Это заняло семь часов, во всяком случае, так они сказали, но эти семь часов не значили ничего, он снова вернулся под воду, он плыл и блаженствовал. Его жизнь мирно протекала мимо. Дверь открылась, и он увидел мужчину в черных штанах и бледно-голубой кофте. Темные волнистые волосы. Он вспомнил о своих светлых волосах и понял, что ему давно не приходилось убирать их с того места на лбу, куда они постоянно падали. Насколько давно? Это могли быть и годы. — Где мои волосы? — спросил он у мужчины, у которого их было много. — Их пришлось сбрить, чтобы обработать раны, полагаю. Не волнуйся, они отрастут. — Мужчина пододвинул стул к койке. Саймон знал его. Знал очень хорошо. — Привет, — сказал он, чтобы дать самому себе немного времени. — Кэт передает привет. Она рада, что все вроде неплохо, но ей нужно было сегодня заменить коллегу — видимо, больше никого не нашли. Она будет здесь завтра. Значит, мужчина знает Кэт. — Хотелось бы уже, чтобы мои чертовы мозги вернулись в тонус. Утомляет постоянно продираться сквозь вату в голове. — Это из-за препаратов. Значит, об этом он тоже знал. Тут запор отодвинулся, и ворота распахнулись. — Шеф… — произнес Саймон. Он захотел сесть, но на всем его теле будто лежали свинцовые гири. Кирон Блайт улыбнулся. — Я, — сказал он. — Не волнуйся, это тоже препараты. Как ты себя чувствуешь? — Странно. Слушай, они не особо много мне рассказали. Что случилось? За следующие полчаса Кирон рассказал ему все. Серрэйлеру показалось, что он специально умолчал о некоторых деталях — по крайней мере, пока, — но общая картина того, что с ним случилось, была ясна, и пока его начальник говорил, что-то мерцало в его сознании, возникая на горизонте и снова исчезая. Он как будто помнил, но никак не мог вспомнить, и все же история казалась знакомой, она имела для него смысл. — Я не особо много могу сказать тебе про травмы, но это уже сделали врачи. — Не то чтобы. — Они сказали — наверное, ты просто не все уловил, и это понятно. — Он откинулся на стуле и сложил руки на груди. В обычной одежде шеф выглядел моложе, но так всегда бывает. Золотые позументы добавляют веса, а с весом — и возраст. Он был всего на несколько лет старше Саймона. — Спасибо, что приехали. — Я приезжал и раньше, но ты был в отключке. А сейчас я очень рад тебя видеть. Мы волновались. — Я несокрушим. — Похоже на то. Твоя сестра не была в этом так уверена. — Он положил ногу на ногу, а потом поменял их. Саймон заметил в нем какое-то напряжение, или даже нетерпение — он не мог сказать точно, хотя дымка, клубящаяся вокруг его мозга, снова начала рассеиваться. А рука — болеть. —  Я сводил ее на свидание пару раз. — Кэт? — Кэт. Надеюсь, ты не против. Саймон рассмеялся. — Какое это имеет отношение ко мне? Ее жизнь — это ее личное дело. — Но вы достаточно близки. — Да… всегда были. Странно — стоило бы ожидать, что это будем я и Иво, но этого так и не случилось. Он всегда был белой вороной. Иво совсем другой. — Кэт говорит то же самое. Значит, они общались даже на эту тему, что Кэт редко делала. Она никогда не была особенно скрытной в отношении себя самой, своего брака, карьеры, детей, занятий, но в отношении их троих — да, как и он, раз уж на то пошло. Он ничего не знал об Иво. Австралия манила Иво еще до того, как он стал квалифицированным врачом, но, когда это случилось, она забрала его навсегда. Он так и не вернулся. После ухода Кирона и до того, как он снова отключился от очередной дозы болеутоляющих, было небольшое светлое окошко, в которое он успел подумать. Об этом мужчине — о старшем констебле и, следовательно, его начальнике, о нем как человеке, который находится в отношениях — во что бы они в итоге ни вылились — с его сестрой. Он крутил эту мысль так и эдак, внимательно рассматривал ее со всех сторон — идея о них двоих вместе была словно хрустальный шар, который он держал в руках. Ничто не казалось неправильным. Ничто его не смущало. — Как самочувствие? — Резкая, неулыбчивая сестричка. Неулыбчивая, но не бесчувственная, подумал он, но она не позволит поймать себя на внешнем проявлении сострадания. Немножко похоже на него. — На самом деле, даже когда действие лекарств прекращается, все не так плохо — в тысячу раз лучше, чем было раньше. — Хорошо. — Когда я смогу посмотреть? — Мистер Флинт будет решать. Наверное, завтра. — Когда я смогу начать снова ей пользоваться? Нет, забудьте. «Мистер Флинт будет решать». Но, милая, милая сестричка, побудьте