– Ты же хотела. Когда маленькая была. Хочешь, заведём? – Не хочу я. Зачем он мне нужен? Вообще не помню, чтобы я собаку хотела. Ты, наверное, что-то перепутал. – Наверное, – ответил я, глядя на неё – повзрослевшую и чужую. Некоторые вещи надо делать вовремя. Иначе они могут стереться из памяти, оставив только взвесь из обиды, причин которой уже не найти. – Хорошо, забудь об этом. Ты сегодня была в институте? – Да, а что? – Яна сейчас в общежитии? Дочь замешкалась. Посмотрела из-под ресниц, и я мгновенно почувствовал неладное. – Пап… Она забрала документы. Больше она в нашем институте не учится. И комнату в общаге она тоже освободила. – Это что значит? – спросил резко, и сам прекрасно понимая, к чему она. – Скорее всего, она решила вернуться домой. В Пермь. Если я её хоть сколько-то знаю, то думаю, она уехала домой. Глава 24 Яна Сразу после праздников я подала документы в местный вуз, считающийся престижным по здешним меркам. Мама не возражала, хоть в её молчании я и чувствовала укор. – Мам, – позвала за вечерним чаем, заметив её задумчивость. – Ну что ты опять? – Что я? – Я же знаю, что ты из-за меня переживаешь. Не надо. У нас здесь тоже хорошо. Вон, – улыбнулась уголками губ, – даже фигуристы наши на международные соревнования прорвались. Ты слышала, что пара из Перми поедет в этом году на чемпионат Европы? – Не слышала. – Вот, видишь. А они поедут. – Погладила маму по руке. – Да и, честно, устала я там. Всё такое… чужое. Пока мы с Алей были, ещё ничего, а потом… Так лучше, мам. – Ты меня убеждаешь или себя? Я невесело усмехнулась. – Обеих, наверное. О встрече с Каримом в горах я ничего не рассказала. Ни о том, как мы столкнулись на рассвете, ни о новогодней ночи. Я уже и сама не до конца понимала, была ли на самом деле освещённая звёздами и свечами веранда, шампанское и наши с Каримом переплетённые пальцы, или это мне привиделось. За три недели он ни разу не написал мне и не позвонил. Ничего, что позволило бы думать, что у этих неба и звёзд есть продолжение. Возможно, он решил не усложнять, а возможно, не так уж я ему оказалась нужна. Я ждала до конца выходных – намёка, сообщения, признаний. Хоть чего-нибудь. А потом решила, что пора ставить точку и начинать заново. Как феникс. Мама с упрёком покачала головой. – И что мне с тобой делать? – А знаешь… – Я наигранно задумалась. – Давай свой джем из смородины. Надеюсь, ты не съела его без меня? Мама пошла к холодильнику, и на секунду я разрешила себе побыть брошенной и грустной. Только секунду, пока она стояла ко мне спиной. Не надо ей знать, как мне на самом деле больно вырывать из себя Карима. Выжигать из сердца, вытравливать из души, выкорчёвывать из мыслей. Да и что толку, если стоит закрыть глаза, сразу приходит он? – Уже не так вкусно, как в детстве, – заключила мама, когда я облизала кончик сунутой в джем ложки. Я улыбнулась. Мама тоже. – Я тебя люблю, мам. Спасибо, что ты у меня такая. – А тебе спасибо, что ты такая у меня. Я хотела обнять её, но тут в дверь позвонили. – Пойду открою. – Мама встала. – Ты пока подогрей чайник. Я никого не жду. А ты? – Я тоже. Кого мне ждать? – Тогда кто бы там ни был, пусть идёт дальше. У нас с тобой девичник. Мама скрылась в коридоре. Я подцепила ещё немного джема и облизнула ложку. Нет, джем – как в детстве. Это я другая. Представила, что моей мамой могла бы быть Мадина, и поёжилась. Да боже упаси! Пусть у меня никогда не было отца и жили мы бедно, но лучше так. Услышала, как захлопнулась дверь. И правда, справилась мама быстро. – Ну что, выпро… Мама держала букет чайных роз, перевязанных широкой белой лентой. Я застыла с ложкой в руках. Но спросить ничего не успела: в кухню следом за ней вошёл Карим. – Прости. – Мама посмотрела выразительно. – Он был очень настойчивым. Каким настойчивым может быть Карим, объяснять не стоило. В ответ я наградила её взглядом не менее выразительным, чем она меня. Карим держал ещё один букет, правда, маленький – из розовых розочек, бутоны которых плотно прилегали один к другому. – Я приехал за тобой. Он протянул мне цветы. Я не взяла. Вместо этого забрала со стола пиалу с вареньем и демонстративно сунула в него ложку. Облизнула, глядя на Карима. Он серьёзно считает, что я встану и вприпрыжку побегу за ним?! На его скулах выступили желваки, букет опустился на стол. – Я за тебя очень рада. – Я развожусь с Мадиной. – М-м-м… – протянула многозначительно. – Молодец какой. Мне в ладоши похлопать? Не успела я снова зачерпнуть варенье, он вырвал ложку у меня из рук и кинул на стол. Потом отобрал пиалку, отправил туда же и сдёрнул меня со стула. Я ахнуть не успела, как он прижал меня. – Я, чёрт подери, двадцать лет прожил с этой женщиной и прожил бы ещё столько же, если бы не ты! А ты тут… Яна, чтоб тебя! Ты всё перевернула, можешь ты это понять или нет?! Да я ни за одной бы не полетел через всю страну! – А за мной, значит, полетел?! – Я упёрлась в него ладонями. Правда, с тем же успехом могла бы упереться в гору. Эльбрус, наверное, и тот проще было бы подвинуть. – А за тобой полетел! – Так летел, что аж месяц почти прошёл! Кружил, наверное! Заблудился, бедняга! – Яна! – Что – Яна?! Ты… Всё, что собиралась высказать, превратилось в мычание. Он накрыл мой рот своим и поцеловал. Я била его в грудь, по плечам, только ничего не могла сделать. Ни с ним, ни с собой. Кровь становилась горячее и горячее, желание вспыхнуло за секунды, а сердце как с ума сошло. Карим сбавил обороты. Мягко, дразня, прихватил нижнюю губу, погладил меня по спине. – Я за тобой приехал. Ты… Надо что-то с домом делать. Думал продать его, а потом… Трое мальчишек, девочка. Качели… Ты знаешь, я, кажется, придумал имя. – Ты бредишь, Карим. Он мотнул головой. Отпустил меня, провёл по волосам, ругнулся. Посмотрел мне в глаза. Снова ругнулся сквозь зубы. – Вообще, у нас принято, чтобы детей называли родственники. Мой брат хотел назвать сына Русланом, а потом пришёл дядя и… – Он осёкся. – В общем, вначале придётся записать дочь, а потом ехать к родне. Мне стало смешно. Карим наконец замолчал. Мы смотрели друг на друга и ничего не говорили, должно быть, вечность. – И какое же имя ты придумал? – Любовь. – Любовь? – Ну да. – Он взъерошил волосы ещё сильнее. – Думаю, оно подойдёт лучше всего. – Любовь? – спросила снова, а сердце уже не просто колотилось – неслось галопом.