Владимир Васильевич растерялся: неужели у дочери генерала все зашло так далеко? И она плачет уже второй день? Какая-то нелепица. Ведь он не давал ей никаких обещаний и вообще застольный разговор – это не повод пускать в ход свои родственные связи… – Что-то с Викой случилось? – осторожно спросил он. – При чем тут Вика? – не понял генерал. – С ней как раз все хорошо. – А с кем плохо? Наступила пауза, очевидно, Корнеев пытался понять, почему разговор сразу вильнул в сторону. – Вы завтра выносите решение по делу, сами знаете какому. А пока была апелляция, наши сотрудники не сидели на месте, землю рыли, как говорится. Хотел бы довести до вашего сведения. – Все новые обстоятельства вы представите на заседании, и суд, уверяю вас, примет их во внимание. – Там есть нюансы, о которых не хотелось бы в суде. – Почему? Нюансы добыты агентурным путем? Ваши люди были внедрены в преступную организацию и вы не можете раскрыть источники получения информации… Но те, кому надо, и так поймут. Хорошо, – согласился Высоков, – когда и где встречаемся? – Я сейчас в Московском РУВД провожу профилактическую беседу с руководством. Много времени это не займет. Давайте через час возле Российской национальной библиотеки. Вам туда пешком пять минут, не более. – В десять тридцать у крыльца второго корпуса, – уточнил Высоков. – Принято, – отозвался генерал, – я буду в черном «БМВ» – узнаете по номеру. Владимир Васильевич убрал аппарат обратно в карман пиджака и посмотрел на судью Иванова. – Ну что? – спросил тот. – Свою нашел? – Кого? – не понял Высоков. – Обойму свою. – Мне сейчас не до этого… прости. У меня завтра заседание суда по делу гражданина Качанова. Он подошел к крыльцу библиотеки, и сразу к нему бесшумно покатил черный «БМВ» с тонированными стеклами. Автомобиль остановился и помигал фарами. Стекло правой двери опустилось, Высоков наклонился к образовавшейся щели и увидел сидящего за рулем коротко стриженного генерала полиции. – Садитесь рядом, – предложил Корнеев, – мы одни: сегодня я сам за рулем. Владимир Васильевич опустился на кожаное пассажирское кресло, и машина резво рванула с места. – Встанем у парка, – предложил Корнеев, – там камер нет: разговор будет недолгим, я надеюсь. Да вы и сами все понимаете. – Не совсем, – отозвался Высоков, – свое дело я знаю неплохо. Тем более что завтра речь пойдет лишь об изменении условий ограничения свободы. Под подпиской я его не оставлю, разумеется. Вы это хотели от меня услышать? – Нет. Сейчас не так важно, где он находится, в квартире или в следственном изоляторе. За его домом установлено круглосуточное наблюдение: никуда скрыться он в любом случае не сможет. Я о другом. По закону следствие должно длиться два месяца. Больше месяца уже прошло. Можно уже сейчас назначать дату заседания по предъявленной ему двести десятой за создание и руководство преступным сообществом. Адвокаты оспаривать дату не будут, потому что понимают – время работает на нас, а не на Карена. Чем дольше они будут тянуть, тем больше у обвинения шансов отыскать новых свидетелей, в деле могут появиться новые эпизоды. А чем больше будет пострадавших от преступных действий Качанова, тем сложнее будет обработать каждого из них. Мне ли вам объяснять, как эти гады работают со свидетелями: кого-то подкупят, кого-то запугают, а кого-то могут и… Сами понимаете. Со Сперанским я уже решил вопрос. Он сказал, что через две недели можно назначать заседание по существу дела. Если вы, конечно, не будете против. – А зачем мне возражать? Вор должен сидеть в тюрьме. – Ну вот вы и сами все правильно понимаете. Плохо, конечно, что ему светит только двадцатка. Но будем надеяться, что, когда он выйдет, если выйдет, конечно, здоровье у него будет подорвано… Если доживет, конечно. Наши политиканы в свое время высшую меру отменили, чтобы в Совет Европы вступить, а кому они лучше сделали: серийным убийцам, педофилам, которые детям жизни калечат?.. Казнокрадам, ворующим миллиарды из бюджета? Или таким вот Качановым… Он ведь на зоне родился, зоной воспитан… – Меня его детство и отрочество мало интересуют. Хотелось бы знать, что сейчас на него имеется. – Да-да, – согласился