– Нет. Нет, не обманываю, мистер Гудвин. Я продолжал таращиться: – То есть вы так и поступили? И даже не посмотрели на драйвер? Все свалить на женщину! А чем же тогда занимались ваш братец и Брэдфорд? В бильярд играли? – Они здесь ни при чем, – покачала она головой. – Но ведь Брэдфорд говорит, что теперь, когда вашего отца нет, ваша мать поправится. – И что? Если он так полагает… – Она внезапно умолкла. Мне не стоило упоминать ее мать, это снова нагнало на нее тоску. Через минуту она подняла на меня глаза, и впервые за все время я увидел в них слезы. Две слезинки. – Вы хотели, мистер Гудвин, ответной любезности. Вот она. Что-то, быть может слезы, придавало ей вид храбрящейся маленькой девочки. Я похлопал ее по плечу и сказал: – Вы молодчина, мисс Барстоу. Больше не буду вам досаждать. Я прошел в холл, взял свою шляпу и уехал. И все-таки, размышлял я в «родстере», в который уже раз направляясь по шоссе на юг, остается слишком много «но». При всем уважении к дочерней преданности, при всей симпатии к Саре Барстоу я с удовольствием разложил бы ее у себя на коленях, задрал подол и как следует отшлепал за то, что даже не удосужилась взглянуть на драйвер. Мне пришлось ей поверить, и я действительно ей поверил. Она не сделала этого. Теперь драйвер поминай как звали. Может, при огромном везении да значительном терпении и получилось бы зацепить сумку крюком и вытащить из реки, но это обойдется в сумму гораздо большую, чем Вулф способен выложить. Нет, драйверу можно помахать ручкой. Когда я проезжал через Уайт-Плейнс, меня так и снедало искушение свернуть с шоссе, подкатить к офису окружного прокурора и бросить Андерсону: «Спорю на десятку, что сумка с клюшками вместе с убившим Барстоу драйвером находится на дне Гудзона между Тэрритауном и Найаком». Идея, в принципе, была неплохой, потому что он и вправду мог бы отрядить туда пару лодок и отыскать ее. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, вышло только к лучшему, что я так не поступил. Ранее я планировал вернуться в Нью-Йорк по другому шоссе, Блуберри-роуд, и просто из любопытства взглянуть на место, где мальчишки наткнулись на тело Карло Маффеи. Не то чтобы я ожидал обнаружить, что убийца оставил там свою булавку для галстука или автомобильный номер, просто подумал, что месту-то хуже от этого не станет. Однако визит к Саре Барстоу отнял какое-то время, а мне надо было позвонить, поэтому я выбрал кратчайшую дорогу. На Парк-авеню я остановился у аптеки и набрал номер Вулфа. Он звонил в кабинет Брэдфорда еще раз, около половины двенадцатого, но история снова повторилась: слишком занят, чтобы подойти к телефону. Вулф велел мне отправляться к нему. Ну, подумал я, раз он сейчас занят, то, прежде чем мы закончим с ним, забот у него и вовсе будет выше головы. Меньше чем через десять минут я добрался до Шестьдесят девятой улицы и припарковался за углом. Кабинетом доктор Натаниэль Брэдфорд владел шикарнейшим. Широкая прихожая вместила по ряду древесных папоротников с каждой стороны, а приемная была просторной и роскошной. Лампы, ковры, картины и кресла давали понять – не кричали, а тонко намекали, – что здесь все делается на высшем уровне, в том числе и выписываются счета пациентам. Однако кресла оказались пусты. Девушка в накрахмаленной белой униформе за конторкой в углу сообщила, что доктор Брэдфорд отсутствует. Она как будто даже удивилась, что я не знал этого так же, как должен был бы знать, что Центральный парк начинается за Пятьдесят девятой улицей, и поинтересовалась, не лечился ли я у него раньше. Потом она объяснила, что доктор никогда не показывается у себя в кабинете раньше половины пятого и что принимает он исключительно по записи. Когда я ответил, что именно для этого и хочу его повидать, чтобы записаться на прием, она удивленно подняла брови. Я убрался назад на улицу. Сначала я решил подождать его поблизости, однако было только начало