– И это именно она? – Разумеется. Ведь на ней стоят наши подписи. Мистер Гудвин, простите за любопытство, но откуда она у вас? Я взял банкноту, аккуратно убрал ее в конверт – не тот, который использовал Карло Маффеи, а в патентованный такой, с зажимом, чтобы подписи не стерлись, так как они уже немного осыпались, – и положил в карман. – Простите, мисс Барстоу, но пока я не вправе удовлетворить ваше любопытство. С этим придется подождать. Недолго, я надеюсь. Могу лишь сказать, без всякого намерения оскорбить вас, что выглядите вы восхитительно. Когда вы вошли, я даже подумал, что был бы не прочь ущипнуть вас за щечку. – Что?! – Она в изумлении уставилась на меня, а потом рассмеялась. – Это комплимент? – Несомненно. Если бы вы только знали, сколько щечек я даже не помышлял ущипнуть. До свидания, мисс Барстоу. Мы пожали друг другу руки, а она все смеялась. Вновь направляясь на юг сквозь морось, я размышлял о том, что десятка все окончательно решила. Остальные три предмета в конверте Маффеи являлись хорошими уликами, но купюра не могла принадлежать никому, кроме Мануэля Кимболла. Интересно, как она оказалась у Карло Маффеи? Может, Мануэль Кимболл хранил ее в бумажнике в качестве сувенира? Наверняка он расплачивался с Маффеи за изготовление драйвера – раз или два – в каких-нибудь темных местах, подальше от света и посторонних глаз. Должно быть, в темноте этот сувенир и перекочевал к Маффеи. Возможно, Мануэль позже обнаружил свою оплошность и потребовал купюру назад. Маффеи же заявил, что потратил ее, не обратив внимания на подписи. Это-то и могло возбудить у Мануэля первые подозрения относительно итальянца. И уж точно эта десятка объясняла, как Маффеи догадался о значимости смерти Питера Оливера Барстоу и обстоятельств, при которых она наступила, ведь это имя, а также имена двух других Барстоу значились на купюре, которую он специально сохранил. Да уж, Мануэль Кимболл еще не раз пожалеет, что когда-то выиграл ту теннисную партию. При подъезде к Уайт-Плейнсу, повинуясь сиюминутному решению, я притормозил и свернул с Бронкс-Ривер-парквея. Мне подумалось, что вроде бы все уже закончено, только и остается, что позвонить окружному прокурору и познакомить его с суровой правдой жизни. Так зачем проделывать весь путь до Тридцать пятой улицы, чтобы потом наверняка тащиться обратно? Я отыскал телефонную будку, позвонил Вулфу, сообщил ему о показаниях Сары Барстоу и спросил о своих дальнейших действиях. Он велел мне возвращаться назад. Я заметил, что как раз нахожусь в Уайт-Плейнсе, у меня куча времени и я готов выполнить любое его задание, однако он повторил: – Возвращайся. Твое задание ждет тебя здесь. В начале двенадцатого я прибыл, но припарковаться, как обычно, прямо перед домом мне не удалось, поскольку место было занято другой машиной, большим черным лимузином. Я заглушил двигатель и с минуту таращился на эту громаду, в особенности на официальный номер, прикрепленный рядом с номерным знаком. Я не отказал себе в удовольствии растянуть рот до ушей, выбрался из «родстера» и просто потехи ради подошел к лимузину и поинтересовался у шофера: – Мистер Андерсон в доме? Он смотрел на меня пару секунд, прежде чем кивнуть. Я развернулся и взбежал на крыльцо, не стирая с лица ухмылки. Андерсон был в кабинете с Вулфом. Зайдя, я притворился, будто не заметил его, и сразу подошел к столу Вулфа, достал конверт и вручил ему: – Вот, я написал дату теннисной партии на конверте. Он кивнул и велел убрать конверт в сейф. Я открыл тяжелую дверцу и неспешно поискал ящик, в котором были спрятаны остальные сокровища Анны. Потом обернулся, соизволил заметить гостя и изобразил удивление: – О, это вы! Доброе утро, мистер Андерсон. Он что-то буркнул в ответ. – Если ты когда-нибудь