– Какие комнаты? – насторожилась я. – По прогнозу к ночи шторм разгуляется. Ночевать скорее всего придется здесь. Вот только этого не хватало! Но Машка, Эля и Анжела уже шагали вслед за Андреем к вилле. Мы зашли в холл – и словно оказались внутри пестрой бело-голубой шкатулки. Мозаика покрывала пол, стены и даже потолок. – Игорю Михайловичу не нравится то, что сделал здесь Нуреев, – кивнул Андрей на вязь причудливых узоров. – Он, хоть и был учеником Мясина, сразу выкинул в море всю его мебель и, главное, архивы. А сюда завез тонны антикварной мозаики из Турции. Создал избыточную восточную роскошь. Но я смотрела не на роскошь, а на Андрея, который в тоге напоминал самовлюбленного красавца-патриция. Он так пресмыкается перед Красовским. Перед Власиком. А ведь это не в его характере. Чего он хочет на самом деле? – Я не поняла! – прервала мои размышления Анжелка. – Что, Полинку уже художники голой рисуют? – и она злобно указала на картину над камином. Я взглянула на полотно – исступленно-худая, будто выжженная страстями изнутри красавица с ненасытными темными глазами возлежала на тахте. Картина явно была старой. – Нет, это не Полина. Это Казати Стампа, – усмехнулся Андрей. – Пожирательница мужчин. Одна из самых экстравагантных женщин периода бель эпок. Она получила огромное наследство. И очень на эти деньги чудила. Покупала дворцы и населяла их экзотическими животными и птицами, гуляла с ручными гепардами, ее борзые носили ошейники с бриллиантами. Но главное – она влюбляла в себя самых блестящих мужчин Европы. И это Казати Стампа устраивала в Позитано вакханалии, в которых участвовали Дягилев, Мясин, Семенов и вся отдыхавшая там богема. Игорь Михайлович купил ее портрет на аукционе, привез сюда на юбилей. Андрей чуть помедлил: – И да, Полина очень на нее похожа. Я подумала: как надо ненавидеть жену, чтобы на свой юбилей не только наприглашать любовниц, но и повесить портрет, будто написанный с главной соперницы. Мне захотелось уже увидеть эту Полину живьем. Тут за окном затрубил рог, и мы услышали нарастающий гул. – Пойдемте, пойдемте! – заторопил Андрей. – Наш Дионис прилетел! Спальни покажу потом. Никто из нас не знал, что спать нам в эту ночь не придется. Мы выскочили на террасу. Музыканты в коротких синих тогах стояли вдоль парапета и трубили в рожки. Протяжные звуки тонули в мощном гуле. Над площадкой, которая была скрыта от нас за кустарником, завис вертолет, и ветер от его вращающихся лопастей был так силен, что снес со столов остатки закусок. На свои дни рождения Игорь любил появляться эффектно. Предпраздничный монолог Красовский сидел в вертолете, откинув с колен алую тогу, и смотрел на остров. Там у края террасы копошились крошечные человечки. Дурацкое представление. Идиотская затея. Но что сделано, то сделано. Закончить все сегодня. И начать заново. Они не знают. Никто не знает. Но вечером он объявит об этом. Дело жизни, похоже, свершилось. Два года он тайно от всех вел переговоры с владельцем этих островов. Дохода они не приносили. Но продавать их синьор не хотел. Все точно так, как у его прадеда. Мясин тоже два года уламывал владельцев. Они охотились тут летом на перепелов, но, узнав, кто покупатель, задрали цену втрое. Мясин поторговался. И купил. Он тоже наконец договорился. И сделка бы уже пошла, если бы не чертов Власик. Деньги – вот они, собраны, лежат на счету фирмы. Все-таки делать такую покупку лучше через свою компанию, а не как частное лицо. А Власик не может разобраться со счетами. Подонок Яков мало что архив не передал, так еще и пять лимонов увел. Кинул и его, и партнеров. Те наслали своего проверяющего. И банк заморозил счета. Нормально? Теперь из-за этой ерунды – Игорь про себя хмыкнул – банк затеял проверку. Но ведь и правда, по сравнению с суммой платежа за острова пять лимонов – мелочь… Власика пора менять. Давно надо было это сделать. Не тянет. Но приходилось платить долг. За моральный ущерб. Теперь все. Он больше ничего никому не должен. Разгонит всех. Продаст виллу. И поселится здесь с Полинкой. Никаких