четвертого, поэтому я уселся в «родстер» и предался размышлениям, как бы с толком убить время. Через несколько минут мне пришла в голову идея, и превосходная. Я дошел до ресторана на Парк-авеню, заглянул там в телефонную книгу, а затем вернулся к машине, нажал на стартер и покатил по Шестьдесят девятой улице. На Пятой авеню я повернул в Нижний Манхэттен и на Сорок первой взял на восток. Как обычно, машины вдоль обочины стояли едва ли не вплотную, и мне пришлось ехать почти до Третьей авеню, прежде чем отыскалось местечко, где я смог наконец приткнуть «родстер». Я прошагал назад почти два квартала и обнаружил, что искомый мной номер принадлежит одному из новых офисных зданий с милю высотой. Согласно указателю, моя цель находилась на двадцатом этаже. Лифт доставил меня наверх, и, шагая по коридору, на одной двери я увидел требуемую вывеску: «Городская медицина». За конторкой в комнате с окнами на улицу сидел молодой человек, а не девушка, что было неплохо для разнообразия. Я обратился к нему: – Хотел бы попросить вас о небольшом одолжении, если вы не слишком заняты. Нет ли у вас сведений о том, какие собрания медицинских ассоциаций и что-нибудь в этом роде проходили в Нью-Йорке пятого июня? – Видит Бог, я не занят, – усмехнулся он. – Да, сэр, такие сведения у нас имеются. Конечно. Одну минуточку. Пятого июня, говорите? – Он подошел к стопке журналов на полке и взял верхний. – Это наш последний номер, в нем должно быть. – Парень принялся листать его, остановился где-то на середине и стал просматривать; я ждал. – Ага, вот оно. Большей частью крупные собрания устраиваются позже. Пятого числа в отеле «Никербокер» проводило встречу Нью-Йоркское неврологическое общество. Я попросил взглянуть, и он протянул мне журнал. Я пробежал абзац. – Понятно. Это сообщение о встрече. Конечно же, оно было напечатано заранее. У вас не найдется чего-нибудь опубликованного позднее? Отчета, рецензии? – Полагаю, это будет только в следующем номере, – покачал он головой. – Вам нужно что-то конкретное? О ней могли написать в ежедневных газетах. – Возможно. В них я не смотрел. Я ищу сообщение о докладе доктора Брэдфорда. Вообще-то, мне надо только убедиться, что он присутствовал на этом собрании. Часом, не знаете? Парень снова покачал головой: – Но если вам только это и нужно, почему бы не спросить его самого? – Неловко его беспокоить, – усмехнулся я. – Но естественно, это вовсе не сложно, просто мне случилось оказаться поблизости, вот я и подумал, что, заглянув к вам, сэкономлю время. – Подождите минуту, – сказал он и скрылся за дверью во внутренний кабинет. Он отсутствовал не более обещанной минуты и по возвращении объявил мне: – Мистер Эллиот говорит, что доктор Брэдфорд присутствовал на собрании и выступал с докладом. Эллиот, объяснил молодой человек, является редактором «Городской медицины». Я спросил, можно ли с ним поговорить. Парень вновь исчез за дверью, и в следующий миг она еще раз распахнулась, и на пороге возник крупный краснолицый мужчина без пиджака. Он принадлежал к тому типу людей, которые не утруждают себя церемониями. – Что такое? Что случилось? Я объяснил. Редактор вытер лоб носовым платком и сообщил, что присутствовал на встрече, доклад доктора Брэдфорда оказался крайне интересным и вызвал аплодисменты собравшихся. Он как раз писал отчет для августовского номера. Я поспрашивал его, и он любезно удовлетворил мое любопытство. Да, он говорит именно о докторе Натаниэле Брэдфорде, чей кабинет находится на Шестьдесят девятой улице. Он знает его вот уже много лет. Мистер Эллиот затруднился ответить, в каком часу Брэдфорд прибыл в отель, но это была встреча с обедом, и в семь часов он видел Брэдфорда за столом, а пол-одиннадцатого уже на трибуне. Боюсь, я не поблагодарил его при уходе. По дороге назад я был зол, словно самонадеянный юнец. Конечно же, злился я на Брэдфорда. Какого черта он ошивался со своим докладом по неврологии