Звучало неплохо. – Я хочу сказать, что нельзя прожить жизнь, вообще не оступаясь. Главное – выносить урок из своих промахов. И по возможности исправлять ошибки. Мама обожала повсюду находить наглядные уроки, а еще считала крайне важным просить прощения. В этом она очень напоминала бабушку. Когда мы жили у бабушки в Ньютоне, не проходило и дня, чтобы мне не нужно было за что-нибудь извиняться. «Говори искренне, иначе все слова не в счет». Когда озвучили приговор, с моих губ слетело одно слово: «Прости». Только, как любила повторять бабушка, «извинениями всего не исправишь». Как мне было все исправить, если я даже не знала, правильно ли поступила? Или ошиблась? Может, главная ошибка была в том, что я слишком долго тянула? Адвокат хорошо поставленным голосом зачитал обращение Мэтти собравшимся у входа в суд журналистам: «Сегодня произошла ужасная судебная ошибка. Я невиновен в преступлениях, которые потрясли мир, в убийствах, из-за которых женщины боятся выходить из дома». Мне на ум пришли слова судьи Крозе, сказанные перед оглашением приговора: «Присяжные могли вынести любой вердикт…» Они с Мэтти словно сговорились поставить под сомнение принятое судом решение, поднять вопросы, которые люди будут задавать себе даже десятилетия спустя – и не находить ответа. Я окинула взглядом толпу протестующих с транспарантами. Сторонники Мэтти выступали у здания суда каждый день. Они даже не пытались прорваться в зал, вместо этого шумели снаружи, потрясая плакатами «МЭТТИ НЕВИНОВЕН», «ДЕЛО СФАБРИКОВАНО» и «СМИ ВСЕ ПОДСТРОИЛИ». На другой стороне дороги, за кордоном полиции, разделявшим протестующих с противоположными мнениями, собрались те, кто считал приговор заслуженным. Они тоже принесли транспаранты и самодельные плакаты из простыней. «МОНСТР». «ОСТАНОВИТЕ НАСИЛИЕ ПРОТИВ ЖЕНЩИН». – Пойдем, – поторопила мама и потянула меня за рукав. Голос и руки у нее дрожали. Она первая засомневалась в Мэтти, и тем не менее сейчас была убеждена, что случилась ужасная несправедливость. Мы тащились домой от Олд-Бейли с таким же трудом, с каким выходили из дома в ночь пожара. По дороге наткнулись на группу мужчин, явно не из тех, кто поддерживал нашего Мэтти. – Гребаный убийца! – прорычал один и смачно сплюнул. – Надеюсь, его кастрируют. – Тогда этот ублюдок легко отделается. Мама остановилась как вкопанная и сверкнула глазами, будто хотела их испепелить. – Жалкие ничтожества, вы не достойны даже произносить его имя! Она зашагала прочь, а я семенила позади, не сводя с нее круглых от восхищения глаз. Дома мама заперлась в своей комнате с бутылкой джина и не показывалась три дня. На мой стук не отвечала. И все же я знала, что она жива, по доносившимся из-за двери рыданиям. Мне тоже хотелось плакать, но слез не было. Они копились внутри, ждали часа хлынуть наружу безудержным потоком. Тяжелая плита придавила спину, в горле стоял камень. А в голове кружили одни и те же темные мысли. Что, если Мэтти не убийца? Что, если настоящий преступник все еще на свободе? Что я натворила? Что, если женщины все еще в опасности? Что, если из-за меня погибнет кто-то еще? А если он действительно виновен? Что я наделала? Не будь я такой слепой, пряча голову в песок, сколько жизней можно было бы спасти? Сколько семей сейчас не страдали бы? Если он невиновен… Если он виновен… Если он виновен, то виновна и я. В любом случае, как ни крути, на моих руках была кровь. Из-за меня кто-то лишился жизни. Глава 59 Дес Баннистер ушел из жизни в половине седьмого вечера, ровно через три часа после того, как «Первый канал» прервал мультфильм «Мишка Йоги», чтобы объявить в эфире о результатах суда по делу об «убийствах Тени» – сообщить, что Мэтти признали виновным. Только спустя сутки мы узнали о том, что сосед добровольно покинул наш бренный мир. Почему он это сделал, навсегда осталось загадкой. Не знаю, где он был до этого, однако вскоре после ареста Мэтти Дес вернулся домой. Я как раз спустилась на улицу, когда он разгружал свой фургончик – черные мусорные мешки, воняющие кислой капустой. Одежда засалена, армейские ботинки и штаны