– Можно мне с вами? Разговор продолжился снаружи, под неумолчный скрип колесиков сумки. Пустырь, заросший высокой травой и крапивой, сменился пригородными улицами. Наконец они вышли на площадь, где напротив церкви неопределенного возраста стояли за прилавками краснощекие огородники. Исидор Каценберг был не из тех, кто делает покупки на скорую руку. Он долго обнюхивал дыни, взвешивал на ладони плоды манго, обсуждал с продавцами последний завоз, щупал помидоры и авокадо, приглядывался к луковицам. Тщательно отбирая то, что потом употребит, он продолжал разглагольствовать: – Гипноз собственного прошлого – вот то, что замедляет развитие человека (возьму-ка я вот эти два пучка редиски, той, что покраснее). Если бы он ограничился одним будущим, это придало бы ему легкости. Поверьте, настоящая катастрофа – это ослепление прошлым (у вас все груши такие спелые?). Взять хотя бы страны, мечтающие обрести свою идентичность через возврат к устаревшим практикам. В Монголии требуют возвращения наследия Чингисхана. В Афганистане хотят возродить законы восьмисотого года. В России не прочь усадить на трон нового царя (сколько я вам должен?). Исидор Каценберг вытянул из кошелька мятую купюру, ссыпал вместо нее полученную на сдачу мелочь, погрузил полные пакеты в сумку на колесиках – все это не прекращая болтовни: – От прошлого должна остаться «табула раса». Знаете, как в психоанализе? Люди упорно погружаются в свое прошлое, не устают его теребить и потрошить. Чем оглядываться назад, лучше бы смотрели вперед! Говоря это, он поднажал и обогнал Лукрецию. Той пришлось перейти на бег, чтоб с ним поравняться. На углу квартала появился автомобиль, дверца распахнулась, две руки втащили девушку внутрь. Пока Лукреция непонимающе таращила глаза, ей заткнули рот кляпом и завязали платком глаза. Исидор Каценберг, ничего не замечая, продолжал: – Никогда, никогда не озирайтесь назад! Так недолго забыть смотреть себе под ноги. Если, например, я забуду глядеть перед собой, то наверняка врежусь в первый попавший уличный фо… Дверца машины громко захлопнулась, покрышки взвизгнули, машина рванулась с места. В окне промелькнувшего мимо него автомобиля Исидор Каценберг успел разглядеть Лукрецию Немрод, бившуюся в лапах двух громил в обезьяньих масках. 15. Собирательство Бывший вожак стаи тащит охапку ворсистых листьев. Их едят, чтобы лучше переварить мясо гиены. Он собирает не все подряд. У этих листьев ворсинки в форме крючка, они цепляют червячков, которые селятся в кишках и вызывают понос, прочищающий внутренности. Они жуют и глотают листья. Им везет, они наполовину растительноядные, наполовину плотоядные. Красное мясо их возбуждает, свежая листва успокаивает. Потом они едят почти созревшие фрукты. Так они избегают скопления зловонных кишечных газов, грозящего любому, кто полакомился мясом гиены. К подножию дерева подкрадывается стая гиен, которым хочется узнать, что произошло. Они находят останки своей соплеменницы, обсаженные мухами и вороньем, и смотрят вверх, на тех, кто нанес им это оскорбление. Вожак стаи бьет себя кулаками в грудь и цокает языком, подтверждая, что это они убили гиену, и грозя повторением. Это исторический момент. Между ними и гиенами закрепляется чувство взаимного хищничества. Самки стаи разражаются истерическими воплями, изводя падальщиков. Поднятый ими шум наполняет лес, поэтому никто не слышит приближающего мерного шороха, хлопанья широких крыльев. Смотрящий вниз забывает смотреть вверх. Неожиданно для всех орел пикирует и, пользуясь невниманием стаи, хватает малыша, увлеченно выбиравшего из плода червячков: их он собирался съесть, а мякоть выбросить. Никто не успел шелохнуться, чтобы защитить малыша, и теперь всем приходится наблюдать с разинутыми ртами, как птица уносит визжащую жертву. И ведь это не простой малыш, а тот, которого не хотела отпускать мать. Она и сейчас цепляется за него так крепко, что крылатый хищник уволакивает и ее. Орел медленно набирает высоту, и ОН выбивается из сил, подпрыгивая на верхних ветках в попытках до него дотянуться. Время замедляет ход. Орел, отягощенный двумя жертвами, с трудом продолжает подъем. Мать еще не миновала ветви. ОН прыгает в пустоте, тянет вверх руки, забыв о себе. В последний момент ОН хватает мамашу за пальцы ног. Оба застывают в воздухе. Мамаша с криком разжимает пальцы рук. Орел мгновенно взмывает ввысь, крепко держа в когтях малыша. ОН падает на землю. На него кидаются гиены, но он успевает увернуться