– Человек пять-шесть, – рассказывает он детективу. – Пара телок, живущие на Холлинс в той стороне, с парнем, которого я не знаю. Еще двое, не знаю, как их зовут, но видал в округе. И был еще один чувак, которого я знаю. Он был здесь, когда все случилось. Эджертон открывает чистую страницу и щелкает казенной ручкой. Никто не говорит ни слова, но оба понимают цену анонимности: имя другого свидетеля. Дилер просит еще сигарету и закурить, потом выпускает дым, произнеся имя. – Джон Нейтан, – повторяет Эджертон, записывая. – Где проживает? – По-моему, Кэтрин-стрит, сразу у Фредерик. – Толкает? – Ага. Вы его уже принимали. Эджертон кивает, закрывает блокнот. Детектив редко может ожидать на месте наркоубийства особого сотрудничества – и пацан уже превысил месячную квоту Эджертона. Дилер инстинктивно тянется завершить сделку рукопожатием. Странный жест. Эджертон отвечает взаимностью, но перед тем, как открыть дверь, дает напутствие: – Если что-то не сойдется, – говорит он, выползая с места первым, – я знаю, где тебя искать, понял? Дилер кивает, потом надвигает берет на лоб и растворяется в темноте. Эджертон еще десять минут зарисовывает место преступления и задает патрульному Юго-Западного пару вопросов об имени, которое ему назвали. Если увидишь его на улицах, просит он, вяжи и звони в отдел убийств. В полчетвертого ночи Эджертон наконец освобождается и проезжает четыре квартала до Бон-Секур, чтобы проведать мертвеца. Тот огромный – под два метра, с туловищем лайнбекера и ногами тейлбека. Грегори Тейлор, тридцатилетний наркоман, проживавший всего в квартале от места, где его застрелили, смотрит в полоток реанимации остекленелым глазом – второй заплыл от падения на Пейсон-стрит. Из всех отверстий вяло свисают катетеры и трубки, безжизненные, как и тело. Эджертон отмечает как следы от игл на обеих руках, так и огнестрельные ранения в правой стороне груди, левом бедре и правом предплечье. Все ранения кажутся входными, хотя Эджертон знает, что с пулями двадцать второго калибра трудно сказать наверняка. – Грозно выглядит, да? – говорит детектив ближайшему патрульному. – Крупный и грозный. Видимо, поэтому их было двое. Мне бы не захотелось искать такого в одиночку, даже с винтовкой. Я бы точно позвал друга. Вещдоки говорят детективу еще о двух вещах. Первое: убийство импульсивное, а не умышленное. Это Эджертону подсказало оружие: ни один маломальский профессионал не принесет на запланированные разборки из-за наркотиков неуклюжую винтовку 22-го калибра. Второе: стрелок очень разозлился на Грегори Тейлора – десять выстрелов явно выдают недовольство. Наклонившись над туловищем, Эджертон рисует на новой странице блокнота человечка и отмечает на нем ранения. Тут входит, закрывая за собой занавеску, грузная медсестра с тем самым выражением лица, мол, пошли все вон из моей реанимации. – Вы детектив по этому делу? – Да. – Вам понадобится его одежда? – Да, спасибо. Ее заберет патрульный. Я… – У нас в приемной уже ждет один, а еще мать этого, – говорит медсестра, явно разрываясь между радостью от чужого раздражения и удовольствием от своей эффективности. – Нам скоро понадобится койка. – Мать приехала? Медсестра кивает. – Ладно, тогда мне надо с ней поговорить, – отвечает Эджертон, отодвигая занавеску. – И еще одно. Он ничего не говорил в скорой или когда поступил к вам? – ПМТИО, – говорит медсестра. – Что? – ПМТИО, – говорит она с нескрываемой гордостью. – Поступил мертвым, таким и остался. Красота. Что же тут удивительного, что медсестры реанимации – самый очевидный выбор копа для внебрачных связей? Какие еще отношения могут быть столь психологически симбиотичными, столь радостно извращенными? Черт, если секс надоест, всегда можно снять номер в отеле и язвить друг другу. ПМТИО, блин. Эджертон прячет улыбку, потом выходит в двойные двери и находит в приемной пятидесятивосьмилетнюю мать. Перл Тейлор принимает руку детектива, но ничего не говорит. Обычно он умеет обращаться со скорбящими матерями. Приятный и хорошо одетый мужчина с аккуратно причесанными и припорошенными сединой волосами, с глубоким зычным голосом – ходячее напоминание о сыне, которого они так и не смогли вырастить. По этой же причине прокуроры любят вызывать Эджертона в качестве свидетеля, когда на заседании черный подсудимый и черные женщины в жюри присяжных. – Сочувствую