– Папа одевается. Ты проходи пока, я его потороплю, – мама поспешила в комнату, видимо, чтобы помочь папе завязать всегда ненавистный ему галстук. Она была в черном строгом платье и с черным кружевным платком на голове. Мне почему-то вспомнились похороны дедушки, когда я был в десятом классе. Мама тогда тоже надевала этот платок, с тех пор я его не видел. Я прошел в зал, ничего не изменилось со времен моего переезда в Нижний, только вместо большого лампового телевизора стояла тоненькая плазменная панель. Мне стало здесь грустно: мама ощутимо постарела, папа болел, а меня все эти годы не было рядом, и я даже не стремился чаще навещать семью. – Привет, сын, – протяжный папин баритон нарушил мои мысли. Я обернулся: папа, сильно исхудавший и сгорбившийся на правый бок, стоял в дверях комнаты. – Привет, папа, – я аккуратно его обнял, чтобы лишний раз не травмировать больную спину, – как ты? – Нормально, мать чай тебе жалуется каждый раз, что я совсем поплохел? – он недоверчиво и как-то загнанно на меня посмотрел. Я сглотнул, мне вдруг стало так жалко моего когда-то сильного отца, который совсем потерял себя. Я, храбрясь, ответил: – Да прекрати! Ничего такого она мне не говорит, – и добавил, переводя тему. – Больше ругает, что я редко приезжаю. – Ну, это уж твое дело. Жизнь молодая, куда тебе мотаться в деревню. Лучше работай да семью строй свою, – он тихонько похлопал меня по плечу. – Мать сказала, что ты с новой девушкой? – Да, пап. Ее зовут Инна. Она в машине ждет нас, – я был рад, что Инна познакомится с моей семьей, хоть повод приезда был печальный. – Тогда пойдемте, – папа медленно дошел до прихожей, где уже обувалась мама. Мама сунула папе его трость и присела, чтобы надеть ботинки на папу. – Мам, давай я помогу, – я всполошился. – Да брось, Дань, – отмахнулась мама. Она каждый день так собирала папу на работу. Он все еще работал на заводе, только его перевели на более «сидячую» должность, чтобы не ходил лишний раз в цеха. Все-таки тридцать пять лет отличной службы сказались на лояльности руководства, которое просто не могло уволить отца за профнепригодность. Когда мы спустились, Инна стояла около машины и направилась нам навстречу. – Здравствуйте, меня зовут Инна, – она подошла ко мне и широко улыбнулась моим родителям. – Инна, это моя мама – Наталья Петровна, – мама кивнула, рассматривая с интересом Инну, кажется, она ей понравилась. – А это папа – Валерий Олегович. – Нам очень приятно познакомиться, Инна, – ответила мама за себя и за папу. – И мне тоже. Хоть сегодня такой печальный день для вас, – мама кивнула, соглашаясь, мы постояли несколько секунд, ничего не говоря, после чего Инна жестом указала на машину. Я помог папе сесть на заднее сиденье за Инной, а Инна помогала усесться моей маме. Мы переглянулись, когда обходили машину сзади. Я быстро взял Инну за руку и подмигнул. Она, немного покраснев, смущенно улыбнулась мне. Ехать нужно было на другой конец города, хоть и недолго. В детстве семья Мишки жила в соседнем доме, но после рождения близнецов Мишка с женой Юлей остались в этой большой квартире, а родители переехали в крошечный дом на выезде из города. Туда мы и направлялись сейчас. Мы ехали в молчании, которое неожиданно нарушила Инна: – Даня рассказывал, что дядя Слава был настоящим мастером на все руки. Вы были близкими друзьями с ним? – она обратилась к родителям, взглянув в зеркало заднего вида. – Его жена Ниночка – моя подруга. Ну и Слава, конечно, мне как родной стал, – мама с досадой покачала головой. – Жалко его, и Нину жалко. Дань, представляешь, она ведь мне не рассказала, что Слава болел давно. – Да, мам, мне Мишка