– Нет, сэр, не успела. Ее милости пришлось срочно выйти к больной собаке в соседнюю комнату. Мистер Трой снова обратился к леди Лидьярд: – Ваша милость, а что вы сделали с письмом? Взяли с собой в соседнюю комнату? – Мне было не до того, мистер Трой. Письмо осталось на столе. – Как, в открытом конверте? – Да. – Долго ли вы пробыли в соседней комнате? – Не менее получаса. – Хм, это несколько осложняет дело, – пробормотал мистер Трой. Поразмыслив немного, он обернулся к Моуди: – Кто-нибудь из прислуги знал, что в доме находится такая крупная банкнота? – Никто, – отвечал Моуди. – Стало быть, слуг вы не подозреваете? – Разумеется, нет, сэр. – Не было ли в доме рабочих в этот час? – Нет, сэр. – Кто мог попасть в гостиную в отсутствие леди Лидьярд? – Было двое посетителей, сэр. – Кто именно? – Племянник ее милости мистер Феликс Суитсэр и достопочтенный Альфред Гардиман. Мистер Трой укоризненно покачал головой. – Я же не имел в виду достойных людей с такой безупречной репутацией, – сказал он. – Смешно даже упоминать в такой связи имена мистера Суитсэра и мистера Гардимана. Мой вопрос относился к посторонним лицам, которые могли явиться в дом с позволения ее милости и таким образом оказаться в гостиной. Мог зайти, к примеру, сборщик пожертвований или, скажем, приказчик из магазина с образцами каких-нибудь предметов дамского туалета или украшений. – Насколько мне известно, подобных посетителей в доме не было, – отвечал Моуди. Мистер Трой на время прервал расспросы и задумчиво прошелся по комнате. Его догадки о вторжении в дом посторонних пока что ничем не подтверждались. Опыт подсказывал ему не тратить времени зря и вернуться к исходному пункту расследования – иными словами, к письму. Теперь, обратившись к леди Лидьярд, он направил свои вопросы в новое русло. – Ваша милость! По свидетельству мистера Моуди, вы удалились в соседнюю комнату, так и не запечатав письмо, – сказал он. – А вернувшись, вы его запечатали? – Я не могла отойти от больной собаки, – отвечала леди Лидьярд. – Я послала в гостиную Изабеллу Миллер, от которой в будуаре все равно не было никакой помощи. Мистер Трой насторожился. Новый подход к делу, кажется, начинал себя оправдывать. – Если не ошибаюсь, мисс Изабелла Миллер недавно проживает под кровом вашей милости? – спросил он. – Почти два года, мистер Трой. – В качестве чтицы и компаньонки вашей милости? – В качестве моей приемной дочери, – отрезала леди Лидьярд. Мистер Трой благоразумно принял подчеркнутую резкость тона за предостережение и, временно отступившись от ее милости, перешел к более доскональному опросу дворецкого. – Уходя, вы получили письмо из чьих-то рук или взяли его сами? – спросил он. – Я взял его сам вот с этого стола. – Оно было запечатано? – Да. – Видел ли кто-нибудь, как вы брали письмо со стола? – Да. Мисс Изабелла. – Она была здесь одна, когда вы вошли? – Да, сэр. Леди Лидьярд открыла было рот что-то сказать, но смолчала. Мистер Трой, подготовив таким образом почву, задал решающий вопрос. – Скажите, мистер Моуди, – произнес он, – знала ли мисс Изабелла, отправляясь выполнять поручение, что в письмо вложена пятисотфунтовая банкнота? Вместо ответа Роберт в ужасе от него отшатнулся. Леди Лидьярд резко встала, хотела говорить, но снова сдержалась. – Отвечайте же, Моуди, – потребовала она, с трудом сохраняя самообладание. Роберт неохотно заговорил. – Я осмелился напомнить ее милости, что письмо осталось незапечатанным, и в оправдание моей настойчивости упомянул… кажется, упомянул, – поправился он, – что в письмо вложена банкнота на крупную сумму. – Кажется или упомянули? Не могли бы вы сказать поточнее? – Я могу сказать совершенно точно, – заговорила леди Лидьярд, не сводя глаз со своего поверенного. – Моуди действительно в моем присутствии и в присутствии Изабеллы Миллер говорил о банкноте. – Она немного помолчала и, успокоившись, продолжила тихо и твердо: – И что из этого, мистер Трой? – Меня удивляет вопрос вашей милости, – отвечал мистер Трой, тоже очень тихо и твердо. – И все же я его повторяю, – не отступала леди Лидьярд. – Я утверждаю, что Изабелла Миллер знала о банкноте, и спрашиваю вас: что из этого? – Из этого следует, – с