Я вздрогнула. Вспомнила, как она к нам пришла. Испуганная, затюканная. Не может такого быть. Или может? – Я вообще в газете расследования вела, – сказала Машка. – Могу быть полезной. Власик, я тоже хочу найти убийцу Игоря. Давайте сотрудничать. Но Власик опять превратился в милого дядюшку: – Девочки, вы вот что. Самодеятельности никакой не надо. Маша, тебе говорю. Не лезь. Опасно. Мы не знаем, были ли у нее сообщники. Кто. Мне хватит трупов. Серьезно. – Да, кстати, о сообщниках. Мы наблюдали на вилле интересную картину. У Кости было любовное свидание с кем-то в башне. Девушку мы не видели. Думали, это Полина. Но Игорь сказал, она ночует в городе. Потом грешили на Тамарку. Но теоретически это могла быть и Эля. Она от нас отдельно жила. Вы бы прояснили этого красавца. По тому, как Власик застыл удавом, было видно: информация про башню его заинтересовала. – Он и на ужине, где Марину отравили, около нее крутился. И в вакханалиях участвовал. Мог выскочить из башни в любую минуту, скинуть Игоря и вернуться. А Тамарку отравить, потому что она, например, его отлучку засекла, – продолжала Машка. – Маша, тебе детективы писать. – И еще: кто-то за нами все время следил. Не ваши люди? – Нет. Не мои. Девочки! Все! Обещайте, что не будете сами никуда лезть. Но если что еще вспомните – сразу звоните. Буду держать вас в курсе. Сейчас идите на причал, там уже последний катер отплывает. Я его из-за вас держу. И уже снова диктовал кому-то в телефон: – Проверьте среди известных хакеров. Такая не могла нигде не засветиться. Среди криптовалютчиков посмотрите. Она в биткоины все перевела. Машка не выдержала и тормознула у двери: – Влас! Да когда она успела? Она же все время с нами была! Власик сверкнул глазами: – Успела. Несколько минут – вот тварь! – держала в руках мой компьютер. Я на нем как идиот проверял, вернули ли они с Яковом нам пять миллионов. Открыл счет, чтобы посмотреть. И они, блин, пять вернули! А сто девяносто увели. Вот этот самый остров сперли! Игорь как раз хотел его на эти деньги купить. Андрей меня позвал и… стоп! Власик снова схватился за рацию: – Андрей Косенко уехал? Его номер не отвечает. Срочно вернуть! И кивнул нам, не выпуская из рук телефон: – Все девочки, домой, домой. Хватит с вас на сегодня. Но он ошибся. На катере Когда мы вышли на террасу, мимо нас на носилках к вертолетной площадке полицейские пронесли два закрытых в черные мешки тела. Через несколько минут вертолет Красовского, сотрясая воздух, стал подниматься. Я подумала: как по-разному король нашей компании прибыл на свой любимый остров. И его покидал. Может, не стоило играть в бога, даже древнегреческого? Струя ветра от лопастей ударила по скалам, грозовой гул разошелся эхом. Вертолет гигантской бабочкой поднялся в небо. И через минуту его точка растворилась в далекой сини. Мы молча проводили его глазами… – Неужели это Эля… – начала я. Машка была мрачна и молчалива. Ответила мне не сразу. – Надо сначала все проверить. Ограбить – понимаю. А зачем ей их убивать? Башка раскалывается. Поспать бы часика три. Мы совсем уже решили продремать весь путь до Амальфи. Но когда зашли на катер, увидели, что его облепили, как мухи, актеры и создатели шоу. Веселую братию ничего не брало: девчонки с парнями, несмотря на несусветную рань, уже бодро наливали что-то в пластиковые стаканы и громко галдели. Машка тут же решила действовать. Когда она ведет расследование – я помню это еще по ее журналисткой юности – она может несколько дней не спать. Так что она бодро натянула на лицо улыбку и пошла обольщать народ. Ее метод был прост. Разговаривать. Она не умеет восстанавливать картину происшедшего по пеплу на полу или по шнурку на ботинке. Но твердо уверена: люди сами все расскажут, если правильно их спрашивать. Одним надо польстить, других запугать. Главное – понять, с кем как обращаться. И выцепить из вязких разговоров детали, которые в какой-то момент сложатся в цельный рисунок. И еще у нее действительно есть дар. Люди