сказал, – я был удивлен и тогда, и сейчас, что тетя Нина не рассказала маме, они всегда всем делились. Мама тихо всхлипнула и сказала: – Бедная Ниночка, как она теперь без мужа будет? Так жалко Славу. Папа взял маму за руку и шепотом утешал. – Главное, что вы навсегда сохранили самые добрые воспоминания о нем, – вдруг сказала Инна. – Знаете, пока родные и друзья помнят – человек словно жив, жив в их сердцах. – Да, дорогая, так и есть, – мама кивала, утирая слезы. Я знал, что Инна говорит не только о дяде Славе, но и о себе. Она что-то еще спрашивала у мамы, даже папа включился в разговор, но я перестал слушать и погрузился в себя: «Неужели и мне останется только помнить ее? Тогда нужно сделать все возможное для ее счастья, чтобы в моей памяти она всегда улыбалась». Глава 13. Поход Похороны прошли спокойно, хоть и долго. Собралось, казалось, полгорода: дядю Славу многие знали. Когда его уволили с завода, а на руках у тети Нины было трое маленьких детей – трехлетний Мишка и его две годовалые сестры-двойняшки, многодетному отцу пришлось переоборудовать гараж в ремонтную мастерскую. Работы в те годы, кроме как на заводе, не было, а техника у соседей ломалась постоянно, что и приносило дяде Славе небольшой, но стабильный доход. Постепенно про мастерскую дяди Славы узнали во всем городе: чинил он качественно и быстро, а брал – дешево. «Золотые руки», – постоянно слышал я от посетителей, когда мы с Мишкой торчали в гараже его отца. Я почему-то очень гордился, когда дядю Славу хвалили другие люди. Мишка весь день казался спокойным. Мы успели перекинуться лишь парой фраз с самого утра, когда приехали. – Дань, проходите в дом, там все уже собираются. Народа столько, что уже не протолкнуться, – сказал он при встрече, качая головой. Мама крепко обняла Мишу и поспешила в дом к тете Нине, папа из последних сил ковылял рядом, успокаивая снова расплакавшуюся маму. – Миш, привет, я так сочувствую тебе и семье, – я обнял друга, с которым не виделся много лет. – Познакомься, это Инна. Инна кивнула и тоже сказала слова соболезнования. – Как ты, как сестры и мама? – спросил я. – Держимся. Девчонки хуже, они приехали в четверг, сразу как узнали, – я припоминал, что Мишины сестры жили где-то в Европе. – А мы с мамой ничего. Папа болел, мы за ним ухаживали. Поэтому мы свыклись. Наверное. Мишка пожал плечами. И все равно он выглядел растерянным и уставшим, хоть и старался скрыть это. Мальчик с черными, как переспелые вишни, глазами давно исчез из этого высокого крепкого мужчины, рано повзрослевшего: с совершеннолетия он нес ответственность за семью с тремя детьми, а теперь случилась болезнь и смерть отца. Я увиделся со множеством людей из детства: одноклассники с их уже пожилыми родителями, соседи по дому, поседевшие учителя. Тетя Нина держалась приветливо, хоть и выглядела очень грустной. Она осталась такой же приятной миловидной женщиной с добрыми ласковыми глазами. Около нее постоянно кружились взрослые внуки-школьники – дети Миши, а моя мама не отходила от лучшей подруги ни на шаг, готовая решить все вопросы. Вика, одна из Мишкиных сестер, держала на руках маленького круглолицего мальчика, который с любопытством рассматривал все происходящее вокруг него. Я кивнул ей с другого конца комнаты, она на секунду улыбнулась мне, но тут же снова погрузилась в уныние. Вика была моей первой любовью, именно ей я впервые в жизни признавался в любви, с ней делал робкие успехи и совершал грубые обидные ошибки в наших детских «отношениях». Школьный роман, что от него стоило ожидать? Я вспомнил, как Мишка злился на меня, за то, что я влюбился в его сестру, мы не разговаривали