Рядом с нею в кресле, выявленная светом, полулежала женщина. Откинув голову на спинку, уставив в потолок закрытые глаза, она словно была объята глубоким сном. У потрясенной Агнес отнялся язык, она не знала, что делать. Чуть оправившись, она потянулась с постели и заглянула в лицо неведомо как попавшей в ее комнату ночной гостьи. Сразу узнав ее, она отпрянула с изумленным воплем: то была не кто иная, как вдова Монтбарри, сулившая ей новую встречу – и не где-нибудь, а в Венеции! Гнев, которым она закипела в присутствии графини, вернул мисс Локвуд самообладание. – Проснитесь! – окликнула она. – Как вы попали сюда? Как вы вошли? Уходите, не то я позову людей! Последние слова она выкрикнула в полный голос. Они не произвели никакого впечатления. Еще подавшись вперед, она отважно схватила графиню за плечо и стала ее трясти. Но и эта попытка не пробудила спящую. Все так же она лежала в кресле, ничего не слыша, ничего не чувствуя, как мертвая. Да точно ли она спала? Не обморок ли это? Агнес вгляделась: нет, не обморок. Спящая тяжело и шумно дышала; порой страшно скрежетала зубами; ее лоб густо усеяли бисерины пота. Медленно поднимались с колен и опускались сжатые в кулаки руки. Ее терзает кошмар? Или она чует какое-то тайное присутствие в этой комнате? От этой мысли Агнес стало не по себе. Она решила разбудить ночную прислугу. Шнурок звонка был с другой стороны, над столиком. Она села прямо и потянулась к звонку, мельком подняв глаза. И обмерла. Рука бессильно упала. Задрожав, она повалилась на подушку. В комнате был еще один гость. Отделившись от потолка, над ней нависла словно ножом гильотины отрубленная голова. Ни знак, ни звук не предварили ее появление. Она объявилась неслышно и вдруг. Ничего сверхъестественного не произошло и не происходило в комнате. В кресле безмолвно страдала женщина; за изножием постели темнело окно, за окном чернела ночь; на столе горела свеча – все оставалось на своих местах. И только прибавился один этот невыразимо страшный предмет. Только это и произошло – ни больше ни меньше. Она хорошо видела эту голову, залитую желтым светом. Оцепенев от ужаса, она не могла отвести от нее глаз. Высохшее лицо, потемневшая, как у египетских мумий, сморщенная кожа. На шее она была светлее, в тех же буроватых крапинах, что и пятно на потолке, которое перепуганная детская фантазия приняла за пятно крови. По остаткам выцветших усов на верхней губе и бакенбард в провалах щек можно было заключить, что это мужская голова. Смерть и время произвели свою опустошительную работу. Веки были сомкнуты. Волосы также выцвели и местами выгорели. Раздвинувшиеся сизые губы ощерили весь оскал. Совершенно неподвижная, когда она увидела ее, теперь голова стала медленно спускаться на простертую Агнес. И так же медленно стало заполнять комнату то сдвоенное зловоние, которое участники комиссии обнаружили в подвале палаццо, а Фрэнсис Уэствик, рискуя здоровьем, обонял в спальне нового отеля. Беспрестанно снижаясь, эта жуткая невидаль остановилась совсем близко от Агнес и медленно обратилась к запрокинутому лицу спавшей в кресле женщины. Все замерло. Потом таинственный толчок потревожил окоченелый покой мертвого лица. Медленно разлепились веки, и показавшиеся глаза, сверкнув мертвым слюдяным блеском, грозно глянули на женщину в кресле. Агнес видела этот взгляд; видела, как у живой так же медленно, по-мертвому разлепились веки; видела, как та поднялась, словно повинуясь безмолвному распоряжению, – и дальше она ничего не помнила. Очнувшись, она увидит солнце в окне, участливо склонившуюся леди Монтбарри и озадаченные мордашки заглядывающих в дверь детей. Глава XXIII – Ты имеешь кое-какое влияние на Агнес, Генри. Постарайся, чтобы она разумно посмотрела на это дело. Ведь решительно не из-за чего