– Вовсе нет. Сны – это не по моей части. Он шагает через порог, щелкает пальцами – и у него в руке из ниоткуда возникает монетка. Он крутит ее между пальцами… … подбрасывает в воздух… … и монетка снова исчезает. Он протягивает другую руку и легонько хлопает меня по груди. – В мире полно магии, если ты знаешь, где ее искать. На этих словах Нико разворачивается и закрывает дверь у себя за спиной. * * * Отступив на пару шагов, я стою и смотрю на дверь. Слова Нико гудят у меня в голове, как отзвук колокола. В мире полно магии… Ба всегда, с раннего детства, рассказывала нам сказки о магии, о проникающих в мир потусторонних духах. Магия не злая и не добрая, говорила Ба… Она просто иная. Такая, какая есть. Только человек, использующий магию, решает, применять ее во исцеление других – или им на погибель. А еще она говорит, что это магия забрала нашего папу. Но я не верю в нее. Магия не помогает ни вылечить тех, кого любишь, ни завести друзей. Она даже папу вернуть не помогла. И от всех историй, которые Ба рассказывает про магию и про папу, никогда не было никакого толку. У нее хранится несколько сотен открыток, которые папа присылал ей со всего мира: из Японии, Ботсваны, Квинсленда, со всей Европы – но когда мы с сестрой ее спрашивали, что он там делал, она ничего не отвечала. Она вообще ведет себя так, будто позабывала все самое важное – например, как он умудрялся посетить столько мест за такое короткое время или кто в конце концов его похитил и зачем. У меня из носа вытекает капля, и я стираю ее ладонью. Ого, оказывается, это кровь. И ее вовсе не мало. Она хлещет как Ниагарский водопад. Увлекшись созерцанием двери и того, что за ней, я и забыл, как сильно мне разбили нос. Я пытаюсь вытирать кровь, но в итоге только размазываю ее по верхней губе – да что там, наверное, по всему лицу. Должно быть, я сейчас похож на младшеклассника, который слишком заинтересовался на уроке китайской живописи пальцами. Я шарю по карманам в поисках грязного бумажного платочка, который вроде бы остался там с утра, но вместо него нащупываю что-то твердое и круглое. Это монетка Нико, та, которую он только что использовал, показывая мне фокус. С деревянного кружка, отполированного временем, на меня смотрит резное улыбающееся лицо. Должно быть, швейцар-фокусник каким-то образом успел мне ее подкинуть. Я переворачиваю монетку орлом – и вздрагиваю: на оборотной стороне вижу все то же знакомое дерево. Монетка Нико – копия тех, что мы с Кэсс носим на шее и которые оставил нам папа, когда перевез нас к Ба двенадцать лет назад. Я оглядываюсь на дверь, украшенную рисунком этого золотого дерева. Может быть, отцовские монетки родом отсюда? Вдруг он останавливался в этом «Страннике»? Внутри меня пузырьками закипает восторг. Мне обязательно нужно попасть внутрь, в этот Отель. Из носа тем временем падает еще одна огромная капля крови. Ничего, я наконец докопался до платочка и могу остановить водопад. Ба говорит, что носовые кровотечения нормальны для подростков, хотя в глубине души я уверен, что у меня в голове субдуральная гематома или мозговая аневризма (пункты 458 и 459 в моем списке СПСУ). Ба давно следовало отвести меня в больницу на исследование. Но я точно знаю, что в ответ на мою просьбу она предложит мне перестать морочиться ерундой. Больница. Кэсс. Сестра наверняка меня уже заждалась. Отель и все миллионы способов туда проникнуть подождут. Мне нужно срочно бежать домой и убедиться, что с Кэсс все в порядке. * * * Мне удается остановить кровь из носа до возвращения домой, и это отлично, потому что Кэсс сегодня и без того в скверном настроении. Она почти что протаранила меня своей инвалидной коляской, стоило мне переступить порог. – Где ты был? Уворачиваюсь у нее с дороги, по пути скидывая ботинки. – В школе, где же еще. – Ба сказала, что послала тебя домой еще несколько часов назад. – Не сходи с ума! Я просто… задержался. Кэсс сердито фыркает. Я понимаю, почему она так злится. Не из-за того, что она голодная или ей нужна помощь. В основном она сейчас вполне способна себя обслуживать самостоятельно. Дело в том, что, когда она остается одна дома, с ней происходят скверные вещи. С прошлого года, когда ее перестала навещать приходящая сиделка, мы с Ба ужасно волнуемся, оставляя Кэсс в одиночку. – Извини, – говорю я по дороге в кухню: нужно скорее заняться ужином. – Что у тебя с лицом? – спрашивает сестренка, катясь за мной по пятам. Я машинально прикрываю рукой нос. – Ты что, снова дрался? – Нет. – Врешь. Да, я в самом деле часто обманываю, но сейчас в кои-то веки не тот случай. Разве что считать за драку столкновение со злобной дверью. Кэсс скрещивает руки на груди, и ее лицо становится точь-в-точь как у Ба в моменты главных разочарований. – Слушай, за весь этот год я дрался только один раз. – Да, я никогда не рассказывал сестре, что послужило причиной той драки. Джейден тогда назвал ее… впрочем, неважно. От одного воспоминания меня бросает в жар, и ужасно хочется еще как следует врезать этому гаду. Не глядя ей в глаза, я достаю из шкафчика под плитой сковородку. – Убери, – мрачно говорит сестра. – Я уже поужинала. – И что ты ела на ужин? – Разогрела себе упаковку «поп-тартс». Я не могу сдержать стона. – Тебе нужно было дождаться меня. – Если бы я дожидалась, умерла бы от голода, – она тоже стонет, передразнивая меня. Так как в последнее время Ба все чаще «задерживалась