из-за вашего сына. Мать быстро качает головой, отнимая руку. – Мы думаем, – начинает Эджертон, аккуратно подбирая слова, – это произошло из-за ссоры, возможно, связанной… – С наркотиками, – договаривает она. – Я знаю. – У вашего сына были с кем-нибудь разногласия… – Я ничего не знаю о его делах, – прерывает она его. – С этим я помочь не смогу. Эджертон задумывается о другом вопросе, но передумывает из-за ее удрученного вида. Она словно ждала этого момента много лет – так долго, что его наступление можно встречать как со скорбью, так и с узнаванием. – Я изо всех сил постараюсь найти виновного, – говорит Эджертон. Она странно на него смотрит, потом пожимает одним плечом и отворачивается. Вторник, 10 мая – Отдел убийств, – говорит Эджертон. – Как жизнь? – Идет, – безразлично отвечает дежурный сержант. – Не, на фиг. Не идет. Ушла. Уже гребаная история. – Все так плохо, а? – Чем могу помочь? – Я с повесткой для заключенного, – говорит Эджертон, бросая на стол Юго-Западного отделения документ, подписанный прокурором штата. Проглядывая его поверх очков для чтения, сержант ворчит, кашляет, давит сигарету в забитой пепельнице. Затем берет бумажку и отступает, сверяя имя с журналом тюремного блока. – Уже уехал в городскую тюрьму, – сообщает сержант. – Да вы же только что звонили и говорили, что он здесь, – отвечает Эджертон. – Когда уехала машина? Сержант перепроверяет имя, потом подходит к двери блока. Подозвав охранника, передает бумажку за прутья, кивает человеку на той стороне и возвращается к детективу. Эджертон наблюдает за каждым телодвижением с нетерпением и иронией. Универсальный Полуночный Танец Дежурного Сержанта – выступление, одинаковое во всех отделениях, хоть в Бостоне, хоть в Билокси. Был ли когда-нибудь дежурный сержант, который не смотрел поверх очков для чтения? Был ли когда-нибудь сержант, которому хотелось возиться с документами в три ночи? Занимал ли стойку участка хоть кто-нибудь, кроме стареющих слуг закона в полугоде от пенсии, чьи шаги медленнее самой смерти? – Да, Джон Нейтан. Есть такой, – говорит наконец сержант. – Он назвался нам немного по-другому. – Ну ладно. – Вам на вынос? – Да, он едет в центр. Еще пять минут – и решетчатая дверь открывается перед темнокожим толстяком, медленно выходящим на свет. Эджертон смотрит на это распухшее чудо в перьях – своего очевидца, – и тут же понимает, что раскроет убийство на Холлинс-стрит. Видит по поведению пацана. Потому что этому гению не только хватило ума попасться по обвинению в продаже наркотиков через два часа после убийства, так он еще стоит здесь больше зажатый, чем угрюмый. Три часа ночи – а он даже зыркнуть нормально не может; когда Эджертон надевает на него наручники, тот даже сам поднимает руки ладонями вверх. – Не загуливайтесь, – говорит дежурный сержант. – Завтра в школу. Бородатая полицейская шутка, и Эджертон не смеется. Жиртрест молчит, потом выдавливает скорее утверждение, нежели вопрос: – Вы тоже хотите поговорить со мной про Пита. – Но я буду говорить с тобой всерьез, – отвечает Эджертон, выводя заключенного в дверь и сажая на заднее сиденье «кавалера». Выехав на запад по Ломбард-стрит, Эджертон не забывает кивнуть в сторону бюро судмедэкспертизы на перекрестке с Пенн-стрит. – Помашешь дружку на прощание? – Какому дружку? – Питу. Парню с Пейсон и Холлинс. – Он мне не друг. – Нет? – говорит Эджертон. – Значит, махать ему не хочешь? – А где он? – Да вон там. В белом доме. – Что он там делает? – Почти ничего, – говорит Эджертон. – Там морг, чувак. Детектив заглядывает в зеркало заднего вида и с удовольствием отмечает, что на лице толстяка нет ни капли удивления. Он сидит в Юго-Западном отделении со вчерашнего утра, но об убийстве все-таки знает. – Я ни хрена об этом не знаю, – выдавливает парень после пятисекундной паузы. – Не врубаюсь, на фига вам вывозить меня из Юго-Западного. Эджертон замедляется у бордюра, потом поворачивается на сиденье и вперяется взглядом в темное расплывшееся лицо. Пацан смотрит в ответ безмятежно, но Эджертон уже чувствует зачатки страха. – А тебе знать не положено, – холодно говорит детектив, разворачиваясь к рулю и ускоряясь. – Мы начнем с самого начала, будто ты ни разу в жизни не встречал копа. Просто забудь, что когда-нибудь в жизни видел копа, потому что они с тобой говорили совсем не так, как буду говорить я.