для меня мистером Флинтом, только сейчас. — Он приподнял одну бровь. Она выкинула использованный шприц в ведро для отходов, стянула перчатки и выбросила их тоже. Выходя из палаты, она сказала: — Не испытывайте удачу. Саймон подумал, что она, вполне возможно, улыбалась. Следующим утром она держала его за правую руку, а вторая сестра толкала его стойку с капельницей, пока он совершал свою первую прогулку, медленно шагая по больничному коридору. Его ноги шли неуверенно, как будто им нужно было указывать, как двигаться дальше, одной, а потом другой, но, когда они добрались до поворота в другой коридор, все встало на свои места. — Я могу идти дальше. — Что я вам сказала? — Не испытывать удачу? — Вот и не испытывайте. Но все прошло очень хорошо, и попозже вы сможете пройтись еще раз. Саймон был доволен, как ребенок, который нашел в своей домашней работе одни плюсики. После еще двух прогулок по коридору он ускорился. Ходить снова казалось нормальным. Все синяки и ушибы, что он нашел на своем теле, на ногах, на правой руке, сходили и заживали очень быстро. В зеркале он видел, что его волосы снова отросли и закрыли собой все шрамы и швы, которые ему наложили. Интересно, их снова сбреют, когда будут снимать? Будут ли они вообще их снимать? Он хотел спросить, но сестра ушла. Он внезапно почувствовал невероятную усталость, а потом холод. С постельным бельем тут было неважно. Ему нужно было теплое одеяло, но в больницах не бывает теплых одеял. — Ужин. Поднос с жестяным колпаком на тарелке. Сбоку — мисочка с чем-то, похожим на салат из консервированных фруктов с кремом. Молодой человек с сияющим видом поднял колпак, и из-под него вырвался запах цветной капусты. Цветная капуста. Кусок мясного пирога. Три маленькие картофелины. — Я на самом деле не уверен, что голоден. Не могли бы вы это унести? Он улыбнулся и сказал: — Надо попробовать. — Поляк? Румын? — Есть — это правильно. Не есть — ничего хорошего не будет. Да? И он убежал за дверь. Колеса тележки скрипнули по полу коридора, и жестяные крышки на тарелках загремели. Он не мог есть. Он не мог ничего проглотить, хотя выпил стакан воды и попытался дотянуться до кувшина на прикроватной тумбочке, чтобы налить себе еще. Но он не смог до него достать. Ему было так жарко, что стало плохо. Ему было плохо от запаха еды, и от духоты, и от головной боли, и от пульсации в левой руке. Очень долго пролежав совершенно неподвижно, чувствуя себя все хуже и хуже, гадая, придет ли кто-нибудь, не понимая, что делать с подносом с едой, не понимая, в конце концов, где он находится и почему, он заметил что-то на своем покрывале. Он сначала не сообразил, что это такое, но потом протянул руку и обнаружил, что там была кнопка, на которую можно было нажать. — Альты, у вас по-прежнему разнобой. Я понимаю, это сложно, но давайте еще раз. Это было сложно. Они репетировали сочинение Джона Тавенера уже месяц, и у них едва начало получаться что-то дельное. Альты старались изо всех сил. Кэт старалась изо всех сил. Реквием Моцарта, который Хор святого Михаила будет исполнять на том же концерте, казался спокойным плаванием по сравнению с ними. — Это не тяжелее, чем Бриттен, которого мы пели на Рождество, — так что давайте, соберитесь. — Это намного тяжелее, — пробормотала соседка Кэт по альтам. — Серьезно, мы же не Лондонский филармонический хор. — Нет, Нэнси, — мы пытаемся быть еще лучше. Так, назад на страницу, пожалуйста. Эндрю Браунинг, дирижер, был суровым начальником, гораздо более требовательным, чем прежний. В рядах хористов он уже стал известен под прозвищем Браунинг Жестокий. — Раз, два, три, и… Телефон Кэт завибрировал в кармане. Она проигнорировала его. Он продолжал вибрировать раз в пять минут, и она продолжала его игнорировать. Если Сэм снова забыл свои ключи от входной двери, может подождать в сарае в саду. Они взлетели на гребне мощной вокальной волны, и внезапно все идеально встало на свои места. Видимо, Тавенера все-таки можно было исполнять. Они сделали перерыв, чтобы промочить горло, и Кэт проверила свой телефон. На экране высветилось имя Сэма. «Нет, — подумала она, — хватило с меня одного раза, Сэмбо, это научит тебя брать ключи». Она представила себе, как он, съежившись, сидит в сарае и ждет, пока она вернется. — Кэт, к тебе кто-то пришел. Она подняла глаза. Сэм не был в сарае в саду, он шел по залу прямо навстречу ей, и его лицо говорило, что дело не в потерянных ключах.