доберешься до своего блокнота, Арчи, мы продолжим. – Вулф говорил с нарочитой медлительностью, которая неизменно давала мне понять, что некий юрист заходится от раздражения. – Нет, не за своим столом, подтащи сюда кресло, чтобы быть поближе к нам… Да, так. Я как раз объясняю мистеру Андерсону, что остроумная версия по делу Барстоу, которую он пытается протолкнуть, является посягательством на истину и попирает принципы правосудия. Поскольку я чту первое и более-менее знаком со вторым, то считаю своим долгом продемонстрировать мистеру Андерсону ее несостоятельность. И буду рад твоей поддержке. Мистера Андерсона несколько раздосадовала настойчивость моего приглашения. Однако я только что заметил ему, что, на мой взгляд, нам следует лишь радоваться возможности быстро устраивать благодаря телефону подобные короткие неформальные встречи. По зрелом размышлении, уверен, вы с этим согласитесь, мистер Андерсон. Шея у Андерсона вспухла. В нем и раньше не было ничего особенного, а сейчас, когда он пытался сдержать свою низость, потому что не видел иного выхода, эти старания буквально душили его. Лицо у него налилось кровью, шея едва не лопалась. Он ответил Вулфу: – Можете приказать вашему человеку убрать блокнот. Вы еще больший осел, чем я думал, Вулф, если воображаете, будто сможете выкинуть этот номер. – Запиши это, Арчи. – Манерная медлительность Вулфа была просто великолепна. – Хотя эти слова и не относятся к делу, так как лишь выражают субъективное мнение, все равно запиши. Мистер Андерсон, насколько я вижу, вы превратно понимаете ситуацию. Я не ожидал от вас подобной тупости. По телефону я предложил вам альтернативу, и именно вы решили приехать ко мне. И раз уж вы находитесь в моем доме, то позвольте мне самому решать, что надлежит делать тем, кто здесь живет. Если же вы не в состоянии справиться с собственным раздражением, то можете без всяких церемоний покинуть этот дом. В случае вашего ухода, как я уже объяснял, произойдет следующее: в течение двадцати четырех часов мистер Гудвин приедет на моей машине к вашей конторе в Уайт-Плейнсе. Следом за ним, в другой машине, прибудут несколько газетных репортеров. Рядом с мистером Гудвином будет сидеть убийца Питера Оливера Барстоу и Карло Маффеи. И мистер Гудвин предъявит вам бесспорные доказательства вины этого субъекта. Я собирался также добавить… – Карло Маффеи? – перебил его Андерсон. – Это кто еще такой? – Карло Маффеи, мистер Андерсон, слесарь-итальянец. Его убили в вашем округе вечером пятого июня, в понедельник. Прикончили ударом ножа в спину. Несомненно, это дело находится в вашем ведомстве. – И что из того? Какое отношение он имеет к Барстоу? – Они убиты одним и тем же человеком. Андерсон уставился на Вулфа: – Ей-богу, Вулф, вы сумасшедший! – Боюсь, нет. – Вулф вздохнул. – Бывают периоды, когда мне хотелось бы уйти от низменных бытовых обязательств – «дать отбой», по выражению мистера Гудвина, – однако очевидность противоположного неоспорима. Но вернемся к делу. У вас с собой чековая книжка? – А-а… – Андерсон скривил губы. – А если и с собой? – Так вам не составит труда выписать мне чек на десять тысяч долларов. Андерсон ничего не сказал. Он не отрываясь смотрел на Вулфа, и тот твердо встретил его взгляд. Вулф вздохнул. Наконец Андерсон вкрадчиво заметил: – Может, и не составит. Но будет ли это разумно? Вы ведь не бандит, надеюсь? – О нет. – На щеках Вулфа пролегли складки. – Уверяю вас, нет. Натура у меня романтическая, но физически я для этого не гожусь. Вы так ничего и не поняли. Что ж, я объясню. В известном смысле это восходит к делу четырехлетней давности, к той забывчивости, что вы продемонстрировали в деле Голдсмита. В то время я весьма сожалел об этом и решил при первом же