Конни объявила: – Я буду смотреть телевизор. – Подожди, пока мы не закончим разговор с Бентвудами, – сказал мистер Хейнс, нахмурившись на нее, а затем широко улыбнувшись Отто, как будто угрюмое заявление его дочери было примером ее шарма. Но Конни проигнорировала отца. Она потянулась через мать к телевизору, который стоял посреди кипы белья на вершине новенькой стиральной машины. Миссис Хейнс шлепнула ее по вытянутой руке. – Они никогда не делают того, что ты говоришь, – самодовольно заявила миссис Хейнс. – Все одинаковые, это новое поколение. – Да ладно, Тодди, мы были такими же, – сказал мистер Хейнс, глядя на Софи. – И мы знаем, чего они хотят, потому что сами когда-то были молодыми. Верно? – Кто-то забрался в наш дом и всё разгромил, – громко произнес Отто. Дуэйн и Уоррен выпрямились и посмотрели на Бентвудов с неподдельным интересом, будто наконец увидели какой-то смысл в их существовании. Даже Конни перестала пыхтеть и уставилась своими слегка выпученными глазами на их лица. Рот мистера Хейнса дернулся, а нос покраснел. – О Боже! – сказала миссис Хейнс. – Нет, ну только представьте! – воскликнул ее муж. – Ни за что бы не поверил. У нас здесь не происходило ничего подобного. Другое дело там у вас на берегу, в городе, где ошивается вся эта шваль. Но здесь… Во дела, Том должен был еженедельно проверять летние домики. Да, Тодди? Вы же знаете Тома, солдата-танкиста, да, мистер Бентвуд? Мы видели его только на прошлой неделе, и он говорил, как спокойно во Флиндерсе и какое облегчение было переехать в нашу маленькую деревню. Здесь не бывает преступлений. Верно, мальчики? Я сказал, верно? Дуэйн хохотнул и затушил сигарету в тарелке, тут же прикурив новую. – Верно, папочка, – сказал Уоррен. – Пойду позвоню Тому, – сказал Хейнс. – Он сегодня выходной. Но всё равно пусть тащит свою задницу к вам домой. Мы разберемся с этой ситуацией. – Они украли что-нибудь ценное? – спросила миссис Хейнс, пристально глядя на Софи. – Кажется, ничего не пропало, – ответила она. – Они просто разгромили то, что там было. – Может, это дети залезли, – предложил мистер Хейнс несколько траурным тоном, – ну, знаете, за выпивкой. Вы сами, летние, оставляете тут везде спиртное. Это просто, блин, слишком для некоторых молодых людей. Вы, ребята, приезжаете и уезжаете. А они остаются. Понимаете, о чем я? Верно, мальчики? – Он улыбнулся и согнулся, упершись руками в колени; злоба поблескивала на дне его улыбки, как камень под водой. Миссис Хейнс рассеянно оторвала кусок мяса от жаркого, остывшего в собственном жиру, и затолкала его в рот. Конни вернулась к своему журналу. – Ладно, ребята. Пойдемте взглянем на ущерб, – сказал Хейнс. – Уоррен, когда ты уже снесешь на кладбище эту чертову тележку для гольфа? Я не могу выгнать из сарая шевроле, пока эта штуковина лежит поперек дороги. – Ты можешь объехать вокруг, как обычно, – огрызнулся Уоррен. – Эта повозка мне еще нужна. Ты сам сказал сегодня утром, что она нам пригодится. Мистер Хейнс беспомощно пожал плечами. – Не делают ничего, что говорит отец, – сказал он Отто. – Никакого уважения. И улыбнулся. – Мы отвезем вас обратно, – предложил Отто. – Хотелось бы разобраться. – Дайте я позвоню Тому, – сказал Хейнс. Он встал и снял короткую кожаную куртку с крючка на стене. – Я сегодня не выходил. Похоже, там не холодно. Да? Отто покачал головой, затем сдавленным голосом произнес: «Нет». Хейнс вышел из комнаты. Миссис Хейнс уставилась на грязную посуду. Дуэйн начал постукивать ложкой по стакану. – Прекрати этот грохот, – сердито крикнула миссис Хейнс. Он бросил на нее свирепый взгляд и направился к задней двери, выругался, когда замок заклинило, потом рывком открыл дверь и с размаху захлопнул ее за собой. – Мы подождем в машине, – сказал Отто в сторону миссис Хейнс. Она равнодушно кивнула, а затем тяжело вздохнула. – Помоги мне убрать, Конни, – сказала она. Конни покачала головой, но мать рывком подняла ее на ноги. Когда Софи оглянулась, она увидела, как мать и дочь старательно убирают грязные тарелки со стола. – Том будет через полчаса, – объявил мистер Хейнс, отбиваясь от неистовых объятий Мамбы, пока садился на заднее сиденье мерседеса. Он многословно извинился за собаку, стряхивая ее с себя на землю, а потом за свои грязные ботинки. Кажется, он предположил, что Бентвуды предпочли бы, чтобы он бежал за машиной. Отто прервал его извинения перечислением ущерба, нанесенного дому. Когда они въехали во двор, Софи ужасно не хотелось заходить в дом, а когда она все-таки вошла, ее охватила апатия. Том, солдат, приехал через полчаса, как и обещал. Он был опрятно одет в гражданскую одежду, чисто выбрит, волосы прилизаны, на лице безразличие, голос безличный. – Это мог быть кто угодно, – сказал он, осмотревшись. – В последние несколько лет подобное часто случается. Обычно дети. Часто они ничего не берут, может