Теперь оставалось только собраться и подготовить дом к отъезду, но это не займет много времени. Он отправит владельцу сообщение, оставит ключ и деньги на уборку и сядет на вечерний паром. Он ни с кем не разговаривал, никого не встретил и, встав в очередь, увидел только полдюжины студентов из исследовательского центра с огромными рюкзаками и тряпичными дорожными сумками за спинами. На них были яркие цветастые куртки, и выглядели они радостно — и, как подумал Саймон, не старше, чем на пятнадцать лет, хотя он знал, что все они выпускники. Он взглянул на паб, увидел свет в окне и рослую фигуру Йена за баром. Дома Дугласа и Кирсти отсюда видно не было. Он мысленно простился с ними. Они не удивятся, что он решил уехать внезапно. Теперь они уже достаточно хорошо его знали. Робби, может, задаст какие-то вопросы, но если и так, то все они скорее всего будут про бионическую руку. С парома спустили трап. Саймон кивнул Алеку, который держал веревку, но тот был так занят работой, что едва ответил на приветствие. Больше никто не видел, как он покидает Тарансуэй. Сорок два — Доктор Дирбон? Здравствуйте, это сестра Одон из палаты «Джи» Бевхэмской центральной больницы. Только не волнуйтесь… Они всегда так говорят. Она помнила, как и сама так говорила. — Ему хуже? — Нет, на самом деле нет, у него отлично идут дела, мы им очень довольны. Да, подумала Кэт, и я могу себе представить его выражение, когда вы говорите: «Мы очень вами довольны, доктор Серрэйлер, вы наш любимый пациент!» В ответ он бы заворчал и нахмурился, а когда она бы к нему приехала, сообщил ей, что ему уже надоела опека медсестер и врачей, которые годятся ему во внуки. — Вы приедете к нему сегодня? — Да, наверное, после обеда. — А не могли бы вы сделать это до четырех? — Могу попробовать. А зачем? — Есть хорошие новости — вы можете снова забрать его домой. Ричард посерел, и у него как будто впали щеки. Его глаза ввалились в череп, и Кэт впервые заметила, что у него легкий тремор. За неделю ее отец постарел на десять лет. — Я не уверена, что он готов выписываться из больницы, — сказала она администратору, стараясь дать ему понять, что она скорее просит, а не спрашивает. — Я не буду чувствовать себя спокойно, если позволю ему и дальше занимать койку. — Но он же не просто «занимает койку», верно? Он болен и лежит тут из-за этого. Администратор пожал плечами. — Я прекрасно понимаю, что такое лишняя койка. — Дело в том, док, что он в привилегированном положении. — С чего вы так решили? — Ну, очевидно, он останется у вас, так что получается, за ним будет присматривать не только родная дочь, но еще и личный терапевт. Сколько пожилых людей может таким похвастаться? Кэт захотелось ударить его. Но она понимала, что спорить бесполезно. — Я соберу его вещи. — Ему еще нужно дождаться лекарств. — Каких лекарств? Он перечислил. — Ладно, я могу выписать на них рецепт самостоятельно, это будет гораздо эффективнее, чем ждать здесь два часа, пока до нас дойдет очередь в аптеку, где и так рук не хватает. И у них на одного пациента меньше. — В этой больнице замечательная аптека, и если у вас какие-то жалобы… — У меня нет. Но там никогда, никогда не хватает рук. Вы не могли бы предоставить мне копию записей из его медкарты, мистер Гирлинг? — Боюсь, нет, это полностью нарушает право пациента на конфиденциальность, как вы понимаете. — Хорошо, не могли бы вы предоставить копию записей моему отцу? Он тоже врач, вы ведь знаете. У него сработал пейджер. Кэт поняла, что это облегчение для них обоих. — Спросите у сестер. Я нужен в другом месте. Ричарда выписали только после семи часов вечера. Еще какое-то время он просидел в кресле-каталке у входа в больницу, ожидая, пока Кэт найдет свою машину и сдерет наклейку со штрафом за просроченную стоянку с лобового стекла. Ричард был слаб и долго не мог удобно устроиться. Ей пришлось дважды остановиться, чтобы помочь ему справиться с судорожными приступами кашля. Она никогда не была так счастлива увидеть зажженные окна своего дома и дым из каминной трубы. Кирона не было, но, когда она позвонила, Сэм помог своему деду дойти до дома, Феликс взял и его, и ее сумки, и вместе они сумели уложить его в постель со всеми удобствами. Он ругался на машину, на ремни, на дороги, на кочки, на лестницу и остановился, только когда снова зашелся кашлем. Она не отвечала на его ворчание, потому что привыкла к нему и умела пропускать мимо ушей, но ей не