поднимать шум. Камеристка жены постучала к ней рано утром с чашкой чая. Не дождавшись ответа, она идет на черную лестницу, дверь в раздевальню не заперта, Агнес лежит на постели в обмороке. С женой они привели ее в чувство, и она рассказала поразительную историю, которую я тебе передал. Ты сам мог видеть, что переезды вымотали бедняжку, она изнервничалась, и в таком состоянии очень просто перепугаться во сне. Она же упорно отказывается посмотреть на вещи здраво. Не подумай, что я ей выговаривал. Я, как умел, поддакивал ей. Еще я написал графине, что она может вернуться в свою комнату. Она ответила, что решительно не желает этого. Чтобы не было огласки, я договорился на ночь-другую оставить комнату за нами, а пока что Агнес будет поправляться под присмотром жены. Что еще от меня требуется? На все расспросы Агнес я отвечал в меру своего разумения; все, что ты вчера рассказал мне о Фрэнсисе и графине, я ей передал. Но при всем моем старании я не в силах утешить ее. Я отчаялся и ушел. Будь молодцом, ступай к ней в гостиную и как-нибудь постарайся ее успокоить. Такова была разумная позиция лорда Монтбарри в этом деле. Ничего не возразив в ответ, Генри удрученно направился в гостиную. Агнес возбужденно ходила по комнате. – Если ты пришел повторить все, что мне говорил твой брат, – выпалила она, не дав ему открыть рот, – то можешь не трудиться. Мне не нужен здравый смысл – мне нужен настоящий друг, который меня поймет. – У тебя он есть, – невозмутимо произнес Генри, – ты это знаешь. – Ты вправду веришь, что я не ошиблась и это был не сон? – Я убежден, что ты не ошиблась, – по крайней мере, в одном отношении. – В каком же? – В отношении графини. Она на самом деле… Агнес перебила его. – Почему я только сегодня утром узнала, что графиня и миссис Джеймс – одно лицо? – спросила она с подозрением. – Почему мне не сообщили вчера вечером? – Ты забыла, что вы договорились о перемене комнат, когда меня еще не было в Венеции, – ответил Генри. – И все равно меня подмывало сказать, но вы вовсю готовились ко сну, я бы только внес панику и встревожил тебя. И я отложил разговор на утро, узнав от брата, что ты сама приняла меры против незваных гостей. Уму непостижимо, как можно было проникнуть в твою комнату. Как бы то ни было, графиня рядом с твоей постелью тебе не приснилась. Сама графиня это подтверждает. – Сама графиня? – жадно переспросила Агнес. – Ты видел ее сегодня утром? – Я только что от нее. – Что она делала? – Писала, забыв обо всем на свете. Пока я не догадался назвать твое имя, она даже глаз на меня не подняла. – Она, конечно, вспомнила про меня? – С трудом. Поскольку иначе она вообще не стала бы мне отвечать, я сказал, что пришел к ней от тебя. Тогда она заговорила. Она не только призналась в том, что заманила тебя в эту комнату из суеверных побуждений, в которых открылась Фрэнсису, но и подтвердила, что этой ночью была у тебя, чтобы, как она выражается, «увидеть, чтó ты увидела». Я попытался узнать, каким образом она попала в твою комнату. Но тут, к несчастью, ее взгляд упал на рукопись, и она снова занялась писаниной. «Барону нужны деньги, – заявила она. – Меня заждалась пьеса». Сейчас невозможно дознаться, что она видела в твоей комнате или что ей снилось этой ночью. Судя по тому, что рассказал брат, и по собственным моим прежним впечатлениям, эта несчастная в силу каких-то недавних причин сильно сдала. Она просто нетверда в рассудке – может, после сегодняшней ночи. Вот тебе доказательство: она говорит мне о бароне как о живом человеке, а Фрэнсису сказала, что он умер. И он действительно умер. В Милане консул Соединенных Штатов показывал нам американскую газету с некрологом. Если я правильно понимаю, оставшейся у нее толикой здравого ума целиком овладела одна безумная идея: она напишет пьесу, а Фрэнсис поставит ее у себя в театре. Он признался, что обнадежил ее возможностью заработать деньги таким путем. По-моему, он зря это сделал. Ты не согласна со мной? Вместо ответа Агнес резко встала с кресла. – Окажи мне еще одну любезность, Генри, – попросила она. – Отведи меня к графине. Генри насторожился: – Ты в силах ее видеть после ночных потрясений? Она вздрогнула, краска отхлынула от ее лица, она стояла мертвенно бледная. Решимость, однако, не покидала ее. – А ты знаешь, что я видела ночью? – тихо спросила она. – Не говори об этом! – остановил ее Генри. – Зачем без нужды волновать себя? – Я не могу молчать об этом. У меня в голове стучат страшные вопросы. Я понимаю, что это нельзя было опознать, и все равно спрашиваю себя снова и снова: в чьем обличье оно явилось? Феррари? Или… – Она умолкла, унимая дрожь. – А графиня знает. Мне нужно видеть графиню! – горячо заключила она. – Страшно – не страшно, но я должна попробовать. Пойдем, пока я действительно не испугалась. Генри тревожно взглянул на нее. – Если ты и впрямь решилась, – сказал он, – то, согласен, лучше тебе повидать ее скорее. Ты помнишь, как она прорвалась к тебе в Лондоне и повела странные речи о твоем будто бы влиянии на нее? – Отлично помню. Почему ты спрашиваешь? – Именно по этой причине. Сомнительно, чтобы в своем теперешнем состоянии она долго оставалась в бредовом убеждении, что ты-де ангел-мститель, предъявляющий ей счет за все ее злодеяния. Так, может, ты используешь свое влияние, пока она способна его воспринимать? Он ждал, что ответит Агнес. Она взяла его за руку и молча повела из комнаты. Они поднялись на второй этаж и, постучавшись, вошли к графине. Та, не поднимая головы, писала за бюро. Оторвавшись, она увидела Агнес, и в ее диком темном взоре смутно выразилось недоумение. Память и соображение медленно возвращались к ней. Перо выпало из негнущихся пальцев. Осунувшаяся, трепеща, она долго и смутно вглядывалась в Агнес и наконец узнала ее. – Пробил мой час? – глухим, смиренным голосом спросила она. – Но дайте же мне малую отсрочку, я еще не закончила свой опус. Она упала на колени и моляще воздела руки, сжатые в кулаки. Агнес еще далеко не оправилась от ночного потрясения, и новое испытание было не для ее нервов. Перемена в графине поразила ее до такой степени, что совершенно лишила ее способности говорить и действовать. Генри пришел на выручку. – Спрашивай, пока можно, – шепнул он. – А то она опять уходит в себя. Агнес набралась духу. – Вчера вы были в моей комнате, – начала она. Охваченная ужасом, графиня с мучительным стоном ломала руки. Агнес отпрянула и пошла прочь. Генри удержал ее, шепотом велел продолжать. Она не без труда послушалась его. – Вчера я ночевала в комнате, которую вы мне уступили, – продолжала она. – Я видела… Графиня вскочила и закричала: – Ни слова об этом! О Святая Мария! Вы думаете, мне нужно ваше признание? Думаете, я не понимаю, что это значит для нас с вами? Вам решать, мисс. Загляните в свою собственную душу. Вы совершенно уверены, что настал час расплаты? Вы готовы, заглянув со мною в прошлое, вынести преступления и узнать тайну мертвых? Не ожидая ответа, она вернулась к бюро. Ее глаза сверкали, и в продолжение своей отповеди она напомнила себя прежнюю. Но то был минутный порыв. Понурив голову, она тяжело вздохнула и, отперев бювар, достала лист веленевой бумаги с поблекшим шрифтом. Обрывки шелковой нити свидетельствовали, что лист вырван из книги. – Вы читаете по-итальянски? – спросила она Агнес, передавая ей страницу. Та молча кивнула. – Эта книга, – продолжала она, – из старой библиотеки палаццо. Вам нет нужды знать, кто вырвал эту страницу. А с какой целью вырвали, вы и сами поймете. Прочтите, начиная с пятой строки. От Агнес потребовалась вся ее выдержка.