Корнеев, – времени совсем нет, день сегодня сумасшедший. А на Качанова много чего, но особо опасных на него повесить не удалось. Если только вымогательство, о чем заявят свидетели обвинения. А так преступления, связанные с экономикой, уход от налогов и прочее: под ним несколько станций СТО, шиномонтажи, мойки… На всех, разумеется, нет кассовых аппаратов. Точки общественного питания: шашлычные, чебуречные, шаверма всякая. Но это все мелочи. А главное – Каро Седой крышует микрофинансовые организации, которых в городе по самым скромным подсчетам более полусотни… А должников десятки тысяч: взял человек, предположим, десять или двадцать тысяч рублей до зарплаты, вовремя не рассчитался – года не прошло, а с него уже миллион требуют. Посчитайте сами, сколько навара получается. Коллекторские конторы, разумеется, тоже под Седым, а это узаконенный рэкет. В лихие девяностые бандиты даже не мечтали о таком подарке, а теперь все то же самое: утюги и паяльники, но по закону! Всем этим руководит Качанов. Угрозы физической расправы, избиения, пытки, похищение людей, вымогательства, убийства, завладение чужой собственностью… Вам этого мало? – Этого более чем достаточно. Если, конечно, есть доказательства. Что же вы не сказали сразу, что у следствия есть такие факты? Автомобиль остановился у парка авиаторов, откуда хорошо просматривалось здание городского суда. – Все это есть, – ответил генерал. – Надо паковать его побыстрее. Я чего тороплюсь: через месяц, а то и раньше, меня в Москву забирают. Начальник одного из управлений министерства уходит на пенсию, со вчерашнего дня он в стационаре на обследовании, как полагается. Выйдет оттуда, начнет сдавать дела… То есть передавать мне дела. Так что у меня, возможно, даже месяца нет. Надо торопиться. А сегодня и день сумасшедший. Все на ушах стоят. Вы старшего советника юстиции Марьянова хорошо знали? – Знаю, но не скажу, что хорошо. Видел пару раз, да и мельком к тому же. А почему вы о нем в прошедшем времени? – Так нет его больше. Он ведь должен был представлять обвинение на завтрашнем процессе. Понятно, что назначат другого, но успеет ли он ознакомиться с материалами дела? Вот в чем вопрос. Так что может статься, что рассмотрение опять перенесут. – А что с Марьяновым случилось? – тихо спросил Владимир Васильевич. – Сегодня какие-то рыболовы нашли его на берегу какого-то озера. Группу туда отправили. И мы, и следственный комитет, и прокуратура. Пока никаких подробностей, знаю только, что его застрелили. Высоков почувствовал, как похолодела спина. Показалось даже, что на лбу выступила испарина. Он поднес руку к лицу и потрогал. – Вот такие прискорбные новости у нас, – вздохнул Корнеев и посмотрел на Владимира Васильевича: – Вы даже побледнели, я смотрю. – Еще бы. Не каждый день у нас прокуроров убивают. А что еще известно? – Выстрел был произведен в затылок несколько дней назад. Может быть, в пятницу вечером или в субботу утром. Убитый… то есть тогда еще живой Марьянов приехал на рыбалку, машину свою оставил на другой стороне озера, но там, очевидно, клева не было, он шел по берегу и забрасывал спиннинг. А потом кто-то в него выстрелил… Один точный выстрел наповал, мгновенная смерть. Без контрольного даже обошлись. Вот вся первичная информация. Лично я не сомневаюсь, что это убийство на совести Качанова. А прокурор Марьянов был опытным и очень принципиальным, он даже на суде завелся так, что… – Я в курсе. Мне судья Кочергина рассказывала… – Ну, слава богу, что этой дуры больше не будет на процессе. Только и вы не подкачайте. А завтра… Хотя еще неизвестно, будет ли завтра заседание. – Я выясню сейчас, – произнес Высоков. Достал из кармана мобильный и набрал номер Сперанского. – Как хорошо, что ты меня вспомнил, – обрадовался Николай Степанович, – только что мне звонили с Исаакиевской площади… то есть с Почтамтской улицы… Ну ты понял – из прокуратуры… Прокурор города со мной связывался… Короче, плохие новости. – Я уже знаю, что случилось с Марьяновым. – Ну да, печально все это. Трагедия для семьи, для друзей, для сослуживцев… Но, как говорится, жизнь не стоит на месте, следствие продолжается. Короче говоря, городской прокурор