нравилось, что он был резок с мальчиками, и когда она спустилась на кухню, то уже готова была заплакать — скорее от обиды и усталости, чем от какой-то печали. — Мам… пошли со мной. — Сэм подал ей руку. Они зашли в гостиную, и Сэм придвинул кресло поближе к огню. — Садись и не двигайся. Я сейчас приду. На секунду в комнату со взволнованным видом вбежал Феликс, быстро обнял ее и снова испарился. — Вот. Тебе это нужно. В одной руке у Сэма была кола, которую он взял для себя, а в другой — огромная порция джина с тоником. Край стакана украшал ломтик лимона. Внутри был лед. — Сэмми, ты лучший. Наверное, даже самый лучший. Он усмехнулся, но спрятал кривую улыбку за бутылкой колы. Кэт сделала большой глоток и закрыла глаза. Большего удовольствия она сейчас получить не смогла бы. Наверху раздался крик. Сэм вскочил. Снова крик. Но Сэм показал ей рукой, чтобы она сидела. Что делать? Что делать, что делать, что делать? Ричард поправится, если только не случится что-то непредвиденное. Он был физически крепким человеком, довольно моложавым для своих лет, и, хотя он был серьезно болен, он не стоял на пороге смерти. Она не волновалась за него — только относительно того, что понятия не имела, как быть с его дальнейшим будущим, насчет которого он, впрочем, может и не спросить ее мнения. Старый дом освободится через пару месяцев, и он, вероятно, захочет вернуться туда. А может, он захочет вернуться во Францию и остаться там. Кэт эгоистично полагала, что это будет лучшим вариантом для нее, для всей остальной семьи и даже для него — до какого-то момента. Но потом возникнут неизбежные проблемы, экстренные поездки туда и обратно, вопросы с продажей дома… Она участвовала во множестве обсуждений, во время которых родственники решали судьбу пожилого пациента. Была свидетельницей эмоционального шантажа, срывов и истерик с той и с другой стороны, но всегда пыталась быть одновременно и полезной, и беспристрастной. Все никогда не решалось просто, никогда не было легко. Теперь настала ее очередь. Если бы Джудит осталась, то все было бы не так сложно, но она бы ей этого не пожелала. Джудит и так вынесла более чем достаточно. Они оставались на связи, в основном переписывались и обменивались открытками и подарками для детей на Рождество и дни рождения, и между ними установились абсолютно нежные отношения. О Ричарде они никогда не упоминали. Они не упоминали о нем с тех пор, как Джудит ушла от него. В комнате было тихо, огонь горел слабо. Она допила свой джин с тоником. Она услышала, как Феликс поет в ванной наверху. Она снова закрыла глаза и погрузилась в мысли о новой работе. Она была на финальной стадии подписания договора с Люком. Она будет снова практиковать подход, при котором внимание врача сосредоточено на пациенте. Но она все еще слышала осуждающий голос Криса. Она будет лечить богатых, она предаст Государственную службу здравоохранения, которая взрастила ее, она отвернется от тех, кому нужна больше всего, но кто не может заплатить: все это и еще многое, многое другое. Иногда она просыпалась по ночам, и голос был рядом — изводил ее, напоминал, подстрекал, заставлял мучиться тяжелыми сомнениями. По этому вопросу он всегда оставался тверд и непоколебим. Она вздрогнула, когда Сэм позвал ее сверху, и она услышала, как у дома останавливается машина Кирона. Ричард восседал на трех подушках, у него был стакан воды под рукой, книга, очки, коробка с салфетками и недовольное выражение лица. Сэм выразительно посмотрел на нее и вылетел из спальни, когда она зашла внутрь. — Пап? Как ты себя чувствуешь? Кажется, Сэм позаботился обо всем. — Мне нужно что-нибудь принять? — Да. Антибиотики через полчаса. И я послушаю твою грудь. — Спасибо. — Первый раз он позволил ей вести себя как его врач, не жалуясь и не критикуя ее. — Ты по-прежнему сильно хрипишь. И как будто слышно присвист. Они давали тебе сальбутамол? — Я не астматик. — Вообще нет, но у тебя сдавливает грудь, а от него бы полегчало. И ты это должен знать лучше всех. Как насчет поесть? Я сделаю омлет с овощами, и еще есть запеченные яблоки. — Я не смогу есть. — Ты ел что-нибудь в больнице? Он скривился и поморщил нос. — Понимаю. Ну, здесь все будет по-другому, и я дам тебе всего несколько маленьких кусочков. Хочешь добавлю льда в воду? — Будь так добра. Не понимаю, почему он до этого не додумался. Она не обратила внимания на эту ремарку. Кирон обернулся, когда она зашла на кухню.