от их клыков и скрыться в нижних ветвях дерева. Орел продолжает подниматься в небо. Самки стаи швыряют в него зеленые плоды, но хищник уже слишком высоко. Похищенный младенец зовет на помощь. ОН провожает его взглядом, говоря себе, что, возможно, малышу повезло. Он ведь улетает в небо. Кто еще во всей стае может похвастаться, что хотя бы раз в жизни испытал это чувство? Никогда, даже высоко подпрыгнув, ОН не сможет оказаться так же высоко. А жаль. 16. Плохие четверть часа Лукрецию Немрод окружила тьма, полная скрежета. Две руки давили ей на плечи, прижимая к сиденью стула, еще две связали ей руки. Она ничего не видела, слышала только подозрительные звуки. Еще две руки схватили ее за лодыжки, заставили растопырить ноги и привязали их к ножкам стула. Как она ни билась, как ни сопротивлялась, все было напрасно. К тому же она догадывалась, что ее недругам забавно наблюдать, как она извивается. Через несколько минут она полностью прекратила шевелиться и прикинулась мертвой. Неподвижная добыча сильнее нервирует хищников, чем ерзающая. Ее маневр удался. Две руки вынули у нее изо рта кляп, сняли с глаз повязку. Она сглотнула, чтобы в горле не было так сухо, и заморгала, привыкая к свету. Серые стены с облупившейся краской, мутные грязные окна, пыльный цементный пол. Не иначе, ее привезли в какой-то заброшенный цех. В нос ударил запах плесени и ржавчины. На нее смотрели трое силачей в обезьяньих масках. То, что они не сняли маски, ободрило ее. Это значило, что ее рано или поздно отпустят, и они не хотят, чтобы она смогла потом их опознать. Один из троих подошел к ней и взял за подбородок. – Что тебе понадобилось в квартире профессора Аджемьяна? Она ухмыльнулась. – Так это ты – некто в маске, которого я там неплохо проучила? – Он самый… – пробормотал он. – Напрасно ты мне об этом напомнила… И он отвесил ей пощечину, от которой у нее еще больше растрепались волосы. На нежной щеке отпечаталась красная пятерня, во рту появился вкус крови. Лукреция Немрод почувствовала прилив адреналина, у нее возникло острое желание вступить в бой со всеми тремя, и она так сильно натянула свои путы, что они больно врезались ей в тело. – Молодец, ударил связанную женщину! В тот вечер ты не был таким храбрецом! Вторая пощечина не заставила себя ждать. После этого «обезьяна» повела ровным голосом допрос: – Что ты делала в квартире Аджемьяна? Что искала в его кабинете? Что-нибудь нашла? Перед ее глазами еще плыла розовая пелена, было трудно дышать. Нужно было унять злость, тогда он перестанет ее бить. Превозмогая боль, она изобразила улыбку и постаралась восстановить нормальное дыхание. – С обезьянами не разговариваю. За это он влепил третью пощечину. Другой мужчина, подойдя к ней, погладил ее заалевшую щеку. – Что вы знаете о происхождении человека? Неожиданный вопрос, да еще заданный сладким голосом! Она вскинула голову, уставилась на вторую обезьяну и выпалила, как ученица на уроке: – Человек произошел от слезшей с дерева обезьяны. – Предоставьте ее мне, босс, – вмешался третий, до сих пор молчавший и не двигавшийся. – Я сумею ее разговорить. Она бесстрашно обвела взглядом всех троих. – Ой, как страшно! Ребята, вы, никак, вздумали произвести на меня впечатление? У вас маски – и те жалкие, с магазинными этикетками и резинками! Шестьдесят пять франков штука. Сразу видно любителей. Когда берутся пытать девушку моего пошиба, стараются хотя бы не ударить в грязь лицом. Удаляют этикетки и надевают капюшоны палачей. А у вас маски за шестьдесят пять франков, вот стыдоба! – Можно мне, босс? – спросил самый крупный из троих. Лукреция Немрод метнула в него изумрудный взгляд. – Учтите, что бы вы со мной ни сделали, все это будут семечки по сравнению с издевательствами в сиротском приюте! Мужчина в обезьяньей маске, принимавший обращение «босс», не спешил с отмашкой. – Ладно, валяй, только не переусердствуй, – разрешил он наконец. – Не люблю смотреть на человеческие страдания, особенно женские… Двое других развязали ее, и она немедленно воспользовалась свободой, чтобы врезать обоими кулаками в живот тому, кто стоял рядом, и ударить каблуком в колено второму обидчику. Они быстро ее скрутили, снова связали и подтащили к блоку со свисающей цепью, чтобы подвесить за ноги, вниз головой. Ее длинные рыжие волосы мели теперь пол, но она не унималась – возилась с веревками на связанных за спиной руках. – Ну, берись за ум! – приказал «босс». – Говори, что делала в квартире профессора Аджемьяна.