празднеств, никаких сирен. Хватит. Надо вернуть острову его прежний вид. Как было у прадеда. Сделать Полинке театр. Как и хотел Мясин. Деньги ее не интересуют. Пусть танцует, чтобы не заскучала. А захочет – нарожает ему детей. Он все время бежал куда-то. За кем-то. От кого-то. Пора остановиться. Жить для себя. И для нее. Мысль про Марину он загнал куда-то вглубь. Чтоб не высунулась. – Еще круг? – спросил пилот. – Нет, садимся! – сказал Красовский. Посмотрел на смешных людишек, которых он нарядил в маскарадные костюмы. Этот юбилей они запомнят надолго. Номер вне программы Красовский в алой тоге и с венком из виноградных листьев на голове вышел из вертолета и простер руку: – Привет участникам дионисийских мистерий! – Народ к вакханалиям построен! – по-киношному отрапортавал Власик, отдавая честь – в белой накидке он еще больше был похож на огромный пельмень. – Не-ет, сначала концерт! – рассмеялся Игорь. – Вакханалии на десерт! В крошечном зрительном зале стулья стояли впритирку: двадцать человек тут помещались с трудом. В центре на кресле-троне восседал Игорь. Рядом, на кресле поменьше царственно держала прямую спину Марина: она была на удивление трезва. Даже я на ее месте уже бы напилась. Показательные выступления любовниц мужа – то еще зрелище. И оно не обмануло ожиданий. На сцену выскочила длинная худющая девица в красной юбке поверх черного трико. Победно улыбнулась зрителям. И мне показалось – у нее не 32, а 64 зуба. Это была хищница. Наглая дикая охотница. Она точно знала, какая древняя кошачья сила бежит по ее венам. И знала, чье мясо съест. Вот оно, мясо, сидело напротив. Герой торжества. – Я хочу выступить вне программы, – сказала Полина, мерцая на Игоря темными глазищами. – Подарить нашему юбиляру танец. И, кивнув пианистке, объявила: – Аргентинское танго! Танец любви! Матиас, иди сюда! Из кулисы вышел огромный темнокожий Матиас, прибывший с каких-то африканских берегов, тряхнул черными косичками волос. Хищная красавица влотную прижалась щекой к его щеке. Закрыла в истоме глаза. Причем истома явно предназначалась совсем не этому мачо с пустынно дикими глазами. И пошла выделывать сложные па острыми ищущими ногами, все время пробираясь ими между ног партнера, закидывая туфельки к нему на плечи, будоража его пританцовывающее от нетерпения тело. Страсть каждого ее движения волновала. Юбиляр краснел и волновался. Вся внешне благополучная история жизни его семьи развалилась на глазах, как переспелый гранат. Внутри жил червь. И извивался сейчас перед всеми на освещенной прожектором сцене. Я посмотрела на Марину. Она сидела с удивительно спокойным лицом. Следующим номером программы выступала сирена – Тамара. Я подумала: ей будет трудно переплюнуть Полинку. И ошиблась. – Обычно сирена поет на террасе, над морем, – начал молодой конферансье. – Но сегодня там сильный ветер. Итак, ария «Чио-чио – сан»… – Не надо меня объявлять! – вышла из кулис Тамара: она была в открытом, обтягивающем ее соблазнительную грудь черном с блестками платье, на котором алела роза. – Толстая корова! – прошипела рядом Анжелка. – Вот это сыграйте, – поставила Тамара ноты на пюпитр. – Но… – привстала пианистка. И под ее взглядом осеклась. – У меня тоже сюрприз юбиляру! Ария Царицы ночи из «Волшебной флейты». Даже я вздрогнула. Я очень люблю эту оперу Моцарта. И эту арию. Особенно в исполнении непревзойденной Дианы Дамрау. Она так неистово проклинает мужа-изменщика и так грозно призывает дочь его убить – мурашки бегут по телу. Но выбрать эту арию для юбилея?! В мгновение ока Тамарка превратилась в неистовую фурию, грозно взметнувшую черные руки над головами зрителей. Тоска, гнев обманутой женщины, желание немедленной расплаты – все слилось в ее голосе, который смерчем метался по крошечному, тесному для него зальчику. За несколько минут он набрал столько бешеной ненависти и разрушительной силы, что казалось: изменщика могут убить сами трели, без всякого другого оружия. «А ведь Тамара – и правда очень талантливая певица!» – подумала я. Машка зашептала мне в ухо: