Паром продолжало качать. Открыв глаза во второй раз, Анна внезапно обнаружила себя лежащей в ванне. Ей было тепло и комфортно, тело больше не ломило, ноги не выкручивало, а голова не раскалывалась. С немалым облегчением Уокер выдохнула. «Все позади, словно кошмарный сон…» Анна откинула голову на сложенное полотенце. По кафелю стекал осевший пар, что белой дымкой окутал тесную комнату. Внезапно сквозь белые клубы ее взгляд упал на яркое пятно. Багровая кровь неровным овалом окрасило штукатурку. Анна в тревоге приподнялась и огляделась. Это была та самая ненавистная ванная из отельного номера на острове Рэтлин. Только теперь вместо воды ее до краев наполнила чья-то кровь. Еще мгновение и весь кафель покрыли дикие разводы, брызги и отпечатки, что Уокер когда-то увидела в номере этажом выше. Разглядывая свои окровавленные руки Анна внезапно узрела, как на указательный палец села черная мошка. Одна из тех назойливых, что чудом ускользают от шлепка, и продолжают мельтешить перед глазами. Рядом с ней появилась другая, а затем и третья, пока над ванной не оказался целый рой. Насекомые облепили руки и забились в глаза. Они неистово щекотали ноздри, кажется с каждым вдохом залетая все глубже. В панике девушка била себя по лицу и выдирала волосы, пока запястья не сжали крепкие ладони. – Анна, Анна! Очнись! Ну давай же, приходи в себя! Это был голос Эдди. Мисс Уокер с трудом приподняла веки, когда глаза пронзила нестерпимая боль. Сквозь слезы она видела яркие лампы на низком потолке машины скорой помощи. Резиновые трубки, свисающие бледно-желтыми кишками, мигающие аппараты и мужчину в ярко-зеленой робе со шприцем в руках. Вопрошающе Анна перевела взгляд на возлюбленного – он обездвижил ее. Он внимательно рассматривал ее лицо, словно не знал Анну вовсе. Ее глаза избавились от двух крупных капель, но снова увлажнились. Все вокруг вновь поплыло, когда внезапно Эдди улыбнулся. Он сделал это так, словно не знал вовсе, какую эмоцию надобно выражать в подобной ситуации. От удивления Уокер открыла рот. Она была слишком слаба, чтобы говорить. Единственной мыслью перед тем как впасть в забытье стал вопрос «почему?» Почему он так странно улыбнулся? Ее спаситель. Ее самая большая любовь. Ее Эдди, и в то же время не ее. Первое, что донеслось до сознания Анны – размеренный писк. Боли не было, лишь только тяжесть в груди, что, впрочем, ни в какое сравнение не входила с пережитыми муками. Больничная палата освещалась по периметру полоской тусклого света. Здесь почти не было мебели, кроме низкого раскладного кресла в углу. Зато все изголовье казалось усеяно кнопками, регуляторами, штекерами и стойками для разнообразной аппаратуры. Анна приподняла тяжелую голову и осмотрела руки – из левой торчала силиконовая трубка, приклеенная пластырем. К указательному пальцу правой руки крепился зажим, что тянулся проводами к небольшому белому табло, где сменялись цифры и бежали зигзаги. За дверью послышались шаги. Темный силуэт застыл перед рефлёным стеклом. Анна не отводила взгляд от визитера, когда от его тёмного ореола внезапно отлетело несколько мелких точек. Фигура на мгновение словно распалась на атомы, стала подвижной, не такой цельной, каким должен быть человек. Монотонный писк ускорился, цифры сердцебиения нарастали. Анна моргнула, когда видение пропало, словно его не было вовсе. За стеклом все еще стоял человек. Он помахал кому-то в конце коридора, а затем тихо нажал на ручку двери. Уокер на секунду показалось, что все кошмары Рэтлина вновь пришли посетить ее, но это был всего лишь Эдди. – Проснулась? – прошептал он и тихо закрыл за собой дверь. Анна проморгалась. Это был все тот же Эдди с игривым взглядом, немного ироничной, но неизменно милой ухмылкой. Мисс Уокер выдохнула, возвращая надоедливому писку аппаратуры прежний темп. – Что со мной стряслось? – Двухстороннее воспаление легких, – Эдди сел на край больничной койки. – Самое страшное уже позади… – Мы выжили… Это какое-то чудо! Ты сообщил в полицию? – Нет, – Эдди выпрямил спину. – Нет? – Анна подняла брови. – Солнце, подумай сама, кого им арестовывать? В живых остались только Розмари да ее сын! Но скорее всего, если мы сообщим обо всем этом, то обвинят нас. Найдутся улики из наших вещей, которые мы там