на собрании, когда в моем представлении должен был вонзать нож в Карло Маффеи в округе Уэстчестер? И все-таки, не будь я так зол, мне, пожалуй, понадобился бы еще год, чтобы встретиться с доктором Натаниэлем Брэдфордом. На этот раз его дожидались два пациента. Доктор был на месте. Я потребовал у девушки за конторкой лист бумаги, сел и, подложив под листок журнал, написал: Доктор Брэдфорд, на протяжении последних дней я был уверен, что Вы убийца, но теперь знаю, что Вы просто сваляли дурака. То же самое могу сказать о миссис Барстоу, ее сыне и дочери. Мне понадобится не более трех минут, чтобы выложить Вам, что мне известно. Арчи Гудвин, от имени Ниро Вулфа Прежде чем оба пациента озаботились, что появился кто-то еще, я подошел к девушке и заявил, что буду следующим. Она раздраженно принялась объяснять, что означает запись на прием. Я перебил ее: – С вашей приемной ничего не случится, если вы просто передадите ему эту записку. Ей-богу, я спешу. Будьте человеком. Дома меня ждет сестра. Но не читайте ее сами, так как там ругательства. С видимым отвращением она взяла записку и скрылась с ней за дверью, куда заходили пациенты. Через некоторое время она вернулась и, стоя на пороге, объявила мое имя. Шляпу я прихватил с собой, поскольку времени вызвать фараонов у них было достаточно. Одного взгляда на доктора Брэдфорда хватило, чтобы понять: свои подозрения я лелеял совершенно впустую и вполне мог этого избежать, случись ему попасться мне на глаза ранее. То был высокий, степенный и благообразный джентльмен прославленной старой закваски. И к тому же у него были бакенбарды! Возможно, в некий исторический период субъект с бакенбардами и мог вонзить нож ближнему в спину, но те времена давно миновали. В наши дни подобное немыслимо. У Брэдфорда бакенбарды были седые, как и волосы на голове. По правде сказать, каким бы прочным ни казалось его алиби на пятое июня после моей поездки на Сорок первую улицу, я все равно готов был выискивать в нем трещину, но только до тех пор, пока не увидел его. Я подошел к столу, за которым он сидел, и остановился. Он смотрел на меня, пока за девушкой не закрылась дверь, и затем произнес: – Ваша фамилия Гудвин. Вы тоже гений? – Да, сэр, – ухмыльнулся я. – Заразился от Ниро Вулфа. Я, естественно, помню, как он сказал мисс Барстоу, что является гением, а она, конечно же, передала это вам. Может, вы решили, что это всего лишь шутка. – Нет. Я стараюсь ко всему подходить непредвзято. Но гений вы или нахальный осел, я не могу заставлять своих пациентов ждать, пока разбираюсь тут с вами. Что это за записку вы мне послали? Наживка? У вас три минуты на объяснения. – Это даже много. Дело заключается в следующем: Ниро Вулфу стали известны некие факты. Из этих фактов он вывел некое заключение относительно причины смерти Барстоу. Когда вскрытие подтвердило данное заключение, оно тем самым подтвердило и упомянутые факты, сделав их неотъемлемой частью картины. Так что, кто бы ни убил Барстоу, он должен соответствовать этим фактам. Барстоу им не соответствуют, никто из них. Как и вы. Вы признаны негодным. – Продолжайте. – Продолжать? – Вы неплохо все изложили в общих чертах. А теперь поподробнее. – О нет, – покачал я головой. – Наши гении работают совсем не так, и нас нельзя просто взять и потрясти, чтобы вылущить, как арахис. Во-первых, это займет много больше трех минут. Во-вторых, чего вы ожидаете за просто так? Ну вы и наглец! Происходит нечто, из-за чего вы не в состоянии отличить коронарный тромбоз от эпилептического припадка. Вот уже несколько дней вы так изводитесь, что даже боитесь подходить к телефону. И Ниро Вулф должен тратить свое время и деньги, чтобы разогнать сгустившиеся над вашей головой тучи, да еще ничем вам не досаждая. Мне пришлось выкинуть фортель с запиской, чтобы удостоиться чести лицезреть ваши бакенбарды. Ну вы и наглец! – Боже мой! – рявкнул доктор Брэдфорд. – Ваше