сообщил мне, что дело передано другому сотруднику, который изучал материалы прежде и сейчас взял на просмотр. То есть я чего звоню… То есть это ты… Просто путаюсь немного. Главное, что завтра в десять утра, как планировалось, суд состоится. Разговор был по громкой связи, генерал Корнеев внимательно слушал. – Ладно, – произнес он, когда Высоков убрал аппарат в карман, – молодцы прокурорские, дело свое хорошо знают. Сейчас я вас ко входу подвезу. – Сам дойду, тут и трехсот метров нет. Полезно для здоровья, а то работа у меня сидячая. Даже на свежий воздух выбраться времени не хватает. – Тогда приглашаю на свою дачу в ближайшие выходные. У Сперанского все-таки вы были позавчера… Мне жена рассказывала. Вы ей понравились. Да и дочке, если честно. Она у меня спросила, что вы за человек… А что я мог ей сказать? Но теперь точно скажу, уж вы не сомневайтесь. Высоков открыл дверь, но перед тем как выйти, попросил: – Если что-то по убийству Марьянова станет известно… – Буду держать в курсе, – не дал ему договорить генерал. – Ну удачи нам всем: ведь одно дело делаем. Владимир Васильевич вышел из машины и удивился тому, как ослабли его ноги: то ли от сидения на низком автомобильном кресле, то ли от волнения. Он шел к зданию городского суда, раздавленный тем, что только что услышал. Понимал, что он вне подозрений. Никто не сомневается, что за убийством стоит преступный авторитет Каро Седой, а значит, следствие будет отрабатывать лишь одну версию. Но все равно сердце билось быстро и дыхание перехватывало, не давая Высокову глубоко вдохнуть и прийти в себя, как будто он только что пробежал на лыжах марафонскую дистанцию. Когда уже подходил к зданию, позвонил Николай Степанович. – Я вот что подумал, Володя. А не отдохнуть ли тебе сегодня? Скажи своей секретарше… Ах да… Ну все равно скажи всем, что ты поехал сдавать нормативы по стрельбе, а потому не вернешься… Типа того, что в прокуратуру заедешь… Знаешь, куда ехать? – Где прокуратура находится? Знаю. Конечно. – Тьфу ты! Какой непонятливый! Где ты обычно норматив сдавал – знаешь? Ну вот туда и поезжай, чтобы без всякого обмана. Если ты сказал, что в тир отправляешься, значит, там и должен находиться. – Так надо со своим пистолетом? – Кому надо? Нам нужна галочка в ведомости, что ты сдал. Только не промахнись, не укокошь там кого-нибудь. Шучу. Сдача норматива много времени не отняла. Высокову дали пистолет и сказали, что в нем пять патронов: два для пристрелки и три на результат. Владимир Васильевич вскинул руку и почти не целясь выстрелил три раза. – Куда вы спешите, – возмутился инструктор, наклоняясь к трубе, чтобы разглядеть попадания… вы же… Ого! У вас три десятки. У вас не просто зачет, а с отличием. Как говорится, твердая рука – друг индейца. Стрельбой из пистолета занимались? – Биатлоном. Но из мелкашки стрелял достаточно много. – Тогда я подкину вам еще патрончиков. Попробуем еще семь раз… Десять выстрелов, как на городских соревнованиях правоохранительных органов. Обойму Высоков заполнил полностью. А потом семь раз нажал на курок, делая небольшие промежутки между выстрелами. – Ни фига себе! – изумился инструктор. – Все десятки. Одна, правда, спорная. Но десятку бы засчитали. Среди судей вы однозначно лучший. Но на городских соревнованиях такой результат был бы у нескольких стрелков. Назначили бы перестрелку, а потом с выбыванием до первого промаха. Сейчас я вашу мишень вам принесу: такую нестыдно дома над кроватью повесить, чтобы жена гордилась, что у нее муж не промахивается. Инструктор направился за мишенью, а Владимир Васильевич достал из пистолета обойму, вынул из нее последний оставшийся патрон и сунул в карман. Вернулся инструктор и протянул ему мишень. – Давайте я вас включу в список участников соревнований. А когда же у нас ближайшие? – Он посмотрел на Высокова, словно тот лучше него знал ответ на этот вопрос, и тут же произнес: – Разве что в июле в честь профессионального праздника следственных органов. Давайте и вы поучаствуйте! Глядишь, чемпионом города станете, а если так же отстреляетесь, как и сегодня, глядишь, мастера спорта присвоят. Будете носить значок мастера на служебном кителе.