оставили. Свидетели, уверен, тоже найдутся… Сержант Генри Барфруст об этом позаботится! Уж лучше нам молчать. – Ты предлагаешь оставить все как есть? – возмутилась Анна. – Я не знаю, – склонил голову Эдди. – Думаю, нам надо все обдумать прежде, чем что-либо кому-либо рассказывать… Конечно же, Эдди был прав. Заговори они начистоту, и оба рискуют оказаться в психиатрической клинике. Расскажи они историю лишь наполовину, и у полиции тут же возникнет немало вопросов. – Наша история такая: из-за туманов ты потерялась на болотах, а я изучал там тритонов. Ты угодила в трясину, я прибежал на крики и пока тянул тебя, упустил свой рюкзак. – Но почему мы не вернулись в отель? – Из-за тумана, – не раздумывая и секунды выпалил Эдди. – Тогда почему не взяли кэб с причала, чтобы забрать мои вещи? – На это не было времени, ты нуждалась в срочной медицинской помощи, – тут же сообразил Финчер. Он все продумал. Он не оставлял Анне право выбрать иной сценарий. – Еще вопросы, писательница детективов? – его сосредоточенность сменилась флиртом. Он приподнялся, отодвинул капельницу и приблизился. Далее последовал долгий поцелуй в ее губы, и шею, и в ее ключицы. Все это заставило аппаратуру пищать с завидной частотой, и Эдди потянулся к прищепке. – Лучше отключим его, – он улыбнулся и посмотрел тем самым взглядом, от которого у мисс Уокер слабели колени. От которого испарялись все мысли, а в животе появлялась приятная невесомость. Какую же огромную власть он имел над ней. Сколько всего она могла счесть пустыми домыслами за одно его прикосновение. Ее возлюбленный, ее ненаглядный Эдди. Тот самый, который раньше пах свежестью зимней ночи, но с недавнего времени от него остается различим тонкий запах гари… Но гори все огнём, когда он целует ее. Когда спускается ниже, когда они утопают в этом океане страсти. Неуёмные волны к утру смоют всё: и пережитые ужасы, и странные видения и тем более чуть уловимый запах. Глава 23 Красный ситибас – Жива! Жива! Жива! – причитала мать, обнимая Анну. – Куда, куда ты пропала?! – Дочь, разве так можно? Мы чуть с ума не сошли! – курил в приоткрытое окно отец. Он не мог не курить. Уже пару лет почти не пил, но вот дымить так и не бросил. «Поздно бросать, когда пора помирать…» – была его любимая фраза после того, как он, задыхаясь, откашливался и сплевывал в платок. – Сначала не было связи, затем я разбила телефон, а потом и вовсе потерялась на болотах, – расстерянно повторяла Анна для Алисии, друзей и даже родителей. Одна и та же история, пустота в глазах и заученные фразы. Впрочем, никто не заметил подвоха. – А вот и наш спаситель! – заулыбалась миссис Уокер вошедшему в палату Эдди. – Мадам! – он артистично поцеловал ее руку и пожал ладонь мистера Уокера. Они были ему рады. Финчер вмиг очаровал их, как и всех вокруг. Они наперебой забрасывали нового знакомого дочери вопросами, совсем позабыв о Родерике, словно того никогда не существовало. Эдди Финчер стремительно вошел в жизнь Анны Уокер и занял там свое место. Более того, он словно всегда там был, только некоторое время отсутствовал и вот нашелся, будто недостающий элемент пазла. Родители успели подать в розыск, они не спали уже несколько ночей и, узнав о появлении дочери, тут же приехали с юга страны – из Бормунта. – Не торопись! – парой часов назад успокаивала Анну ее литературный агент. – Сроки не беда, мы все отодвинем и перенесем. Диего уже пишет твою невероятную историю исчезновения, она выйдет в конце недели и подогреет интерес читателя… Алисия все говорила и говорила, но Анна ее уже не слышала. На ее лице застыли слабая улыбка и потерянный взгляд. Как странно: быть может, если бы она действительно просто потерялась на болотах, ее бы тошнило меньше от всей этой болтовни. Писательница молча кивала и отводила глаза, когда Алисия сжимала ее ладони и прикладывала к своей плоской груди. Как же она ее сейчас ненавидела. Все в главном редакторе Литерари раздражало мисс Уокер. Эти жилистые руки в громоздких перстнях, короткие темные волосы, уложенные на французский манер, этот нездоровый экваториальный загар из солярия и резкий запах духов, что словно яд отравил все пространство. Анна мечтала о моменте, когда Алисия вдоволь наговорится и, подгоняемая лондонскими пробками, уберется