подходящем случае обязательно напомнить вам о ней. И вот теперь напоминаю. Две недели назад в мое распоряжение попала информация, благодаря которой я мог бы оказать вам услугу. Я и хотел бы, но, памятуя о деле Голдсмита, не стершемся, как я полагал, и из вашей памяти, усомнился, что деликатность чувств позволит вам принять от меня сию услугу. Поэтому я и решил продать свою информацию, предложив заключить пари. И вы это поняли. Доказательством тому было ваше встречное предложение мистеру Гудвину. Предложение суммы столь ничтожной, что я даже не буду ее упоминать. – Я предложил солидный гонорар, – возразил Андерсон. – Мистер Андерсон, пожалуйста, не будем скатываться в абсурд. – Вулф откинулся назад и сплел пальцы на животе. – Мы с мистером Гудвином обнаружили убийцу и добыли доказательства его вины. Причем такие, которые способны удовлетворить присяжных. Это подводит нас к текущему положению дел. У меня, естественно, нет никаких прав судить и карать убийцу. Права эти принадлежат штату Нью-Йорк. Мне не принадлежит даже информация, которой я обладаю. Если я не сообщу ее властям штата, то с меня за это взыщут. Тем не менее я могу избрать один из двух способов. Первый: вы сейчас выписываете мне чек на десять тысяч долларов, днем мистер Гудвин посетит ваш банк и заверит чек, а завтра утром он сопроводит вас к убийце, укажет на него и представит доказательства его вины – все скрытно и ненавязчиво. Или же второй: мы организуем парад к вашей конторе, как я вам уже описал, предъявив обвиняемого и улики при широком стечении публики, в присутствии прессы. Делайте ваш выбор, сэр. Может, вам и трудно поверить, но мне практически безразлично, что вы выберете. Я с удовольствием приму чек, но и парады мне тоже по душе. – Вулф замолчал. Андерсон смотрел на него, молчаливый и спокойный, явно поглощенный расчетами. Вулф нажал кнопку на столе и велел явившемуся на вызов Фрицу принести пива. Как только мне удавалось оторваться от блокнота, я тут же начинал пялиться на Андерсона. Это выводило его из себя, а я был рад любой возможности позлить прокурора. – Откуда мне знать, что ваши доказательства на что-то годятся? – наконец спросил Андерсон. – Мое слово, сэр. Они настолько же надежны, насколько и мое суждение. Я ручаюсь и за то, и за другое. – Их нельзя подвергнуть сомнению? – Все возможно. Нет никаких оснований сомневаться в умственных способностях присяжных. Андерсон скривил губы. Фриц принес пиво. Вулф открыл бутылку и наполнил стакан. Тут Андерсон заявил: – О десяти тысячах не может быть и речи. Предлагаю пять. – Пфф! Будете торговаться? Низко. Да будет парад! – Вулф поднял стакан и осушил его. – Представьте мне доказательства и назовите убийцу – и вы получите чек, как только я арестую его. Вулф вытер губы и вздохнул: – Мистер Андерсон, одному из нас придется довериться другому. Кому именно – я уже обозначил. Андерсон пустился в спор. Без всяких сомнений, он умел настоять на своем и был отнюдь не глуп. Весомых аргументов он не имел, но слов у него водилось в избытке. Когда он наконец замолчал, Вулф лишь покачал головой. Андерсон вновь принялся вещать, но на все его разглагольствования неизменно получал один и тот же ответ. Я все записывал, и, вынужден признать, нытья в его речах не было. Он сражался чертовски никудышными боеприпасами, но все равно не ныл. Наконец он достал из кармана чековую книжку и выписал чек – на коленке, своей авторучкой. Он проделал это как опытный бухгалтер, точно и аккуратно, без всякой спешки, с той же педантичностью заполнил графы на корешке, после чего вырвал чек и положил Вулфу на стол. Вулф кивнул мне. Я взял чек и тщательно изучил его. Меня порадовало то обстоятельство, что чек был выписан на нью-йоркский банк – не придется