диванах. Она вернулась на два часа раньше обычного. – Всем привет! – прямо-таки возглашает она. Голос вроде дружелюбный, но мы-то с Мэл знаем, что нас ждет. – Надо же, сколько ног на моей мягкой мебели!.. Джаред и Хенна медленно спускают ноги на пол. – Здравствуйте, сенатор штата, – вежливо приветствует ее Джаред. – Меня следует называть просто «сенатор», молодой человек, – с натянутой улыбкой отвечает мама. – Уверена, что ты давно это усвоил. Здравствуй, Хенна. – Здравствуйте, миссис Митчелл, – пищит та. Голос у нее стал в три раза тоньше, чем был минуту назад. – Ты сегодня рано, – говорит Мэл. – Да, – кивает мама. – Я заметила. – А папа где? – Остался у бабушки. – Как у нее дела? Мама натягивает еще более угрожающую улыбку. – Останетесь на ужин? – спрашивает она Джареда и Хенну, каким-то образом давая понять, что на ужин их не звали. – Нет, спасибо, – отвечает Джаред, одним глотком допивая энергетик. – Мы как раз уходим. – Из-за меня уходить не обязательно, – говорит мама, что означает: «Да, да, валите уже скорей». – Уроки надо делать, – поясняет Хенна. Она быстро собирает вещи, а стакан с энергетиком оставляет на журнальном столике. Он уже запотел, и капли влаги стекают по бокам вниз… Мое сердце бьется как сумасшедшее: надо скорей его протереть или подставить что-нибудь… Один стакан с энергетиком. Всего один… Мэл замечает мой взгляд, хватает стакан со стола и быстренько допивает (хотя терпеть не может «Лотоссекси»). Ох, как же я ей благодарен! Пока я тупил с этим стаканом, Джаред и Хенна уже добрались до двери и теперь машут нам на прощание. Дверь за ними закрывается. Мы остаемся в кругу семьи. Ах, тепло домашнего очага… – Мало того что вы спутались с этим несносным мальчи… – тут же заводится мама. Я вскакиваю. Так быстро, что она умолкает на полуслове. Не надев куртку и ничего с собой не взяв, кроме ключей от машины (они уже лежат в кармане), я вылетаю за дверь. Мама не успевает вымолвить ни слова, только потрясенно смотрит мне вслед. Джаред и Хенна вышли на дорогу. Догоняю их. – Подвезти? До дома Хенны ехать секунды три, зато в благодарность она тепло смотрит мне прямо в глаза, когда выбирается из машины. В моей безумной, отчаянной голове вертятся безумные, отчаянные слова любви, но я, понятное дело, молчу. А потом мы с Джаредом уезжаем, хотя его тачка до сих пор стоит около нас. Я сворачиваю в противоположную сторону от его дома. Он молчит. Мы едем и едем. Солнце начинает садиться. В этих лесах несчетное количество проселочных дорог, многих даже на карте нет. Можно ехать целую вечность, а вокруг будут только леса да поля, изредка какую-нибудь корову встретишь… или оленя… или даже лося, если очень повезет. Гора то и дело возникает где-то на горизонте: сперва она розовая, потом синяя, а потом превращается в тень, безмолвно следящую за нашими скитаниями. Наконец я сворачиваю к ледниковому озеру и вырубаю двигатель. Озеро огромное, кристально прозрачное и холодное, как смерть. – Ты из-за Хенны?.. – наконец спрашивает Джаред. – Нет, – отвечаю в темноту. – То есть из-за Хенны, конечно. Но не только. И родители, кстати, меня не слишком достали. – Хорошо, потому что я-то спокойно к ним отношусь. Да, твоя мама меня не переваривает, но это взаимно. Снаружи стоит удивительно темная ночь. Все-таки над моей частью света очень много звезд – столько я нигде не видел. – Четыре с половиной недели осталось. – Ага, – кивает Джаред. – До выпускного. Он ждет. Я тоже. Проходит еще целая минута, прежде чем я включаю свет в салоне и протягиваю ему руки. – На что надо смотреть? – спрашивает он. Я показываю на кончики своих пальцев. Они все в сухих морщинках и трещинах. – Нейродермит. – И? Вырубаю свет. – Я сегодня на перемене семнадцать раз помыл руки после туалета. Джаред долго, долго выдыхает. – Чувак… Я молчу. Тишина стоит оглушительная. – По ходу, опять начинается. – Да ладно, это просто нервы, – отмахивается Джаред. – Экзамены на носу, и эта твоя безответная любовь к Хенне… – Не нравится мне слово «безответная». – …ладно, твоя незаметная любовь к Хенне. Дружески бью его по плечу. Опять тишина. – А если я сойду с ума? – наконец шепотом спрашиваю я. Чувствую, как в темноте Джаред пожимает плечами.