отсюда. Она мечтала больше никогда не видеть ее, но терпеть, благодаря мастерству Диего, это вряд ли возможно. Они сделают все как надо. Они наведут такой фурор, что Анне можно сильно не переживать за рукопись – с таким-то предисловием любой детектив станет бестселлером. Публика любит разогрев. Люди наслаждаются ожиданием хорошей истории гораздо больше, чем самой историей. Таков закон маркетинга, в коем Алисию можно было по праву назвать богом. Родерик объявился лишь когда та самая «история исчезновения Анны Уокер» облетела все утренние газеты. Он не поленился и по дороге в госпиталь заехал за цветами. В его появлении с лихвой хватало дешевой фальши. Что говорить, в этом был весь Родерик. Он просто не мог разделить свою жизнь с кем-то менее известным, чем человек, занявший полосы столичных газет. При всем этом Анна не припоминала, чтобы Родерик посвятил себя какому-либо виду деятельности, чтобы он был баснословно богат или знаменит. Он не был одарен или в чем-то уникален. Пожалуй, единственным его талантом являлось умение пристраивать свой зад к людям, что были на слуху в столичном обществе. Ему надо было отдать должное – замечательный талант, умение, навык. Не требует вложений, тяжёлой работы или бессонных ночей. Все, что необходимо иметь – непоколебимую веру в свое совершенство и незаменимость. Эдакое предназначение – быть второй половинкой известного человека. До поры до времени известного, а завтра будет новый день и новая восходящая звезда, вкалывающая полжизни, чтобы стать достойной сэра Родерика. Вот так парадокс. Вот так самомнение. И кто после этого посмеет назвать этого парня бездарным? Даже Анна не смела, видя в этот день своего бывшего насквозь. Она не желала что-то доказывать ему, и объяснять тем более. Не желала соприкасаться с этим человеком в любом из известных ей смыслов. Ведь он словно клещ – как только почувствует, что собираются извлечь, вопьется глубже. И как же она не разглядела этого раньше? Даже Бенедикт Рассел находясь за сотни миль от Лондона и никогда не видя Родерика обо всем догадался: это всегда было одиночество, всегда была жажда любви, но никакая не любовь. Бенедикт Рассел! Из него бы получился отличный друг, если бы он не был психопатом. Хотя, таким ли уж психопатом он был в свете последних событий? – Между нами все кончено, – твердо произнесла Уокер. – Ты что, все еще мстишь мне за Риц? Прекрати, ревновать совершенно не твой уровень. Анна злилась. Ее дыхание становилось глубже, она сжала губы и сложила на груди руки. Какого чёрта, Родерик, ты диктуешь человеку какие эмоции испытывать? И что значит твое – "уровень"? В какой момент ты поверил, что можешь вытворять что угодно, а потом приходить и рассказывать своей возлюбленной какой у нее уровень. – Нет, – Анна постаралась успокоиться, чтобы не наговорить лишнего. – Я просто тебя не люблю. Он опустил цветы и часто заморгал. – Не верю, что ты могла меня разлюбить. Ты просто злишься! – Разлюбить? – Уокер иронично вздернула брови. – Я никогда тебя не любила. – Хм, так что ж это выходит? Все это время ты мне врала? Она хотела ответить «не совсем так» или «думала, что любила». Именно так ответила бы прежняя Анна, внезапно почувствовавшая жалость к бывшему любовнику. Но нынешняя Анна была другой. Родерик ее слишком утомил. Уже! Сейчас! Просто явившись сюда! Он раздражал ее, она не жалела его. Она хотела лишь одного, чтобы он поскорее ушел. Из этой комнаты, из этого здания, из ее жизни. – Да! Врала! – холодно ответила она. – И что прикажешь делать с выброшенными на помойку двумя годами наших отношений? – Господи, Родерик! – Анна закатила глаза. Напрасные два года, за которые она так и не сумела познать, насколько он мелочен. – Ты можешь их с удовольствием вспоминать, – Уокер недвусмысленно покосилась на дверь. – Но как ты..? Как ты..? Как можешь знать наверняка, что никогда не любила меня? – от возмущения он начал запинаться. – Потому что я люблю сейчас. И это совершенно другое чувство, такое отличное от того, что я чувствовала к тебе. Ровно, как и ты ко мне… – Я никогда не говорил… – вскипел визитер. – Вот именно, Родерик, ты никогда ничего не говорил. А, быть может, следовало… Хотя нет, конечно, ты все делал правильно. – Что именно? – смутился он. – Ты был собой!