– Колдуны знают, что они колдуны, – хмуро заметил он. – Никакого сравнения с даймонами. Мэтью со стуком положил ложку и отпил из бокала. – Ты прекрасно знаешь, что родитель-колдун – это еще не гарантия. Может родиться вполне обычный ребенок, а может младенец, который подпалит свою колыбельку. Никто не знает, где и как проявится твоя сила, если вообще проявится. Хэмиш, в отличие от Мэтью, дружил с одной колдуньей. Джанин занималась его волосами (благодаря ей они лежали просто превосходно) и снабжала чудодейственным лосьоном собственного изготовления. Он подозревал, что она вкладывала в работу толику волшебства. – Но все-таки для них это не полная неожиданность. – Мэтью зачерпнул ложкой суп. – За Дианой целые века семейной истории – совсем не похоже на то, через что ты прошел подростком. – Мне еще повезло, – сказал Хэмиш, вспоминая истории других даймонов. В двенадцать лет, буквально за один день, жизнь Хэмиша круто переменилась. Той долгой шотландской осенью ему стало ясно, что он умнее школьных учителей. Так думает большинство двенадцатилетних, но Хэмиш не просто думал, он знал, и это знание вселяло тревогу. Он притворялся больным и прогуливал школу, а когда это не помогло, стал выполнять задания молниеносно, даже не притворяясь нормальным. Классный руководитель, отчаявшись, обратился в университет города Глазго – пусть пришлют кого-нибудь проверить, почему Хэмиш за пару минут решает задачи, над которыми его одноклассники бьются неделями. Молодой математик Джек Уотсон, рыжий и голубоглазый, с одного взгляда опознал в Хэмише Осборне такого же даймона, как он сам. После формальной процедуры, доказывающей, что Хэмиш – математический вундеркинд, Уотсон пригласил его на университетские лекции. И попутно объяснил директору школы, что такой мальчик, если оставить его в классе, неминуемо станет поджигателем или кем-нибудь в этом роде. После этого Уотсон нанес визит в скромный домик Осборнов и поведал изумленным родителям, как на самом деле устроен мир и какие создания в нем обитают. Перси Осборн, воспитанный в строгих пресвитерианских традициях, долго отказывался признавать, что рядом с людьми живет столько разных существ. «Но в колдунов и ведьм же ты веришь, – возразила ему жена, – почему не поверить заодно в вампиров и даймонов?» Хэмиш, больше не чувствуя себя одиноким, залился слезами радости. «Я всегда знала, что ты особенный», – сказала мать, прижимая его к себе. Пока Уотсон пил чай и ел шоколадное печенье, сидя возле электрического камина, Джессика Осборн решила заодно обсудить и другие особенности своего сына. Соседская девочка от Хэмиша без ума, сказала она, но вряд ли они поженятся. Хэмиша больше тянет к ее старшему брату, лучшему футболисту в квартале. Перси и Джек, услышав это, не удивились и нисколько не огорчились. – Но семья Дианы с самого начала рассчитывала, что девочка станет колдуньей. – Мэтью попробовал чуть теплый суп. – И Диана ею стала – не важно, пользуется она своим дарованием или нет. – Сдается мне, это ничуть не лучше, чем жить среди невежественных людей. Представляешь, какое давление испытывает ребенок? Не говоря уж о жуткой мысли о том, что твоя жизнь тебе не принадлежит? – Хэмиша передернуло. – Я предпочел бы совсем ничего не знать. – Скажи… что ты почувствовал, когда впервые проснулся, зная, что ты даймон? – нерешительно спросил Мэтью. Вампиры обычно избегают личных вопросов. – Я точно родился заново. Вспомни, как ты сам проснулся, обуреваемый жаждой крови, и услышал, как растет трава. Все другое. Я то улыбался как дурак, который выиграл в лотерею, то плакал у себя в комнате. И все-таки не верил по-настоящему, пока ты не затащил меня в клинику. Когда они подружились, Мэтью подарил Хэмишу на день рождения бутылку «Крюга» и отвел его в больницу Джона Рэдклиффа. Пока Хэмишу делали магнитно-резонансную томографию, Мэтью задавал ему вопросы. Потом они, попивая шампанское (Хэмиш так и не снял операционную пижаму), сравнили полученный результат с энцефалограммой выдающегося нейрохирурга из этой же больницы. Даймон заставил Мэтью несколько раз показать ему томографию, глядя, как его мозг при ответе на самый простой вопрос загорается наподобие пинбольного автомата. Лучшего подарка он еще никогда не получал. – Диана, насколько я понял с твоих слов, сейчас находится там же, где был я до этой твоей МРТ. Ей известно, что она колдунья, но она все еще чувствует, что ее жизнь – ложь. – Именно, ложь. – Мэтью проглотил еще ложку супа. – Она притворяется человеком. – Разве тебе не интересно, почему она это делает? И как ты вообще ее терпишь при своей нелюбви к лжецам? Мэтью задумался. – Слишком много у тебя секретов для такого ненавистника лжи, – продолжал Хэмиш. – Если эта колдунья тебе зачем-то нужна, заслужи для начала ее доверие. Тут единственный способ – рассказать ей то, что ты хочешь от нее скрыть. Побороть защитные инстинкты, которые она в тебе разбудила. Пока Мэтью обдумывал ситуацию, Хэмиш перевел разговор на правительственный и финансовый кризис: политические интриги вампира всегда отвлекали. – Слышал о двойном убийстве в Вестминстере? – спросил Хэмиш, когда Мэтью совсем успокоился. – Да. Кто-то должен положить этому конец. – Может быть, ты? – Это не мое дело. Пока еще. У Мэтью была своя версия, связанная с его научной работой. – По-прежнему думаешь, что эти убийства свидетельствуют о вырождении вампиров? – Да. Мэтью был убежден, что популяция нечеловеческих видов понемногу уменьшается. Хэмиш сначала отмахивался, но теперь начал думать, что Мэтью прав. Они вернулись к менее животрепещущим темам и после ужина опять поднялись наверх. Один из неиспользуемых салонов даймон разгородил на две гостевые комнаты – спальню и гостиную. В гостиной сразу бросался в глаза старинный шахматный столик с фигурами из слоновой кости и черного дерева – таким бы в музее стоять под стеклом, а не в продуваемом сквозняками охотничьем домике. Шахматы, как и та МРТ, были подарком Мэтью. Их дружба окрепла в такие вот долгие вечера, проведенные за игрой в шахматы и разговорами о работе. Мэтью рассказывал Хэмишу о своем прошлом, и теперь даймон знал о Мэтью Клермонте почти все. Вампир же, единственный из всех созданий, известных Хэмишу, не страшился могучего интеллекта даймона. Осборн, по заведенному обычаю, играл черными. – Мы разве доиграли прошлую партию? – Мэтью с деланым удивлением воззрился на доску. – Да. Ты выиграл. – Ответ Хэмиша вызвал на лице вампира редкую улыбку. Игра началась. Мэтью не спешил, а Хэмиш ходил быстро и решительно. В тишине тикали часы и трещали поленья в очаге. Через час Хэмиш приступил к заключительной части своего плана. – У меня вопрос, – сказал он, пока Мэтью обдумывал следующий ход. – Колдунья нужна тебе ради нее самой или из-за ее власти над манускриптом? – На кой мне сдалась ее магия! – Мэтью неосмотрительно пошел ладьей, чем Хэмиш тут же и воспользовался. Вампир со склоненной головой как никогда напоминал ангела эпохи Возрождения, посвященного в тайны, которые смертным знать не дано. – Господи, я сам не знаю, чего хочу. – Думаю, знаешь, Мэтт, – тихо сказал Хэмиш. Мэтью молча сделал ход пешкой. – Все оксфордские нелюди скоро узнают – если уже не проведали, – что тебя интересует не только старая книга. Что в эндшпиле, Мэтт? – Не знаю, – шепотом ответил вампир. – Любовь? Ее кровь? Обращение? Вампир зарычал. – Очень страшно, – скучающим тоном отозвался Хэмиш. – Я многого не понимаю, Хэмиш, но три вещи знаю точно. – Мэтью поднял бокал, стоявший на полу под столом. – Я не поддамся голоду и зову ее крови. Не хочу управлять ее силой. И определенно не имею желания делать ее вампиром. – Он содрогнулся при одной мысли об этом. – Значит, остается любовь – вот тебе и ответ. Этого ты и хочешь. – Хочу того, чего не должен хотеть, желаю ту, которую никогда не смогу получить. – Боишься ей навредить? Но у тебя и раньше были связи с теплокровными женщинами, ни одной ничего плохого ты не сделал. Ножка у массивного хрустального бокала надломилась, и красное вино брызнуло на ковер. Между пальцами вампира блеснуло стертое в порошок стекло. – Ох, Мэтт… что ж ты молчал? – Хэмиш постарался, чтобы на его лице не отразилось ни грана от испытанного им шока. – Не решался сказать. – Мэтью покатал в пальцах красную от крови стеклянную крошку. – Ты всегда так верил в меня… – Кем она была? – Ее звали Элинор. – Мэтью провел по глазам тыльной стороной ладони, тщетно пытаясь стереть образ из памяти. – Мы с братом повздорили, уже не помню о чем, – тогда-то мне хотелось его растерзать. Элинор стала меня урезонивать, бросилась между нами и… – Он обхватил голову руками, не трудясь стряхнуть с уже заживших пальцев стекло. – Я так любил ее – и убил. – Когда это случилось? – шепотом спросил Хэмиш. – Много лет назад, вчера… это не важно, – ответил Мэтью с чисто вампирским пренебрежением к ходу времени. – Важно, если ты тогда был свежеиспеченным вампиром, не владеющим своими инстинктами. – Я, видишь ли, убил еще одну женщину. Сесилию Мартен. Всего сто лет назад, когда был уже вполне зрелым вампиром. – Мэтью подошел к окнам. Раствориться бы в ночной тьме, убежать, не видеть ужаса в глазах Хэмиша. – Это все? – резко осведомился Хэмиш. – Вполне довольно и двух. Третьего раза быть не должно. Никогда. – Расскажи, что у тебя вышло с этой Сесилией, – потребовал Хэмиш. – Она была замужем за банкиром. Я увидел ее в опере и потерял голову. Все мы в Париже влюблялись тогда в чужих жен. – Его палец очертил на оконном стекле портрет женщины. – Идя к ней домой, я ничего такого не замышлял, просто хотел отведать, какая она на вкус. Но когда начал, остановиться уже не смог. И умереть ей тоже не дал: она была моей, я не хотел от нее отказываться. Dieu, ей вампирская жизнь была ненавистна. Однажды она попросту вошла в горящий дом – я не успел ее удержать. – Ты не убивал ее, Мэтт, – нахмурился Хэмиш. – Она покончила с собой, вот и все. – Я выпил из нее чуть ли не всю кровь, насильно напоил ее своей и превратил в ходячего мертвеца, не спрашивая согласия. Из одного лишь страха и эгоизма. Разве это не значит убить? Я лишил ее тепла, личности, человеческой жизни. Это убийство, Хэмиш. – Почему ты скрывал это от меня? – Хэмиш пытался скрыть, как он задет молчанием друга. – Даже вампирам бывает стыдно. Я ненавижу себя – и вполне заслуженно – за то, что сотворил с этими женщинами. – Вот почему не надо долго хранить тайны: они разъедают тебя изнутри. – И Хэмиш добавил, хорошо обдумав свои слова: – Ты не убийца. И с Элинор, и с Сесилией все произошло неумышленно. Мэтью взялся за белую оконную раму, прижался лбом к стеклу и произнес безжизненным голосом: