С сигарой во рту вернулся его французский коллега. При виде открытого окна, страшнее чего не могут представить себе его соотечественники, он отпрянул в смятении. – Вы, англичане, совершенно помешаны на чистом воздухе! – вскричал он. – Мы же насмерть простудимся. Фрэнсис обернулся и изумленно уставился на него. – Как! Вы не чувствуете, какой в комнате запах? – спросил он. – Запах? – повторил собрат по искусству. – Я чувствую запах моей хорошей сигары. Угощайтесь! И, ради бога, закройте окно. Помотав головой, Фрэнсис отказался от сигары. – Извините меня, – сказал он. – Закройте окно сами, когда я уйду. У меня темно в глазах и кружится голова – мне лучше выйти. – Он прикрыл нос и рот платком и направился к двери. Француз шел за ним в полной растерянности, упуская случай закрыть окно. – Неужели это так противно? – спросил он, изумленно выкатив глаза. – Чудовищно! – глухо сказал Фрэнсис из-за платка. – Ничего подобного я не ощущал за всю мою жизнь. В дверь постучали. Вошел декоратор. Его хозяин сразу спросил, какой запах он чувствует. – Запах вашей сигары. Восхитительный! Дайте мне попробовать! – Погодите, а кроме сигары, вы ничего не чувствуете? Ничего гадкого, мерзкого, удушающего, неописуемого, небывалого? Столь темпераментная речь озадачила декоратора. – Воздух как воздух, – сказал он, – чистый и свежий. Он удивленно оглянулся на Фрэнсиса Уэствика, с нескрываемым отвращением смотревшего из коридора в комнату. Приблизившись, парижский коллега внимательно и тревожно вгляделся в него. – Смотрите, мой друг, нас двое, и у нас такие же носы, как у вас, однако мы ничего не чувствуем. Если вам угодно еще доказательство, то вот еще носы. – Он показал на пару английских девчушек, игравших в коридоре. – Дверь у меня открыта, а запах, вы знаете, распространяется быстро. Сейчас я допрошу эти невинные носы на языке вашего унылого острова. Душеньки, вы чувствуете какой-нибудь ужасный запах, а? Дети рассмеялись и решительно ответили: – Нет! – Дорогой Уэствик, – продолжал тот по-французски, – вывод, очевидно, ясен? Что-то скверное, очень скверное происходит с вашим собственным носом. Я рекомендую обратиться к врачу. Подав этот совет, он вернулся в комнату и с возгласом облегчения закрыл окно. Фрэнсис вышел из отеля и улочками направился на площадь Святого Марка. Вечерний ветерок взбодрил его. Он наконец раскурил сигару и смог спокойно размышлять о происшедшем. Глава 4 Сторонясь толчеи под колоннадами, Фрэнсис мерил державное пространство площади, залитой светом поднимавшейся луны. Он был, не ведая о том, законченным материалистом. Странное действие, которое произвела на него комната, до этого столь же странной подействовавшая на других близких его покойного брата, не очень обескуражило эту чувствительную натуру. «Возможно, – размышлял он, – я в большей степени фантазер, чем полагал, и воображение сыграло со мной скверную шутку. А может, прав мой друг и со мной что-то неладно? Я определенно не чувствую себя больным, но иногда это ни о чем не свидетельствует. Ночевать в этой мерзкой комнате мне, слава богу, не надо, а утром увидим, показываться врачу или нет. И не похоже, чтобы отель подсказал мне сюжет пьесы. Смердящий невидимый призрак – это, безусловно, свежая мысль. Однако она с изъяном. Возьмись я осуществить это на сцене, я выкурю из зала всю публику». Завершив свои здравые суждения этим остроумным выводом, он заметил, что его самым внимательным образом разглядывает некая дама, одетая во все темное. – Если не ошибаюсь, мистер Уэствик? – спросила дама, когда он ответно взглянул на нее. – Да, это мое имя, мадам. А с кем, простите, имею честь говорить? – Мы с вами виделись всего одни раз, – сказала она, уходя от ответа. – Ваш покойный брат знакомил меня с вашим семейством. Интересно, вспомните ли вы мои большие темные глаза и страшный облик? – Она подняла вуаль и подставила лицо лунному свету. Фрэнсис тотчас узнал эту единственную в своем роде женщину, вызывавшую в нем самое неприязненное чувство: вдова его брата, первого лорда Монтбарри. Он нахмурился. Намучившись на репетициях со строптивыми актерами, он приучил себя грубить женщинам, которые ему неприятны. – Я вас помню, – сказал он. – Я думал, вы в Америке. Она оставила без внимания его нелюбезное обращение, и когда, приподняв шляпу, он собрался уходить, просто задержала его. – Походите со мной несколько минут, – невозмутимо сказала она. – Мне нужно кое-что