запачканы грязью. – Где ты пропадал? – спросила я. Деса не было видно с того самого эпизода с упавшей в лужу картошкой. – Уезжал, – процедил он сквозь зубы, не оборачиваясь, и зашел в дом. Тогда мы с ним разговаривали в последний раз. Он все так же шумел по ночам, невыносимая рок-музыка доносилась в мою комнату сквозь половицы. Однако я больше не слышала, как его фургон подъезжает ранним утром или как гудят трубы, когда он набирает ванну. Однажды я проснулась среди ночи, пошла в туалет и не успела включить свет, как заметила непонятное движение за окном. Кто-то ходил у нас во дворе. Грабитель? Вор? Я напряглась, меня бросало то в жар, то в холод. Хотела позвать маму, да так оцепенела, что язык не слушался. Темная фигура шевельнулась и посмотрела вверх. Я спряталась, но в свете луны успела разглядеть белесое лицо Деса Баннистера. Жалюзи опущены, в окне темно. Он меня не увидел и вернулся к своему занятию – разравнивал лопатой землю. Я наблюдала, как Дес, покончив с работой, вытер руки о штаны, взял банку пива и поднял к небу, будто чокался. Наутро я пошла во двор выяснить, чем это он занимался. Мне пришло в голову, что он, вероятно, что-то закапывал, однако свежевскопанной земли я не нашла, да и не знала, где именно искать. Что ж… развернулась и уже хотела уйти, но подойдя к задней двери почувствовала на себе чей-то взгляд и успела заметить в окне Деса. Когда я увидела его в следующий раз, он был уже мертв. Бейли то скулил, то захлебывался лаем. Фургончик Деса стоял у дома, однако из его квартиры не доносилось привычных звуков. Мэтти только что признали виновным, и мне было не до соседа. Только бедный пес не замолкал и завывал так жалобно, что я забеспокоилась. Нет, не о Десе – о его собаке. Мне не хотелось лишний раз общаться с ним, поэтому я не нажала на звонок, а приподняла крышку почтового ящика в двери и заглянула внутрь. Не знаю, что я ожидала там увидеть, но открывшаяся моим глазам картина совершенно сбила меня с толку. Однажды Мэтти сказал, что люди видят то, что хотят видеть. Он назвал это «заданным восприятием» и, полагаю, очень на него рассчитывал. Не знаю, что в тот день обусловило мое восприятие, только увидела я торчащие из-за угла ноги Деса, у которых крутился Бейли. Когда глаза привыкли к свету, я заметила на белых носках кровь. Красные цветы на снегу. Глаза все видели, но мозг отказывался верить. – Дес! Это Софи, – звала я из-за двери. Бейли поднял голову, прислушался. – Ты ранен, Дес? Дес! Грудь сдавило, не хватало воздуха. Стены сжимались. Я поняла, что произошло, инстинктивно, как лев понимает, что пришло время покинуть прайд, и все же не могла смириться с мыслью. Не готова была признать, что все происходит на самом деле. – Дес, открой! Я тебе нагрубила. Прости. Очевидно, Дес тоже о чем-то сожалел. Врачи «Скорой помощи» обнаружили рядом с его телом записку. Два слова такими же печатными буквами, как на оставленной у нас под дверью газете: «МНЕ ЖАЛЬ». Я до сих пор не знаю, почему он свел счеты с жизнью и за что хотел извиниться. Видимо, страдал от депрессии, винил себя за смерть матери и за случившуюся двадцать лет назад аварию, в которой из-за него погиб ребенок. Загадочная записка могла относиться к чему-то из этого или к совсем другому. Например, к тому, что он подставил Мэтти, как утверждали любители теории заговоров. Просил прощения за совершенные Тенью убийства. За то, что не мог сдержать своей звериной натуры. Мы никогда не узнаем этого наверняка еще и потому, что в предсмертном послании не было адресата. В ту ночь меня наконец прорвало. Я плакала за себя, за Мэтти, за все несказанные «прости». Глава 60 В первые недели заключения Мэтти нам не звонил. Позже выяснилось, что составление разрешенного списка контактов занимает некоторое время. Еще я узнала, что разговоры из тюрьмы могут прослушиваться и записываться. Думаю, его это привело в ярость. – Я имею право на личное пространство, – пожаловался он маме. – Очевидно, нет. В разговорах с ним она держалась стойко, не хотела показывать, что сломлена. – Не могу допустить, чтобы он обо мне плохо думал.