допоздна», предполагалось, что Кэсс добирается до дома сама. Мне бы следовало провожать ее, ездить вместе с ней, но я просто не выношу эти автобусы. Они воняют гадостным бензином, ну и Ба говорит, что для Кэсс полезно потихоньку учиться самостоятельной жизни. К тому же я люблю ходить из школы пешком, чтобы заодно подмечать все изменения, происходящие у нас по соседству. Например, этот новый Отель. Я незаметно щупаю карман, чтобы убедиться, что монетка Нико по-прежнему на месте. Мне нужно поговорить с этим парнем, расспросить его про Отель и про то, почему его монетка так похожа на папину. Я бросаю взгляд на похожую монетку, висящую на шнурке на шее у Кэсс. Интересно, ей тоже снятся сны вроде моих? Мне хочется спросить сестру об этом, а еще рассказать ей о двери и о Нико, но это, похоже, плохая идея. Ее всегда злят разговоры о папе, а когда Кэсс злится, это означает, что весь вечер с самого начала лучше смыть в унитаз. Я вытаскиваю из шкафчика еще одну упаковку «поп-тартс» – печений с начинкой – и сую два печенья в тостер, на самом деле радуясь, что не нужно готовить ничего особенного. Я не особенно хороший кулинар, сестра правильно сделала, что перекусила разогретым печеньем. – Ба из-за чего-то нервничает, – сообщаю я. Кэсс сутулится в кресле. – Я заметила. Она вчера вечером говорила по телефону тете Джери. – О чем? Кэсс пожимает плечами. – Может, она услышала от твоего доктора что-нибудь новенькое? – закидываю я удочку. Кэсс особенным образом прикусывает нижнюю губу. Да, это означает, что Ба узнала-таки от доктора что-то новенькое, но они с Ба пока не желают со мной об этом говорить. Естественно: кому же хочется говорить на подобные темы. Кэсс снова сосредотачивается на телевизоре. Очередная передача «Нэшнл Джеогрэфикс», на этот раз про охотников в Конго. Это любимый канал моей сестры. Она называет его своей «подготовкой» к грядущим странствиям по всему миру. Не понимаю, зачем она растравливает себе душу: мы с сестрой ни разу не выезжали из Техаса. И я практически уверен, что Кэсс никогда не станет достаточно здоровой, чтобы путешествовать – нет, не в ее состоянии. Однажды ей предстоит понять ту истину, которую я уже знаю: куда безопаснее и лучше для всех нас никогда не покидать дом. Я иду к себе в комнату и включаю свет. Начинает крутиться вентилятор, заставляя шелестеть многочисленные плакаты по стенам и брошюрки на столе – мою богатую коллекцию материалов о первой медицинской помощи и уходе за больными, собранную за время наших бесконечных мотаний по больницам. Кто-то ведь должен будет позаботиться о Кэсс в случае необходимости. А стены ее собственной комнаты, к слову, украшены картами экзотических мест из рассказов Ба. Фотографии городов Южной Африки, картинка с перуанской природой, часы с кукушкой, которые прислала из Германии тетя Джери, даже диджериду – бамбуковая труба, которую друг Кэсс привез ей после каникул в Австралии. Может, она и считает, что папа нас бросил, но все равно глаза ее каждый раз загораются, когда Ба выдает очередную фантастическую историю о его странствиях среди храмов Бирмы или под звездами в ночной пустыне Сахаре. Я плюхаюсь на кровать, взметая облачка пыли. Ба совсем не боится домашней пыли – однажды она, помнится, говорила, что у нас дома ее еще недостаточно, чтобы погрести нас под собой и навеки приковать к одному месту, – но на самом деле, думаю, ей просто лень лишний раз заниматься уборкой. Лежа на спине, я снимаю с шеи шнурок и рассматриваю свою монетку, сравнивая ее с той, что подбросил мне в карман Нико. Папина монетка светлая и плотная, а еще такая вытертая, что я никогда не мог прочесть выбитых на ней слов. Монетка Нико, наоборот, новенькая, так что легко разобрать надпись по кругу – «Отель “Странник”» – под высоким резным деревом на лицевой стороне. Рисунок сзади такой же четкий: здание, похожее на замок, и надпись «Между Здесь, Там и Повсюду». А над строением – улыбающееся лицо, которое, кажется, мне подмигивает. В мире полно магии… Не может же быть, чтобы после стольких лет я наконец нашел нечто, действительно способное мне помочь? Или?.. Я вытаскиваю из-под кровати свою «папину коробку». Это обычная коробка из-под обуви, в которой я храню все ключи и зацепки, которые собирал годами. По большей части это фотографии и записки, а еще отрывные талончики, которые я как-то нашел у Ба в шкафу. Я быстро перебираю университетские снимки мамы и папы. На одном из них родители стоят на крыше Эмпайр-стейт-билдинг, на другом – где-то в горах, среди покрытых снегом вершин, и ветер развевает мамины длинные темные волосы. Ба говорила, что той ночью, когда папа внезапно привез нас к ней и оставил у нее, он был очень испуган. Он сказал, что мамы больше нет, что теперь охотятся за ним и поэтому нужно, чтобы Ба забрала нас к себе и защищала. Больше мы его никогда не видели. Я часто размышлял о том, что же они натворили, чтобы кто-то за ними охотился. И от кого – или от чего – папа был вынужден убегать? Кто эти существа, из-за которых он больше никогда к нам не вернулся? И что он имел в виду, говоря, что мамы «больше нет»? Я долго вглядываюсь в фотографию папы и мамы на каком-то празднике. Папа одет в костюм типа карнавального, у него смешно топорщатся усы. Мама такая красивая в шелковом платье с цветами вишни. А за их спинами видны высокие металлические двери, украшенные рисунком знакомого дерева.