возмущение красноречиво и весьма образно, но ничего, кроме самого возмущения, не демонстрирует. – Он бросил взгляд на часы. – Мне нет нужды говорить вам, мистер Гудвин, что я неимоверно заинтригован. И хотя я по-прежнему считаю раздувание кладбищенских скандалов крайне низким способом зарабатывать на жизнь, я все-таки буду премного благодарен вам и Ниро Вулфу, если за пространным заявлением последуют объяснения. Вы сможете вернуться сюда к половине седьмого? – Я всего лишь посланник, – покачал я головой. – Ниро Вулф обедает в семь. Он проживает на Западной Тридцать пятой улице. И он приглашает вас к себе на обед этим вечером. Как? – Нет. Об этом не может быть и речи. – Хорошо. Тогда у меня все. – Я был сыт по горло этим старым замшелым столпом общества. – Если у вас от любопытства начнется чесотка, нас не вините. Нам не особенно-то и нужно, что вы можете сообщить. Мы всего лишь хотели закрыть дело и двигаться дальше. Мои три минуты истекли. Я развернулся, чтобы выйти, и, хотя я не спешил, все-таки успел дойти до двери и взяться за ручку. – Мистер Гудвин… – (Не отпуская ручки, я оглянулся на него.) – Я принимаю приглашение мистера Вулфа. Буду у него в семь. – Хорошо, я оставлю адрес у девушки, – ответил я и вышел. Глава 12 Порой я задавался вопросом: сколько людей в Нью-Йорке охотно ссудили бы Ниро Вулфа деньгами? Полагаю, более тысячи. И это притом, что я вывел данную цифру посредством тщательного отбора. Конечно же, еще больше было благодарных ему и никак не меньше имевших причины ненавидеть его. Но все-таки вас должны связывать с человеком особые отношения, чтобы в ответ на просьбу о деньгах вы получили нечто более вещественное, чем нахмуренные брови и невнятное бормотание. Доверие, расположение и благодарность без малейшего намека на тягостные обязательства, которые могли бы эти отношения испортить. По меньшей мере тысяча. Не то чтобы Вулф когда-нибудь пользовался этим. Помню, пару лет назад мы какое-то время испытывали действительно серьезные финансовые затруднения, и я предложил обратиться к мультимиллионеру, который был обязан Вулфу жизнью. Вулф отказался: «Нет, Арчи. Так уж предопределено природой, что, когда ты преодолеваешь инерцию, движущая сила возрастает пропорционально. Если я начну брать в долг, то рано или поздно попробую одолжить у министра финансов золотой запас». Я ответил, что при существующем положении дел нас он вполне устроил бы, но Вулф меня и слушать не стал. После того обеда в среду я мог бы добавить к этой тысяче и доктора Натаниэля Брэдфорда. Вулф заполучил его с потрохами, как и всегда заполучал любого, если брал на себя труд. С шести до семи, до появления Брэдфорда, я кратко отчитался о событиях дня и за обедом сразу же понял, что Вулф согласился со мной исключить Брэдфорда из списка подозреваемых. Вулф вел себя естественно и непринужденно, тогда как, по моим наблюдениям, всегда держался строго официально с теми, кому мысленно выписывал путевку на электрический стул в Синг-Синг или в камеру тюрьмы в Оберне. За ужином они обсуждали сады камней, экономику и демократов. Вулф выпил три бутылки пива, а Брэдфорд бутылку вина. Я потягивал молоко, но предварительно опрокинул стакан виски у себя наверху. Я передал Вулфу замечание Брэдфорда о постыдном способе заработка и присовокупил к этому свое мнение о докторе. На это Вулф ответил: – Угомонись, Арчи. Принимать на свой счет общее утверждение есть варварский пережиток идолопоклонничества. – Еще одно ваше эффектное высказывание, не содержащее никакого смысла, – парировал я. – Нет. Не переношу бессмысленных высказываний. Если кто-нибудь делает куклу, наряжает и раскрашивает ее до точного внешнего сходства с тобой, а потом бьет ее по лицу, потечет ли у тебя из носа кровь? – Нет, у него потечет, прежде чем я покончу с ним. В ответ на мою усмешку Вулф лишь вздохнул: – По крайней мере, тебе понятно, что мое замечание отнюдь не бессмысленно.