непроницаемым лицом отвечал мистер Трой, – что подозрение в краже падает на приемную дочь вашей милости – и только на нее. – Это ложь! – с искренним негодованием воскликнул Роберт. – Господи, зачем я только сказал ему о пропаже! О миледи! Миледи! Не слушайте его! Откуда ему знать истину? – Молчите! – приказала леди Лидьярд. – Возьмите себя в руки и послушайте сперва, что он скажет. – Она положила ладонь на плечо Моуди – то ли дружески поддерживая, то ли, наоборот, опираясь – и, вперив взор в мистера Троя, повторила его последние слова. – Итак, подозрение падает на мою приемную дочь и только на нее. Отчего же только на нее? – Может быть, ваша милость собирается обвинить в присвоении банкноты священника церкви Святой Анны? Или собственных родственников? Или людей своего круга? – осведомился мистер Трой. – Слуги, если верить показаниям мистера Моуди, не могли этого сделать. Кто, скажите, держал в руках письмо, когда оно еще не было запечатано, и находился при этом без свидетелей в комнате, и знал о вложенной в письмо банкноте? Ваша милость, я предоставляю вам ответить на все эти вопросы. – Изабелла Миллер так же неспособна украсть, как я сама, – вот вам мой ответ, мистер Трой. Поверенный безропотно поклонился, будто прощаясь. – Следует ли это великодушное заявление вашей милости понимать так, что с поисками банковского билета покончено? – спросил он. Леди Лидьярд достойно приняла прозвучавший в вопросе вызов. – Нет, – сказала она. – О пропаже банкноты известно за пределами моего дома. Кто-то вслед за вами может заподозрить в краже невинную девушку. Ради ее собственной репутации – незапятнанной, мистер Трой, репутации! – Изабелла должна знать о случившемся, должна иметь шанс оправдаться. Она в соседней комнате. Моуди, позовите ее. Мужество изменило Роберту. При мысли о том, какое страшное испытание ждет Изабеллу, он содрогнулся. – Ах, миледи! – взмолился он. – Подумайте еще раз, прежде чем говорить ей, что ее подозревают в краже! Пусть лучше это останется тайной для нее, не то сердце бедняжки разорвется от позора! – Останется тайной, когда обо всем известно священнику и его жене? – возразила леди Лидьярд. – Думаете, они оставят это дело в покое, даже если бы я согласилась его замолчать? Мне придется теперь писать к ним – а ведь после того, что произошло, я не могу писать анонимно. Поставьте себя на место Изабеллы и признайтесь: стали бы вы благодарить того, кто, зная, что на вас лежит позорное подозрение, скрыл бы его от вас? Ступайте, Моуди! Чем дольше мы тянем, тем тяжелее будет сказать правду. С поникшей головою, с невыносимым страданием на челе Моуди повиновался. Медленно, словно все еще надеясь уклониться от возложенного на него бремени, он направился во внутренние покои. Пройдя по коридорчику, он остановился перед чуть отдернутой портьерой у входа в будуар и заглянул внутрь. Глава VII При виде открывшейся ему сцены сердце Моуди сжалось. Изабелла играла с собакой. Одним из бесчисленных достоинств Тобби считалось его умение играть в «Ну-ка отыщи». Сначала, чтобы он не видел происходящего, на голову ему набрасывали шаль или носовой платок; потом где-нибудь за шкафом или под кроватью прятали любую небольшую вещицу: блокнот, кошелек, сигарную коробку – словом, что подвернется под руку, – а Тобби должен был отыскать ее по запаху. Пес прямо-таки ожил, почувствовав двойное облегчение после приступа и кровопускания. Они с Изабеллой только-только разыгрались, когда из коридорчика появился Моуди, обремененный своей тяжкой миссией. – Горячо, горячо! Ой, Тобби, сейчас сгоришь! – хохоча и хлопая в ладоши, кричала девушка. Но вот, случайно обернувшись, она увидела маячившего в просвете портьеры Моуди. По его лицу Изабелла тотчас поняла, что случилось что-то серьезное. Она приблизилась на несколько шагов, не сводя с него тревожного взгляда. От волнения дворецкий не мог выговорить ни слова. Леди Лидьярд и ее поверенный в соседней комнате тоже молчали. В воцарившейся тишине слышно было только, как собака рыщет по комнате, обнюхивая мебель. Роберт взял Изабеллу за руку и повел в гостиную. – Ради Бога, миледи, будьте милосердны, пощадите ее! – шепнул он леди Лидьярд очень тихо.