несколько месяцев, пока Вика не закрыла нас в своей комнате до «полного примирения». На кладбище Инна стояла поодаль. В какой-то момент я потерял ее из виду и испугался – не ушла ли она, поддавшись страху за себя, за свое будущее. Я нервно огляделся и спустя несколько секунд нашел ее: Инна склонилась над какой-то могилой и с интересом что-то изучала. Я подошел к ней, побираясь через узкие проходы между оградами: – Как себя чувствуешь? Не сильно тебя удручает… все это, – я замялся и указал рукой на толпу стенающих людей. – Не переживай, – Инна бодро закачала головой, делая вид, будто не поняла, о чем я беспокоюсь. – Смотри, какая интересная могила. Инна указала на необычный парный памятник, очевидно, мужа и жены, умерших с разницей в три дня. Я безрадостно посмотрел на красивую мраморную стелу, мне не нравилось это место: – Довольно романтично, – хмыкнул я. Когтями на сердце заскреблась тоска, и я с досадой произнес я. – «И умерли они в один день». – Что? – Инна непонимающе посмотрела сначала на меня, потом на даты на памятнике. – О, боже! Да нет же, я совсем не про то! Смотри, какая необычная фактура и цвет у памятника, он явно не здесь произведен. Какая тонкая резьба, открывающая новый подтон слэба6. Я поднял одну бровь, не веря тому, что слышу: мы находились в самом печальном месте на Земле, месте, где люди прощаются с любимыми членами семьи и близкими друзьями, а Инна смотрела на окружающее, как на арт-объект, взглядом истинного дизайнера. Мое недоверие мгновенно сменилось восторгом. – Ты потрясающая! – теперь я увидел Инну совсем иначе, она раскрыла мне новую грань своей души: она подобно солнцу озаряла даже самые мрачные и горестные места и события. Я зачарованно взял ее за руки, а Инна лишь пожала плечами. После похорон мама решила не покидать совсем помрачневшую тетю Нину, поехав вместе с ней и прочими людьми на автобусе. Поскольку людей было очень много, мы договорились, что мама одна побудет на поминках дома у Калинкиных, а мы направимся домой. Мы сели в машину Инны, я остался с папой на заднем сидении. – Сын, я ведь помню, когда ты решил стать конструктором, – папа, обычно молчаливый, вдруг начал разговор. Я заинтересованно посмотрел на отца. Он продолжал. – Вы с Мишкой пол-лета бегали в гараж к Славке, ты у меня все выпрашивал купить тебе… многомер что ль какой, не вспомню название. – Мультиметр, – пришло мне на память давно забытое слово из далекого детства. – Вот-вот, да какой-то хитрый, цифровой. Я все никак не мог такой найти в Павлово, на радиорынок в Нижний даже ездил, – папины слова кольнули меня в самое сердце: я никогда не знал, что он искал мне мультиметр. У Дяди Славы был аналоговый, и он как-то сказал, что надо бы новый цифровой приобрести. Я так хотел ему его подарить, и сильно разозлился на папу, что он отмахнулся от моей просьбы разыскать для меня прибор. – Ты тогда физикой, наконец-то, увлекся, я был рад за тебя – мужское дело, правильное. А потом ты начал чертить всякие схемы. Я пораженно кивал, вспоминая то время. Это было лучшее лето – лето после восьмого класса. Мне тогда так нравилось узнавать у дяди Славы в мельчайших подробностях названия деталей на его чертежах и инструкциях к технике; дома я пытался по памяти воспроизвести увиденные узлы и детали в разрезе, сверяясь с оригиналом на следующий день в мастерской. А еще в то лето я впервые обратил внимание на Вику – она сильно выросла и по-женски округлилась, даже по сравнению со своей сестрой-двойняшкой Верой. Вообще, они сильно отличались друг от друга: Вера была такая же светловолосая и кареглазая, как Мишка, тетя Нина и дядя Слава, а Вика, словно