Я замерла, затихла, как неживая, вся обратившись в слух. Что это? Шорох за дверью. Кто-то очень старался двигаться бесшумно. Сердце забилось громче, как и доносившийся из коридора звук. Я хотела к маме, в тихую гавань ее объятий. Но как добраться до нее и не угодить в лапы чудовищ? Господи… Я сделала глубокий вдох, заставила себя подойти и приоткрыть дверь. Мышцы напряжены до предела, адреналин зашкаливает. – Это ты? Плечи у меня безвольно опустились, тело обмякло и налилось свинцом. В носу что-то защекотало, предвещая подступающие слезы. Мэтти скрючился у окна; рукава рубашки закатаны до локтя, в неверном свете уличных фонарей виднелась глубокая багровая царапина. – Ты поранился? В воздухе послышался едва уловимый запах одеколона. Такого не случалось ни до, ни после. Он никогда не пользовался парфюмом. Мэтти приложил палец к губам. – Не рассказывай маме, чтобы не переживала. Я закатила глаза. «Еще бы!» – Ей только дай повод поволноваться. Было приятно знать, что у нас есть от мамы секрет. В нашем тайном клубе было всего два посвященных. – Принести пластырь? – Возвращайся лучше в кровать. Не будешь спать – не вырастешь, тыковка. Я совсем забыла об этом случае, пока четыре года спустя полицейские не принесли фотографии. К тому времени секрет Мэтти уже перестал быть секретом. Глава 8 Мама сидит на коленях на полу у кофейного столика. Перед ней полная обувная коробка фотографий. Мама внимательно рассматривает фото за фото, отвлекаясь, только чтобы сделать глоток джина. Запах алкоголя различим еще от двери. Можжевельник. Лимон. Сосна. Запах моего детства. Детства после него, хотя настоящая беда исходила от таблеток, которые она называла «маленькими мамиными помощниками»[9]. Мама пыталась скрывать от меня свою зависимость, но это плохо удавалось. А лишившись работы, она сдалась и перестала даже делать вид, что все в порядке. Признала проблему, но отказывалась хоть что-то предпринимать. – Я такая трусиха, что не решусь покончить с собой, – сказала она однажды. – Эти таблетки лучшее, что я могу придумать. Жаль, что забытье наступает так медленно… Мне исполнилось четырнадцать. Мэтти уже год как сидел в тюрьме. Мама была сама не своя куда дольше. – Не суди ее слишком строго, – просила меня Линда, когда мы наводили порядок, пока мама спала под воздействием то ли таблеток, то ли алкоголя. – Она одна из самых смелых людей, которых я встречала. Я думала о женщине, лежавшей в отключке в соседней комнате. – Смелая? С чего ты взяла? Линда опустила на пол мешок, в который собирала мусор, утерла лоб тыльной стороной ладони. – Она отказалась от всего, чтобы начать с чистого листа, построить лучшую жизнь для вас двоих. Оставила семью и переехала за океан. Без мужа, без денег. Ей не на кого было положиться. Это требует большой смелости. Я посмотрела на хлам, на бардак, в который превратилась наша жизнь. – Не лучшее решение. Поменяли шило на мыло. Линда сжала губы и посмотрела на меня полным сочувствия взглядом. – Все наладится, обещаю. Хотелось бы, но я не могла разделить ее оптимизм. – Ты даже не представляешь, каково это, – сказала мама тем же вечером. – Какое это безмерное чувство вины. Как набитый камнями рюкзак, который я вечно ношу за спиной и не могу снять. – Ты не могла знать, чем он занимается. Ты не виновата. – Весь мир думает иначе. Стоит мне выйти на улицу, как со всех сторон на меня смотрят и показывают пальцем. Вчера в магазине какой-то старик остановил меня, чтобы сказать, что мне должно быть стыдно. – А ты что ответила? – Что мне действительно стыдно. Мама не поднимает головы, хотя знает, что я здесь. Я наблюдаю за той хрупкой женщиной с огромными глазами и прозрачными запястьями. Ветер поднял бы ее и унес, как пушинку. – На что смотришь? – Дежурный вопрос, ответ на который мне и без того известен. Эту коробку частенько вытаскивают на свет. – Как думаешь, он нас хоть когда-то любил? Сколько еще раз мы будем вести этот разговор? – Не думаю, что такие, как Мэтти, способны любить. Она качает головой, давая понять, что ей виднее. – Как он мне улыбался… С каким теплом смотрел… Разве можно такое подделать? – Разве нет? Глубокий, из самых глубин души, вздох. – Не знаю. Может быть, и так. Все казалось правдой. Слова, дела, каким он был со мной. С нами. – Правда в том, что он нам лгал. Мама снова качает головой – в этот раз так, будто несет на себе всю тяжесть мира. – Каким он мог бы стать… Ужасная трагедия. Помнишь, что сказал судья? Помню ли? Как можно забыть? Об этом напоминают в каждой документалке о Мэтти, в каждом фильме, в каждом подкасте. «Вам открывалось такое прекрасное будущее… Все это очень печально, мистер Мелгрен». Кому какое дело до его жертв? Кто помнит о насилии? О семьях, которые никогда не будут прежними? Мать Оливии Пол до сих пор на ночь оставляет свет на крыльце в надежде, что ее малышка наконец-то вернется домой. Семья Лидии Деваль до сих пор не похоронила свою дочь. Тем не менее замечание судьи точно схватывает проблему. У Мэтти был козырь в рукаве: он выглядел самым обыкновенным человеком. Таким, как ваши коллеги. Приятели, с которыми можно пропустить стаканчик. Такого не зазорно представить своим родителям. Личина нормальности. Ни фотографиям, ни показаниям свидетелей не удалось сорвать с Мэтти эту маску. «У меня до сих пор есть сомнения, что он мог такое сотворить». «Он совсем не похож на убийцу». «Он такой приятный и милый». Во время процесса Мэтти не скупился на интервью, оспаривал обвинения, заявлял о невиновности, подавал апелляции. От всего этого меня мутило, но в то же время его поведение вселяло надежду. Как будто ангел и демон, сидящие у меня на плечах, нашептывали каждый свое. Я лелеяла в себе сомнение, не могла стерпеть мысли, что он виновен. Несмотря на свой поступок. Несмотря на то, что случилось бы, если он ни при чем. Мне не хотелось, чтобы все мое детство оказалось одной большой ложью, чтобы любовь к единственному мужчине, который ее заслужил, обернулась ненавистью. Я не хотела потерять отца, которого у меня никогда не было. Маме со мной нелегко, хотя на самом деле мы очень похожи. Даже сейчас, столько лет спустя, я пытаюсь собрать разрозненные кусочки в понятную картину, все еще роюсь в прошлом. Не могу отпустить. Вот, наверное, для чего я должна его увидеть. Мне нужно получить ответы, пока не поздно. Я готова за них заплатить. И заплатить наверняка придется немало.