сказать вам. Он показал на сигару. – Я курю, – сказал он. – Я не возражаю. Оставалось либо грубить дальше, либо покориться. Он покорился, кое-как соблюдая приличия. – Ну? – сказал он. – Что вы хотите мне сказать? – Сейчас услышите, мистер Уэствик. Но сначала скажу, в каком я положении. Я одна на белом свете. К потере мужа теперь добавилась другая утрата: в Америке погиб мой брат, барон Ривар. Фрэнсису были хорошо известны и репутация барона, и сомнительность, по слухам, его родства с графиней. – Пристрелили в игорном доме? – без церемоний спросил он. – Кому, как не вам, задавать этот вопрос, – осадила она его тем насмешливым тоном, какой приберегала для особых случаев. – Вы же все помешаны в Англии на скачках, вы нация игроков. Нет, мистер Уэствик, мой брат умер своей смертью. Как множество других несчастных, его свела в могилу лихорадка, трепавшая западный городок, где мы оказались проездом. Боль утраты настроила меня против Америки. С первым же пароходом я отплыла из Нью-Йорка. Это было французское судно, оно доставило меня в Гавр. Мое одинокое путешествие продолжилось на юг Франции. И вот я приехала в Венецию. «Какое мне до этого дело?» – думал Фрэнсис. Она между тем ждала, что он скажет. – Вот вы приехали в Венецию, – сказал он безразличным голосом. – Зачем? – Затем, что ничего не могла с собой поделать. Он взглянул на нее с откровенным любопытством. – Странное дело, – сказал он. – Как это? Ничего не могли с собой поделать? – У женщин в обычае совершать импульсивные поступки, – пояснила она. – Можно допустить, что какой-то импульс подвигнул меня на это путешествие. Притом что меньше всего на свете мне хотелось тут оказаться. Самые ненавистные мысли связаны у меня с этим местом. Будь моя воля, я бы никогда сюда не вернулась. Я ненавижу Венецию. И однако я здесь, как видите. Встречалась вам когда-нибудь еще такая же несообразная женщина? Уверена, что нет. – Она смолкла, не спуская с него глаз, и неожиданно сменила тон. – Когда ожидается в Венеции мисс Агнес Локвуд? – вдруг спросила она. Как ни трудно было вывести Фрэнсиса из равновесия, своим невероятным вопросом она этого добилась. – Откуда, к черту, вы знаете, что мисс Локвуд приезжает в Венецию? – вскричал он. Она рассмеялась – ядовито, с издевкой: – Допустим, догадалась. Ее тон, а может, этот вызывающе дерзкий взгляд взбесили его. – Леди Монтбарри!.. – начал он. – Не продолжайте! – перебила она его. – Так теперь зовется жена вашего брата Стивена. А я ни с кем не делюсь титулом. Зовите меня тем именем, что было у меня до моего злосчастного замужества. Будьте любезны, зовите меня графиней Нароной. – Графиня Нарона, – продолжал Фрэнсис, – если, пользуясь знакомством со мной, вы намерены задавать мне загадки, то со мной это не пройдет. Либо высказывайтесь начистоту, либо, с вашего позволения, я раскланиваюсь. – Если вы намерены держать в тайне приезд мисс Локвуд в Венецию, – парировала она, – так и скажите, тоже начистоту. Она явно хотела его позлить, и это ей удалось. – Чушь! – взорвался он. – Мой брат не делает тайны из своих дорожных планов. С леди Монтбарри и детьми он везет сюда и мисс Локвуд. Если вы обо всем так хорошо осведомлены, может, вы знаете, зачем она едет в Венецию? Графиня вдруг впала в тяжелую задумчивость. Она не отвечала. Странная пара дошла до края площади и стала перед собором Святого Марка. Заливавший его лунный свет выявил дивное разнообразие архитектурных деталей. Были видны даже голуби Святого Марка: плотными рядами они облепили арки высоченных входных дверей. – Впервые вижу, чтобы храм так прекрасно смотрелся при луне, – скорее себе, чем Фрэнсису, вполголоса сказала графиня. – Прощай, Святой Марк при луне! Больше мы не увидимся. – Отвернувшись от собора, она увидела, что Фрэнсис слушает ее с озадаченным видом. – Нет-нет, – продолжала она, возвращаясь к прерванному разговору, – я не знаю, зачем сюда едет мисс Локвуд; я только знаю, что мы должны увидеться в Венеции. – Это договоренность? – Это судьба, – ответила она, уронив голову на грудь (Фрэнсис рассмеялся). – Или то, что глупцы называют случаем, – вставила она, – если вам это больше подходит. Призвав все свое здравомыслие, Фрэнсис поддержал разговор. – Случай странно устраивает вашу встречу, – сказал он. – Мы все договорились съехаться в отеле «Палас». Как же случилось, что вас нет в списке постояльцев? Уж, наверное, судьба должна была доставить и вас в отель «Палас».