подкидыш, была темноволосой с зелеными глазами. Я начал невзначай расспрашивать Мишку про Вику: почему она не похожа на сестру, ведь они близняшки, да и на остальную семью. Тогда Мишка, закатив глаза, прочитал мне лекцию по биологии об однояйцевых и разнояйцевых близнецах и пояснил, что Вика, по словам дяди Славы – копия Мишкиного прадедушки, погибшего в войне. – У меня где-то остались твои чертежи, – продолжал рассказ папа. – В кладовке надо будет поискать. Вот тем летом ты мне и сказал, что хочешь на конструктора учиться в Нижнем. Ты еще тогда расстроенный был, что Миша тебя не поддержал. Он же после девятого класса в техникум у нас пошел, да? – Да, пап, – грустно ответил я. Почему я всегда был уверен, что папе нет дела до меня, моих интересов и друзей? В детстве он казался мне холодным, отстраненным и всегда уставшим. В отличие от такого разговорчивого и добродушного дяди Славы. Мне вдруг стало очень стыдно и горько. Стыдно за свое жестокосердие – во время очередного подросткового скандала я часто давал папе понять, что дядя Слава гораздо лучший отец для Мишки, даже для меня. А горько мне было от того, что никогда уже не повернуть время вспять: в детстве папа много работал, чтобы обеспечить нас, мой переезд в другой город, а я почти ненавидел его за безучастие; а сейчас у папы не было здоровья, я жил в другом городе и осознавал, что уже не смогу сблизиться с ним. Инна слушала рассказ папы с интересом и добавила в конце: – Валерий Олегович, вы – замечательный отец. Я бы с удовольствием посмотрела на первые чертежи Дани, – папа заметно смутился от неожиданной похвалы. – Это так здорово, что вы дали Дане полную свободу выбора. Вот моя мама меня до самого первого сентября отговаривала от поступления в строительный, убеждая, что «месить цемент – это не престижно, то ли дело быть адвокатом». За легкой беседой мы доехали до дома. Я показал Инне свою комнату, пока папа разогревал обед и искал в документах мои схемы. – Ты не говорил, что занимался единоборствами, – удивилась Инна, прочитав надпись на дипломе за стеклом в стенке. – Да я всего пару лет ходил на самбо, а потом забросил. Отдал предпочтение футболу, – я стоял рядом с Инной, держа ее за руку. Инна внимательно рассматривала мои трофеи, награды и подколотые за металлические прутики фотографии. – Ого, это ты? – она указала на снимок, где мне было лет четырнадцать. – Ты здесь совсем другой. Это вы в походе? О, а это, наверное, Миша? Я не успевал за ее вопросами, но мне нравилось то, с каким интересом она изучает мое прошлое. – Хочешь, сходим в поход? – неожиданно спросил я. – В поход? – Инна уставилась на меня, смешно сдвинув брови. – С палатками и костром? – Ну да, – я рассмеялся. – Если захочешь, конечно. – Я никогда не была в походах, – задумчиво сказала Инна. – Всегда интересно попробовать новое, – подбодрил я ее. Мне и самому хотелось посмотреть на те места, в которые мы любили ходить с ребятами в детстве. – Хорошо, давай, – неуверенно согласилась Инна. Перед обедом папа достал из бумажной папки мои первые «конструкторские документации», настолько смешные и неумелые, что я покраснел и стыдливо захихикал. К счастью, Инна и папа не разбирались в вопросе, а я не стал вдаваться в подробности. В то же время я был почти до слез поражен, насколько папе были важны мои неуверенные каракули, что он хранил их столько лет. Мы не спеша пообедали, разговаривая то о моем детстве, то об Инне. Я не хотел при ней расспрашивать папу о его здоровье, решив, что завтра, вернувшись из похода, уделю ему время. – Пап, я Инне предложил сходить в небольшой поход до утра. Ты не знаешь, моя палатка еще сохранилась?