тащиться в Уайт-Плейнс, куда я попаду не раньше трех часов дня. Андерсон встал: – Надеюсь, Вулф, вы об этом не пожалеете. Итак, когда и где? – Я позвоню, – ответил Вулф. – Когда? – В течение двадцати четырех часов. Возможно, в течение двенадцати. Я могу звонить вам в любое время, в контору и домой? – Да, – ответил Андерсон и направился прочь из кабинета. Я тоже встал и проследил в прихожей, как он вышел. Потом вернулся в кабинет, прислонил чек к пресс-папье и послал ему воздушный поцелуй. Вулф насвистывал, то есть вытянул губы трубочкой и выпускал сквозь них воздух, но только звука не производил. Мне нравилось наблюдать его за этим занятием, и предавался он ему исключительно в моем присутствии – даже Фриц не удостаивался подобной чести. Как-то он объяснил мне, что этот свист означает его капитуляцию перед эмоциями. Я убрал блокнот, положил чек себе в карман и расставил кресла по местам. Через некоторое время Вулф произнес: – Арчи, четыре года – долгий срок. – Да, сэр. А десять штук – куча денег. До ланча почти час, я успею сгонять в банк и получить их закорючку на чеке. – Дождь идет. Я думал об этом утром, когда ты рисковал в пригороде. Вызови посыльного. – Боже правый, нет! Я не променяю удовольствие заверить чек даже на пять литров молока. Вулф откинулся назад, прошептал: – Храбрец, – и закрыл глаза. Я вернулся как раз вовремя, чтобы разорвать финишную ленточку перед самым ланчем. Естественно, я полагал, что час пробил, но, к моему удивлению, Вулф вознамерился расслабиться. Он совершенно не проявлял спешки. В заключение ланча он неторопливо выпил две большие чашки кофе, затем прошествовал в кабинет и расположился в своем кресле, явно не собираясь заняться чем-то важным. Я лишь мельтешил у него перед глазами. Через какое-то время он встряхнулся достаточно, чтобы отдать мне ряд распоряжений: во-первых, распечатать в хронологическом порядке полные показания Анны Фиоре; во-вторых, немедленно сделать фотокопии с содержимого конверта Карло Маффеи; в-третьих, съездить на Парк-авеню, чтобы вернуть Марии Маффеи сумочку, а также при свидетелях получить подпись Анны Фиоре на ее показаниях, представленных в двух экземплярах; в-четвертых, перебрать с Хорстманом партию ложных луковиц, которая днем ранее прибыла на «Кортесе». – Вы ничего не забыли? – поинтересовался я. В ответ он покачал головой, еле-еле, не желая жертвовать комфортом, и я от него отстал. Мне было любопытно, однако отнюдь не тревожно, так как по выражению его лица я видел, что он потихоньку движется в нужном направлении. Остаток дня у меня выдался хлопотливым. Первым делом я отправился в ателье на Шестой авеню, где заказал фотокопии, без обиняков дав понять, что в случае утраты или повреждения оригиналов им лучше спасаться бегством по пожарной лестнице, едва они заслышат звук моих шагов. Они как будто поняли. Затем я вернулся в кабинет и отпечатал показания Анны, пересказав их великолепным слогом. Времени на это ушло совсем немного. Когда я вновь сел за руль «родстера», дождь прекратился и начало проясняться, хотя мостовые еще не просохли. Я заранее позвонил на квартиру, где работала Мария Маффеи, и она меня уже ждала. Я едва узнал ее. В аккуратном, хорошо скроенном черном платье домоправительницы, с изящной черной наколкой на волосах, выглядела она элегантно, и манеры ее столь же соответствовали Парк-авеню, как и портье – отелю «Пьер» на Пятой авеню. Что ж, подумал я, все они в ванне одни, в «Шраффтсе» совсем другие. Мне было даже как-то боязно возвращать ей сумочку, казалось это пошлым. Но сумочку она взяла. Затем повела меня в дальнюю комнату, где сидела и смотрела в окошко Анна Фиоре. Я зачитал ее показания, она подписала их, а мы с Марией Маффеи заверили их в качестве свидетелей.