выбалтывают ей такое, чего не говорят и своим близким. Гипнотизирует она их, что ли? При другом раскладе Машка вполне могла бы работать воровкой на доверии. Поэтому я приготовилась к череде длинных бесед. Первая состоялась тут же. – Вы ведь режиссер? – заглянула Машка в глаза тонкому нервному парню с седым ежиком волос и серьгой в ухе. Он стоял на корме, опершись о леера, и потягивал остатки коньяка прямо из бутылки. – Как вас зовут? – Гоша Талганов, – неохотно отвлекся он от выпивки. – Мария Смирнова, журналист. Гоша, вы гений! – воскликнула Машка, закатив глаза. Очевидно, это был пароль, потому что кто-то из сидящих на палубе артистов тут же всунул ей в руку стакан с вином. – Я не шучу! Такой спектакль! Я, кстати, театральный критик. Специалист по иммерсивным спектаклям. Но то, что я отсматривала – все эти особняки, вампиры, революции. Это же в подметки вам не годится! Какой вы взяли глубокий пласт! Какое проникновение в архетипические характеры! Какое пробуждение либидо! Я никогда не видела такой тонкой трактовки Юнга. А эти одинаковые маски – символ коллективного бессознательного! Это же шедевр! Вы понимаете? Режиссер посмотрел на Машку с интересом, как собака на человека, неожиданно доставшего из сумки кусок колбасы. – Вы то, чего не хватает нашему убогому по мысли театру! Гоша! Неужели из-за какого-то убийства мы больше не увидим ваш гениальный спектакль? – Так не везет! – воскликнул Гоша, уже обращаясь к Машке как к родной. – Черт дернул эту тетку именно у нас отравиться! – Говорят, ее отравили. – Да по барабану! Все нам испортили! Вы же видели, как была сделана сцена танца? – Вот! В этом вся проблема! Это шедевр. Но у меня как раз на этом танце маска на глаза свалилась. Что-то с тесемками. Я пока ее поправляла, многое пропустила. А ведь это кульминация! Катарсис! И теперь чувствую – не все поняла. По поводу символики половых органов как троицы духа. И вот еще про хтоническую прамать и доминантного праотца в эллинистической мифологии. Вы же об этом ставили? Гоша завороженно кивнул. Я была не уверена, что он понял половину из этих слов. – Как жаль, что нельзя пересмотреть! Может, у вас есть запись? – продолжала обольщать его Машка. При слове «запись» Гоша заметно вздрогнул. Быстро сказал: «Нет!» – Жаль. Я работаю в газете, – Машка ее назвала, – обидно, что не смогу поставить там рецензию. – Но я вам все расскажу! – Гоша! Гениальный спектакль нельзя рассказать! Вы же сами не понимаете, что именно вы сотворили! И потом – для публикации мне нужна иллюстрация. Как раз с этого танца. Они без фотки не возьмут. Правило такое. Я засомневалась: не слишком ли Машка разошлась? Но творцу так не показалось. – Сейчас, минуту! – сказал Гоша. И отошел к ребятам, которые выпивали на носу катера. – Ваня! – позвал он. И спросил шепотом: – У нас ничего в записи не осталось? – Ты что? – отпрянул от него Ваня. – Я жить хочу! Все удалил! – А если восстановить удаленное? Только вон той критикессе из газеты покажем. И снова сотрем. А? Ваня посмотрел хмуро. Буркнул: – Подумаю. И ушел к ребятам. – Записи у нас нет, – сказал Гоша. – Ну, почти нет. И это тайна, что она вообще была. Но мы постараемся… Когда Машка, воркуя, обменивалась с режиссером телефонами, я отвернулась. Было даже обидно, что ко всем мужикам в мире есть один универсальный ключ, как у уборщицы в отеле ко всем номерам. Неприкрытая откровенная лесть. Мы так не договаривались Странное я испытала чувство, когда мы зашли в свой номер отеля в Амальфи. Будто в родной город после десяти лет разлуки заехала: все то, да не то. Мне казалось, что с нашего переезда на виллу прошло не пять дней, а долгие годы. Все же время – никакая не физическая величина, а подчиненная сознанию. Сжимается и разжимается в зависимости от количества полученной информации и эмоций. – Будто сто лет назад Элька к нам сюда постучалась, – в такт моим мыслям вздохнула Машка. Она уже задернула шторы, сквозь которые к нам билось полуденное солнце. Мы разделись, легли…