быть, только радио или что-то маленькое, что могут унести. У вас есть радио? Нет? И вы не видите, пропало ли что-нибудь? Ну, не думаю, что им пригодилось бы то, что у вас здесь есть. Он махнул рукой в сторону гостиной так, будто, по его оценке, там не могло быть ничего ценного. – Они теперь как с цепи сорвались, – сказал он. – У нас полно наркоманов и хиппи из города, которые отсиживаются тут зимой. Одна парочка – вы не поверите – жила в чьем-то старом сарае два месяца, прежде чем мы их заметили. Они не такие тупые, как кажутся, знаете ли. Эти двое знали наш распорядок, и когда мы приходили проверить участок, там не было ни малейшего признака жизни. – Нет! – воскликнул мистер Хейнс. – Хотите сказать, мальчик и девочка? – Именно, – ответил Том. – Мы бы никогда их не обнаружили, если бы они не приютили бродячую собаку, которая начала завывать, когда мы припарковались у сарая. Затем он позаботился о том, чтобы снять с себя ответственность, сообщив Бентвудам, что он заходил проверить дом неделю назад. – Всё выглядело нормально, – сказал он. – Мы не видели ни разбитых окон, ничего такого. Софи подумала про дрозда. Птица была мертва уже очень давно, и в любом случае она не стала бы летать по дому лютой зимой. Она взглянула на бесстрастное лицо Тома. Возможно, он даже не знал, что солгал; возможно, он распознает ложь только тогда, когда ее опровергают. – Но в ванне лежит мертвая птица, – сказала она низким, нетвердым голосом, – и она мертва уже довольно долгое время. Том повернулся к Софи и молча уставился на нее своими немигающим взглядом. Потом повторил без выражения: – Мы были здесь на прошлой неделе. – Пойду померяю окно, – сказал мистер Хейнс, – а завтра утром первым делом заеду сюда, чтобы починить. Думаю, у меня в сарае есть кусок стекла, который должен подойти. Он достал из кармана пиджака круглую рулетку. – Смотрите! – радостно воскликнул он. – Даже не знал, что она там, когда полез за ней. – Что нам делать? – спросил Отто. – Поставить решетки на окна? – Сомневаюсь, что они залезут снова, – сказал Том, отвернувшись от Софи. – Я имею в виду, что вас они уже обработали. Мне жаль, что это случилось. По крайней мере, не сожгли дом. У нас было два пожара в Маскуте. – Они сожгли целый дом? – прокричал Хейнс из спальни. Он вернулся в гостиную, пытаясь засунуть ленту рулетки обратно в катушку. – Чертова штука сломалась, – пробормотал он. – Они сожгли дотла оба дома. Один из владельцев в Европе, и мы даже не можем с ним связаться. Софи подумала – или вообразила – что ей послышалась нотка удовлетворения в голосе Тома. Трудно сказать; он являл посторонним лишь свою телесную оболочку. Бог знает, что творилось внутри. Том отбыл, воинствующе переключая передачи, потом Отто и Хейнс сели в Мерседес и уехали. Софи съела половину сэндвича с ветчиной и яйцо вкрутую на кухне, где ущерб был меньше, чем в других комнатах. Позже, наполняя обломками бумажные мешки, она почувствовала, как к ней начинает возвращаться самообладание. Пока она работала, сквозь кухонное окно краем глаза она видела луговой пейзаж. Разрушающиеся останки старой каменной стены ловили солнечные лучи в свои засыпанные землей трещины. Она подхватила мертвую птицу бумажными полотенцами и, как смогла, вытерла пол в ванной. Воды, чтобы помыть его, не было. Затем она отыскала совок в маленьком подвале, отнесла кучку экскрементов за дом и зашвырнула так далеко, как только смогла. Когда вернулся Отто, она сказала ему, что не взяли ничего, кроме фонарика, который хранился в спальне. И она была уверена, что бутылка из-под бурбона, которую она нашла под столом, была уже почти пуста, когда они оставили ее. Он подошел к кухонному окну и уставился на улицу. – После смерти, – сказал он, – мне будет больше всего не хватать предзакатного света. – Они могли сжечь дом, Отто, – сказала она. – Всё могло быть гораздо хуже. – Я вынесу птицу и дерьмо, – сказал он. – Я уже вынесла. – Будто спускаешь воду в туалете прямо перед тем, как «Титаник» пойдет ко дну, – сказал он. – Мы не тонули, – сказала она. – Нас просто потрепало. – Рассказал бы мне кто-нибудь, как жить, – он бросил на нее короткий взгляд. Этот полувопрос ее неприятно задел, и она сразу отвернулась, чтобы он не видел ее лица. Она чувствовала несправедливость своей реакции – что, если его слова были всего лишь ребячеством? Просьбы за ними не стояло. Но она не могла никому рассказать, как жить! Может, всё было бы хорошо, если бы он не смотрел на нее, если бы он закричал – забывшись, забыв, как его слова могут прозвучать, – если бы он крикнул: «Я не знаю, как жить!» – Никто не расскажет, – ровно произнесла она. – Может, нам стоит переехать? – Куда? – Я даже не могу переехать. В своем возрасте я не осилю заново начать практику в Чикаго, да и нигде вообще. – Мне не нравится Чикаго. – Как насчет Галифакса? – Это просто мебель…